На гранях жизни

– Благодарствую!.. Счастливо оставаться!..

Киргизенок резвой, легкой рысью побежал по дороге.

Деревня просыпалась. Кое-где на дворах гомонили веселой весенней суетой. Пахло снежной талью, навозом и печным дымком. Синий, легкий пар курился над огородами и конопляниками.

Солнечные лучи пучками струн дрожали в воздухе.

И на душе у Грацианова было радостно оттого, что он приятно провел в гостях время и выиграл одиннадцать рублей.

«А право, батюшка с матушкой хорошие люди!.. – думал он, отвечая на поклоны встречных мужиков. – Простые и совсем не гордые… И как это славно с аристоном, вышло!.. Забавно!..»

В первом переулке дорога сворачивала на хутор. Грацианов раздумался:

«Куда же ехать, – домой или к роженице?.. Из дому на хутор дорога известная, а здесь – кто ее знает – какова?.. Пожалуй, поеду сперва к роженице! Оттуда – домой, кстати заверну на барский двор, жеребенка посмотрю… Этакая анафемская служба!.. Обязательно надо перейти с пункта в больницу!.. А на выигрыш куплю себе охотничьи сапоги!..»

Но настроение Грацианова сразу круто изменилось, как только он выехал из села.

За одну ночь дорога обтаяла и зловеще уходила вдаль черной, местами обрывающейся, лентой. На пригорках желтела сухая прошлогодняя трава. Грачи бродили по влажным, рыхлым пашням. Где-то высоко клекотали перелётные птицы.

Грацианов поднял голову. Солнце щедро лило неудержимые потоки жизни… Все вверху искрилось и ликовало. Но теперь эта сверкающая ласковость дня была так не нужна ему и пугала душу.

«Проехать бы благополучно!..» – подумал он.

Он пошевелил вожжами. Киргизенок с заплетенным и подвязанным кверху хвостом пошел резвей. Но снег разбрюзг и осел, вода просачивалась посреди дороги колдобинами, и киргизенок стал проваливаться.

«Не следовало бы засиживаться у батюшки!.. – попенял сам себе Грацианов. – Выехать бы на зорьке!.. Добраться по морозцу – разлюбезное дело… Главное, перевалить через Селексинский овраг!..»

Он обернулся назад. В поле никого не было.

– Хоть бы какая-нибудь собака догнала попутчиков!.. – проворчал он с досадой. – Нда… Купоросовое житье!..

Стало жутко и одиноко. Молчаливые и бесстрастные поля грозно раскинулись вокруг. Бездонное голубое небо опрокидывалось над ними – как живая и дышащая бездна, готовая поглотить. И в полях, и в небе чувствовалась извечная непревзойденная сила, которой не было у него, жалкого человека.

Грацианов снял чапан и положил на передок саней.

«Если придется тонуть, без чапана легче выбраться!..» – соображал он.

Острым ищущим взглядом зверя он впивался в ускользающую от него темную ленту дороги.

Через Селексинский овраг дорога обрывалась. Узкая снежная полоска, по которой еще вчера ездили, была сломана. На противоположном берегу ледяные глыбы, иссосанные лучами солнца, осыпались толстыми слоистыми иглами. Сверкали оконцами следы конских и человеческих ног, словно кто долго и старательно месил здесь снег. Овраг посинел, надулся и дышал изнутри грозным таинственным клокотанием. Грацианов заколебался:

– Не лучше ли вернуться, пока не поздно?

Но упрямая настойчивость сильного и смелого человека проснулась в душе и победила:

– Э-э!.. Авось, пронесет!.. Не впервые!..

Придерживая вожжи, он встал в санях. Киргизенок поднял острые уши и зашагал.

– Ну-ну, милый!.. Ну-ну!.. – подбадривал его Грацианов, измеряя взглядом оставшееся расстояние до противоположного берега. – Понатужься, милый!.. Еще!.. Еще!.. Нну!..

И вдруг киргизенок, словно кто подтолкнул его сзади, быстро осел, ткнулся мордой в воду и потянул на себя оглобли с санями. От сотрясения Грацианов покачнулся и схватился за передок саней, чтоб не упасть. Водой плеснуло ему в глаза и в первый момент ослепило. Он ничего не видел, но зато почувствовал, как вместе с санями погружается все ниже и ниже в ожигающую холодом массу. Течением сани сбивало набок и опрокидывало. От этого Грацианов потерял равновесие. Под ногами сразу стало пусто. Только клокочущая глубина тянула его вниз. Он погрузился с головой. И когда вынырнул, то быстро и сильно замахал руками, кроша мокрый снег и держась на поверхности. Сделал глубокий вздох и набрал полные лёгкие воздуху.

Киргизенок барахтался у берега и доставал передними ногами землю.

«Смерть… смерть!.. – метнулось у него где-то смутно в сознании… – Нет, не может этого быть!..»

Он старался поднять выше и выше голову над водой и видел, что его несет вдоль берега. Почему-то вспомнились слова старосты: «Э-эх, пометил бы ты их, что ли, как овец!..»

«А у Петьки лоб больше, чем у Ваньки!.. Помру, останутся сиротами!..»

Он с отчаянной гигантской силой оттолкнулся вперед и подвинулся, как ему казалось, ближе к берегу.

«Ерунда!.. Разве смерть такая?.. Слишком просто и глупо!.. Сейчас выплыву!..»

И им овладело беспечное, уверенное спокойствие.

«Везет, как утопленнику!.. – вспомнились бессмысленные слова дьяконицы… – Утопленнику!.. Утопленнику!..»

И он ощутил, как снова кипящая раскрывшаяся бездна потянула его вниз. Он сделал короткий и быстрый вздох. Судорога прошла по телу…

«Вот это смерть!.. смерть!..» – с суеверным ужасом кто-то заговорил внутри его, когда он очутился под водой и, стараясь вынырнуть, толкнулся слепо головой в снежные комки. В ушах зашумело. Глухо, как далекий аристон, послышалось: «Ти… лили… ли!.. Помирать будем!.. мирать будем…»

Он сделал под водой последние усилия и слабо заставил себя двигать руками и ногами. Воздух вырвался из легких. Холодная сковывающая жидкость попала в рот. Наступило мучительное удушье. Мысли спутались и погасли…

Киргизенок выбрался на берег, мелко дрожал и поводил умными глазами в ожидании пропавшего человека. Но на взбаламученной снежной поверхности оврага Грацианов больше не показался.