На гранях жизни

– Ничего брат, не попишешь!.. Где теперь искать ее, акушерку-то, за пятнадцать верст?.. Приходится на все руки, и швец, и жнец, и на дуде игрец… И лекарь, и аптекарь, и акушерка, и ветеринар!.. Да еще по этакому вот распутью шлендай, – где-нибудь в зажорах застрянешь!.. Э-эх, житье мое купоросовое!..

Как большинство рядовых маленьких тружеников, Грацианов исполнял свои обязанности добросовестно и со вниманием. По уходе старосты он разоблачился, развесил для просушки у печи мокрую одежду и примостился на диванчике соснуть. В теплой духоте его разнежило, мысли приятно гасли и, закрывая глаза, он подумал:

«Хорошо бы пролежать вот так до самого утра, – отоспаться сразу за две, за три ночи!..»

Но вспомнил, что надо вечером понаведаться на барский двор, и уже дремотно пробормотал:

– Маша, часочка через два обязательно разбуди меня!.. Слышишь!..

Маша разбудила его раньше. Ямщик со въезжей принес письмо от Марьевского батюшки.

Грацианов досадливо – потому что ему помешали отдохнуть – вскрыл большой серый конверт с сургучной церковной печатью и стал читать:

«Добрейший Николай Васильич!.. У матушки Олимпиады Ивановны разболелись зубы да так, что третий день не находит себе места… Захватывайте с собой нужные специи и приезжайте. И еще не забудьте самого главного: флакончик ядовитого-духовитого, его же и монаси приемлют… Ждем всенепременнейше.

    Священник села Марьевки о. Венедикт Кронтовский».

Грацианов нерешительно помял в руках письмо и спустил на пол с дивана босые волосатые ноги…

– Ехать или нет?.. Н-да, – каторжная служба!.. – заворчал он. – На все стороны рвут!.. Всю ночь и день за акушерку возился, вечером вместо ветеринара зовут, а теперь вот поезжай за дантиста… Нет, не дай Бог на пункте служить!.. Обязательно переведусь в больницу… Вот подам прошение в земскую управу и переведусь. Однако, – как-никак, ехать нужно… Пожалуй, батюшка обидится да еще жалобу пошлет…

– Как дорога?.. Проехать можно?.. – спросил он ямщика.

– Трудненько будет!.. – ответил ямщик. – Путя совсем рушатся… Ноне одну ночь може еще и простоять!..

– Ну, хорошо!.. – приказал Грацианов. – Подай мне через час киргизенка!.. Санки полегче заложи!. Да людей никого не нужно… Поеду один!..

– Слушаю-с, Миколай Васильич…

Ямщик отправился обратно на въезжую, а Грацианов стал собираться в дорогу. Подравняв ножницами длинные тараканьи усы, обрядился в новую сатиновую рубаху с отложным воротничком, подвязал шелковый, с искорками, галстук и надел просторный, теплый шевиотовый пиджак.

«Не забыть бы еще „ядовитого-духовитого“!.. – соображал он, прихорашиваясь перед дешевым, тусклым зеркалом, в котором его лицо криво и широко расплывалось. – Эка, их в такую распутицу приспичило!.. „Ждем всенепременнейше“!.. Почему непременнейше?.. А вот возьму да и не поеду!.. Право, не поеду»!.. – с досадой и горечью размышлял он, вспоминая, как все почему-то считают нужным помыкать им. – Прикажет доктор – едет… Прикажет священник, или земский начальник – тоже поезжай… Нынешней зимой вызывали в метель к помещику, – кружился всю ночь, чуть не замерз… А ослушаться нельзя, потому что человек он маленький и ото всех зависимый. Ослушаешься – мигом заклюют и найдут случай выжить с места…

Внутри глухо поднималось упрямое протестующее чувство.

«А что, если не поеду?»… – почти решил он, но вдруг внезапная догадка пришла ему на ум:

– Маша, какое сегодня число?..

– Четырнадцатое марта…

– Фью!.. – свистнул Грацианов. – Так, стало быть, и есть. Венедикты!.. Марьевский батюшка, значит, именинник!.. Лловко!.. Матушка, значит, и не больна совсем!..

И мысли его приняли иное, противоположное направление. Он знал, что у батюшки на именинах будет знатное угощение, вволю поедят и попьют, а потом обязательно засядут играть в стуколку.

– Решено!.. – заключил он. – Именинник, – значит, надо ехать!.. Кто знает, может, матушка Олимпиада и в самом деле больна!..

– Оставался бы дома!.. – с тревогой сказала жена. – Не потонул бы где в овражках…

– Чего это ты вздумала?. – ответил Грацианов… – Чай, не впервой!.. Не утону!.. Побываю у батюшки, все-таки развлеченье!.. По моей каторжной работе иначе нельзя, надо и повеселиться, – в хорошей компании отдохнуть…

Он достал из аптечного шкапа полуведерную бутыль со спиртом, наполнил из неё пузатую дорожную флягу в плетушке, взвесил на руке и сказал:

– Довольно!.. Хватит!.. Маша, придут с барского двора насчет жеребенка, скажи, что к Марьевскому батюшке экстренно вытребовали… Попадья, мол, заболела!.. А вернусь к завтрашнему утру…

* * *

Уже стемнело, и на небо высыпали редкие, по-весеннему мягко-лучистые, звезды, предвещая тепло. Грацианов в рогожных санках, в которые был впряжен бойкий карий киргизенок, подъехал к большому пятиоконному церковному дому. Сдав лошадь на руки поповскому работнику, он прошел через крытый соломой двор в переднюю комнатку, куда неясно доносился сдержанный гул гостей. По голосам он узнал, что у, батюшки находятся местный диакон и псаломщик.

Отец Венедикт и матушка Олимпиада сами вышли встретить его. Распахнулась широко двухстворчатая дверь, и из ярко освещённой столовой золотым снопом рассыпался свет.

– Доброго здоровьица!.. – раскланивался Грацианов, вешая у стенки забрызганный грязным снегом чапан. – Со днем Ангела вас, батюшка!.. А вас, матушка, с именинником!.. Что такое с вашими зубами?.. Как получил письмо, так сию же минуту-с, – без промедления!..

– Xo-xo-xo! – залился высоким звонким тенорком о. Венедикт. – З-зубы!.. От-то чудак?.. А, ведь, он всерьез?.. Хо-хо-хо!.. Пустое, Николай Васильич, – никакой болящей нет!.. Процветаем… А это вот она, Липа, гениальную вещь придумала… Х-ха!.. Ведь, вас иначе из медвежьего логова не вытащишь!..

– Да, трудненько вытащить!.. Работы по горло!..

– Надеюсь, вы не обижаетесь на нас?.. – жеманно улыбаясь пухлым круглым личиком, сказала матушка.

– Бог с вами!.. Чего же обижаться?.. Напротив… Очень приятно!.. С искренним моим удовольствием!.. – поспешил заявить Грацианов… – Ведь, вы знаете, как я там с работой закрутился… Ни отдыху, ни сроку!.. А теперь – хоть час, да мой…

– Вот-вот!.. – подхватил о. Венедикт. – После трудов праведных не грех и повеселиться!.. И ядовитое-духовитое с вами?..

– Ка-к-же-с!.. Имеется все, как быть…

– Добре!.. – радостно возгласил о. Венедикт. – А чапанчик ваш в кухню, – просушить… Пожалте, Николай Васильич!

– Гениально придумано?.. а?.. – на ходу звонко говорил о. Венедикт. – Сидим это мы третьего дня с Липой, советуемся, как, мол, именины справить… Обещал Воробьевский батюшка, да Репьевский, да Нижне-Добринский… А тут на беду все дороги развело… Ну, думаю, по этакому пути никого калачом не заманишь… Вот и решили, – вызовем, мол, Николая Васильича… Вы уж не обижайтесь!.. Гениально!.. Все-таки вместе веселей…

– Спасибо, батюшка, что не забыли… Признаться, и я раздумывал таки ехать или нет, – не завязнуть бы в зажорах… А потом решился… Эх, была не была!.. Житье купоросовое!..

В столовой за раздвинутым обеденным столом находились – дьякон Ипполит с супругой Ксенией и молодой псаломщик из выгнанных семинаристов, Мефодиев.

– Видите, – все свои!.. – говорила матушка. – Помираем, как мухи, от скуки!

– К балычку, Николай Васильич, к балычку!.. – суетился о. Венедикт. – Закусить с дорожки, чем Бог послал!.. Постненького пирожка с осетринкой!.. Заливного!.. И погреться!.. Давайте-ка ваше «чистое-пречистое»… Я сейчас такую померанцевую сготовлю, что аж-аж…

– Три части специй и две aquae purae! – передавая флягу, деловито пояснил фельдшер.

– Не крепковато ли?..

– В самую что ни на есть препорцию!.. Я дома всегда так… И забористо, и не без приятности…

– Ну, вас-то никакие специи не прошибут!.. – заметил о. Венедикт. – Вы и покрепче можете…

– А у меня кстати инфлюэнца!.. – загудел по шмелиному псаломщик. – По собственному опыту знаю, что против инфлюэнцы нет иного лучшего лекарства, как это!.. Ей-Богу!..

В Марьевке всякое празднество справлялось торжественно, – любили попить, поесть, похвастать перед гостями и не жалели добра. О. Венедикт изготовил померанцевую и принес из кладовушки еще две бутылки старых, выдержанных церковных вин. Прежде, чем открыть, долго рассматривал их на свет и от удовольствия чмыкал… Матушка радушно угощала Грацианова, и её мягкий грудной голосок приятно звенел в его ушах, как серебряный колокольчик.