Язык его пропавшей жены

– Разнимать не надо, – предупредила Катя. – А то перепадет ненароком. Они дикие.

Да Велемир бы и с места не тронулся, пусть убивают. Впрочем, настоящей драки так и не получилось. То ли тротил иссяк, то ли о самогоне вспомнили. Все трое разом поднялись с пола и с угрюмой решительностью уселись за стол. Проснулась и администраторша, запоздало прикрикнув:

– Эй, вы чего это тут? Я вот вам!

– Ты – нам! – огрызнулся брат-эпилептик. – А мы вот от тебя и не возьмем!

– Поговори у меня, идол! Враз из флигеля выпишу.

– Сщас! Как бы сама на улице не осталась. С голой жопой.

– Чего-чего?

Назревала новая ссора. Наверное, вирус такой сорный проник в номер, а то и в город, а может быть, и во всю Россию, в провинцию, по крайней мере, уж точно. Вроде собачье-кусачьего гриппа. Но он долго не жил. Не выдерживал накала людских страстей и сам от страха самоуничтожался. Вот и администраторша спокойненько встала, одернула юбку и тоже присела к столу. Даже как ни в чем ни бывало засмеялась и чокнулась самогоном с братом-эпилептиком, благодушно толкнув его кулаком в бок.

Тут только Велемир заметил и Альму, выглядывающую из-за тумбочки. Он бросил ей кусок колбасы и подумал: конечно, никто из них Лену не убивал. Она вообще скончалась от сердечного приступа. Кажется. Хочется в это верить. Так проще.

Ну, разве может быть убийцей этот вдруг заплакавший, зарыдавший навзрыд без всякой видимой причины эпилептик? Или эти транзитные, принявшиеся его утешать и хлопать по спине да по плечам? Или бритый, отрезанный инвалид с обреченными глазами? Или его жена, которая, может, и не блудница вовсе, а святая? Монашка, вышедшая погулять. Да на них земля российская держится. Только вверх ногами.

Ему самому сейчас захотелось то ли пустить слезу, то ли расхохотаться. А за столом уже вновь оживленно заспорили, и тема была очень важная: о перекупщиках сельхозпродукции на подступах к рынку. Лишь инвалид молчал, курил одну за другой.

– Я ему говорю – по четыре, а он – по два, и ни в какую! – талдычил кто-то из транзитных, то ли Вася, то ли Митя. – А помидоры ждут, еще день и потекут. А ему, Магометке, что? Он сидит в своей машине и музыку слушает. Ждет, когда я сломаюсь. А на базаре станет по сорок толкать. Я ему – три, а он – два.

– Во-во! – подхватил второй, Митя или Вася: – И полицаи за них. И фашистские старосты в наших поселках. И гауляйтер области.

– Выше бери, – поддержал вдруг инвалид. – Сам наместник Кремля за них. Это его скрытая ударная сила, резервные полки из азиатов и кавказских овчарок. Чуть что – с поводка спустит, и всем хана. Начнут рвать и резать, только держись. Да скоро и без приказа бросятся.

– Их орда целая, – добавил брат-эпилептик.

– Каганат, – хором отозвались Вася с Митей.

– А вы, хлопцы, когда отсюда съезжать будете? – завела, должно быть, свою любимую пластинку администраторша. – Всех уже достали. Деньги, что ли, еще не кончились? Выпишу ведь. Мешаете только приличным людям отдыхать, – она указала на Велемира. – Вон, человек из Москвы прибыл, могилу жены подправить, а вы? Помидоры! Наливай уже.

По коридору прогрохотал, пронесся табун детишек. Теперь они, наверное, изображали многовагонный состав, поскольку издавали на разные голоса паровозные гудки. Велемир почувствовал даже легкое сотрясение под ногами. Вполне возможно, что здесь, под Юрьевцем, проходит какой-то геологический тектонический разлом. И он только увеличивается от всей этой беготни и трескотни. Или же от чего-то иного. Мысли и образы ведь точно так же влияют на физическую сущность земли, как и поступки. В ином месте скапливается столько боли и страха, что когда начнешь бурить там нефтяную скважину, оттуда кровь хлынет. Нельзя шутить с природой. Особенно в пятом часу утра в Юрьевце.

– А это не к ней, к покойнице, недавно сестра приезжала? – спросила вдруг Катерина. Обращалась она к Велемиру, но ответила Люся:

– Точно – к ней! Вчера утром. Сказала: хочу могилку проведать. Сначала решила в гостинице остановиться, я уж и бланк дала, а она вдруг: нет, у меня есть где. Передумала. Красивая такая, сразу видно, что из столицы. Или уж, на худой конец, из Владимира.

– Вы сейчас о ком? – спросил Велемир, блуждая взглядом по их лицам. Ему вдруг показалось, что Катерина едва заметно подморгнула администраторше. А та объяснила:

– Так про эту… которая к вдове вашей. Тьфу, к жене. Это вы – вдова, опять же – тьфу, вдовец, а она… Ну, словом, вы меня поняли. Наливай! Так и заявила: у меня есть где. Я и подумала: найдет место, не пропадет. У вас тут родня не проживает?

– Нету у меня никакой родни! – разозлился Велемир. – И жены тоже нету!

– Ну, нет, так будет, – усмехнулся инвалид, все время к чему-то прислушивавшийся, словно ждал кого-то еще. Этих было мало.

– А раз есть, где остановиться, то, знать, только у любовника, – продолжала гнуть свое Люся. – Но я ее прежде чего-то не видела. Она в бланке только имя успела написать: Ирина. И зачеркнула. Говорит: есть у меня где…

– А кто же у нее тут может в любовниках ходить? – вступил в разговор брат-эпилептик. – Не Максим ли Иванович, электрик с насосной станции? Почитай, самый видный мужчина. И всегда с капустой. Власть! Кому хочет свет вырубит.

– Электричество тут ни при чем, – заявила Люся. – Главное, холост.

– А может – к этому, Ферапонтову, директору школы? – предположила Катя. – Так он женат.

– Это ничего, – утешил инвалид. – Ты же ведь тоже замужем.

– Да не было у нее никакой сестры, – слабо возразил Велемир, начиная уже и сам верить во все, что они тут болтали. Но его никто не услышал. Собравшиеся за столом продолжали гадать: к кому из местных могла приехать эта столичная штучка? Ну, кроме местных покойников; покойницы то есть, по долгу, так сказать, службы.

А Велемира изнутри стала бить какая-то нехорошая дрожь. С того момента, когда администраторша назвала имя приезжей незнакомки. Он ведь солгал, была у Лены сестра, и звали ее именно так. Но только та Ирина уже давно проживала в Германии, в городке Вендель, на улице Бергбердштрассе, 21. Вышла замуж за сына обрусевшего немца из Саратова, и укатила. Их там всех принимают, в Дойчланд. Хоть русского, хоть еврея, хоть татарина, главное, чтобы был немцем. И чего, спрашивается, ей теперь в Россию назад переться, да еще в какой-то там Юрьевец? Которого даже на картах германского генштаба наверняка нет. Ерунда какая-то. Все тут сплошная головоломка.

Но ощущение холода внутри и мурашки по всей коже не проходили. А эти идиоты все спорят: к кому из любовников приехала Ирина? Они уже полгорода перебрали. Вот теперь и главный банщик Юрьевца маячит на горизонте с шайкой и веником, и какой-то армянин Гурген с балыком подмышкой – хозяин продуктового магазина, и даже местный поп с кадилом, хотя у него-то непременно есть своя попадья. И другие, мелочевка всякая.

А Ирина была действительно красавица, это он отлично помнил. Только постарше Лены. Или помладше? Погодки, одним словом. Родились одна за другой. А кто за кем – это теперь уже и не важно. И вообще, причем тут сестры? А записка на столе? Или ее тоже не было?

Велемир сунул руку в карман и нащупал листок бумаги, но вынимать и разворачивать при всех, чтобы убедиться, не стал. Хотя, может быть, это просто завалялась какая-то квитанция. Счет за услуги. Но, если вдуматься, таинственное послание тоже было неким счетом, предъявленным к оплате. Чересчур запоздалым, правда. Из совсем другого времени. И места, коли уж на то пошло.

– Потерял что? – тихонько спросила Катя, от которой не укрылись его жест и озабоченное выражение лица.

«Слишком уж любопытна, – подумал он. – Это тоже подозрительно. И когда это она успела со мной на ты стать? Знает больше, чем говорит. Похоже, она тут вообще самая главная. Косит под серую мышку, а на самом деле атаманша всей этой шайки».

– Может, опять сердце?

«Заботливая, – продолжил он рассуждать, не отвечая. – Притворяется. Старается казаться лучше, чем есть. Мужу изменяет, чуть ли не у него на глазах. Дурная наследственность, брат-то эпилептик. А может, он и не брат ей вовсе? И муж не муж. Все тут наверняка все врут. Куда-то заманивают. Театр кошмара, фильм ужасов, цирк дю солей, музей абсурда, галерея Марата Гельмана».

– Хочешь прилечь? – участливо, в третий раз задала вопрос женщина.

– Куда, в гроб? Чего ты меня все время уложить пытаешься? – ответил он наконец. Причем довольно громко и сердито. А после его слов за столом внезапно установилась тишина. Будто все мгновенно протрезвели и приобрели нормальный естественный вид. Сбросив карнавальные маски.

Впрочем, какой там «нормальный»! У одного с носа капало, а он даже не думал вытереть, у другого так вспухли на лбу и шее кроваво-синие жилы, что готовы были в любой момент разорваться. У третьего появилось какое-то бельмо, а может быть, это к глазу прилепился кусочек огурца, четвертый скалил редкозубую пасть, пятая вообще походила на крашеную горгулью, смесь певички Мадонны с Филей Киркоровым. Все они на несколько секунд застыли и замолчали, обратив лица-личины к Велемиру. И в то же время из-за тумбочки жутко завыла Альма. А Катерина вдруг рассмеялась.

– Ну что ты, глупенький! – ласково проворковала она. – Кто же этого хочет?

– Никто, – серьезным тоном подтвердила Люся и заботливо утерла нос эпилептику.

– Никто, – эхом повторили транзитные чебоксарцы. – Никто по четыре не возьмет. И по три тоже. Разве теперь по полтора.

– Никто насильно в гроб не ляжет, только добровольно, – загадочно произнес инвалид. А братец тоже хотел сказать это «никто», но вместо слов у него изо рта вдруг пошла пена.

«Сейчас все они лопнут, – догадался Велемир. – И мираж исчезнет». А чтобы колдовские чары побыстрее развеялись, он занес кулак и двинул кого-то из сидящих за столом троллей и гоблинов в харю. Попал, очевидно, в нос, потому что кровь брызнула фонтанчиком. А Велемир еще и выдернул из-под себя стул и «угостил» им лампочку.

Номер погрузился в темноту, раздавались со всех сторон лишь вопли. Велемир, как резиновый мячик, упруго поскакал к двери, вывалился в коридор. Соображал он плохо. Ему вообще казалось, что все это происходит во сне. В каком-то очень страшном, но интересном, когда и просыпаться-то не хочется. А сзади неслись крики:

– Держи!.. Лови!.. Где он?.. Тут, поймал!..

Поймали, очевидно, кого-то другого, а Велемир помчался по тускло освещенному коридору. Он был черен, длинен, извилист и напоминал прямую кишку. Прямую-то прямую, но с заворотами, нишами, боковыми лестницами и черными ходами – вниз и вверх, в подвал и на чердак, а пропитан был действительно запахами нечистот из туалета. Воды-то не было, слива тоже. Еще и мертвечиной какой-то несло. Не то дохлой кошкой, не то тухлой рыбой. А может, и человечиной. Впрочем, сейчас было не до ароматов.

Велемир мчался вперед, а на скользком полу его кидало от стенки к стенке. Один раз он упал, но продолжал поступательное движение, как на льду. В другой раз влетел головой в неожиданное препятствие: ударился в грудь многодетной богатырши. Женщина в ночной сорочке завопила, пытаясь уловить его юркое тело: