Падение с яблони

Мы вышли за стадион и по главной молчановской дороге направились прямо. Прямо – значит, в лес. Впрочем, если бы влево или вправо – все равно в лес. Но мы пошли прямо. Наверно, потому что не задумывались, куда идти. В голове у каждого было свое. Я думал о том, с чего начать приступ и как свои грязные замыслы превратить в красивую лесную сказку. Задачка, надо признаться, не для среднего образования. Ну а какие секреты прятались в ее светленькой головке, для меня было таким же темным лесом, как и тот, в который мы шли.

Мои карты путались. Совершенно не к месту она казалась озабоченной. И к окружающей красоте была глуха, как тетерев. Заводил ли я речь о березах и елочках – она отвечала коротко и однозначно. Предпринимал ли я попытку взять ее за руку, чтобы помочь переступить через ямку – она отстранялась, делая вид, что не нуждается в помощи. Она никак не хотела быть женщиной! Несмотря на то что перед встречей совершила все, что совершает женщина, – и глазки подкрасила, и губки, и духами прыснулась. И даже волосы ее блестели свежей вымытостью.

Я чувствовал себя как борец, которого в решающий момент оторвали от земли и который в поисках опоры беспомощно размахивал руками в воздухе. Она не позволяла насладиться ни собой, ни лесом. В своем ярком платьице она выступила на первый план, оттеснила дикую природу. Ее запах напрочь убивал все многосложное соединение лесных ароматов. И я не таращился по сторонам, а косился на ситцевые цветочки, которые маленькими букетиками гнездились на ее груди.

Я три раза останавливал ее в подходящих местах и предлагал отдохнуть. И при этом так выразительно смотрел ей в глаза! Только женщина из очень твердой древесины могла после этого идти куда-то дальше.

Через два часа она наконец устала. Ножки стали заплетаться, и она согласилась присесть на лужайке под елью в зарослях папоротника. Собралась в комочек, обхватила руками колени, надежно спрятав свои прелести, спружинилась, застыла, готовая к обороне. А в глазах – насмешка и любопытство.

Я не стал угадывать ее мысли. Повалился грудью на ее плечо и лицом уткнулся в пахнущие волосы. Потом очень естественно прошептал:

– Галя, мне хочется тебя целовать.

Она словно этого только ждала. Совершенно спокойно, не вздрогнув, не охнув, вонзила в меня короткое и острое слово:

– Нет!

И не шелохнулась. Будто я спросил, не знает ли она, сколько времени!

Я проглотил ком соли и мужественно продолжал:

– Но это же противоестественно, Галя. Почему ты не хочешь?

– А зачем?

И мои глаза полезли из орбит. Однако я собрался весь, вздохнул глубоко, затем взял в руку ее хорошие волосы и, перебирая их пальцами, очень нежно прошептал:

– Чтобы было хорошо.

И услышал ломовой вопрос:

– Кому?

– Нам, Галя. И мне, и тебе.

– А ты уверен, что мне будет хорошо? – совсем уже по-свински сказала она.

– Эх, Галя!..

Это был последний выдох мой растоптанной нежности.

Стало очень грустно. Я не чувствовал даже злости. Внутри похолодело и потяжелело. Я упал на траву. И, умирая, сказал:

– Извини. Просто очень хотелось тебя поцеловать. Ты была такая хорошенькая. Я думал, это нормально, когда молодому человеку хочется поцеловать девушку. Наверно, было бы хуже, если бы ему этого не хотелось. Вот как сейчас. Мне уже не хочется – и мне плохо. Я бы сейчас чего-нибудь поел.

В ответ она брызнула ядом:

– Ты всем такое говоришь?

– Нет, – отвечал я мертвым голосом, – брюнеткам я говорю другое.

– Интересно, что же?

– Тебе, чтобы узнать, как минимум придется перекрасить волосы.

Корабли мои пошли ко дну. Но я вовремя ухватился за спасательный круг – за равнодушие. И теперь уже на все было плевать. Я решил больше не разговаривать. И даже был готов нагрубить.

Галя потихоньку исчезала. На ее месте появлялся лес. Все-таки мы были в лесу.

С минуту она молчала. О чем-то напряженно думала, что-то хотела спросить. Она кусала губы, сопела носом и руками щипала травку. И наконец спросила:

– А ты с Мишкой переписываешься?

– Иногда, – ответил я лениво. И механически добавил: – А что?

– Да так… А в прошлом году ты ему писал письмо, большое такое?..

Я вмиг почуял все недоброе, что только мог нести в себе поставленный вопрос. Об этом письме я спросил у Мишки в первый же день. Он сказал, что ничего не получал. И я даже успокоился, сочтя свою брехню навсегда утерянной.

– А он тебе что, давал его читать?

– Да он и сам его не читал!

Я вскинул бровь и вопросительно посмотрел на нее. И она пояснила:

– Со мной в классе учится одна девчонка, его однофамилица. У них даже инициалы одинаковые. Так что сам понимаешь…

– А я что, не написал адрес?

– Да нет, адрес был… Но почтальон почему-то принес ей.

– Скотина ваш почтальон! А эта девочка ваша тоже хороша. Ну и что дальше? Она принесла мое письмо в школу, вы устроили коллективное чтение…

– Нет, я, конечно, понимаю, что читать чужие письма нехорошо. Но письмо уж больно было интересное.

– Очень рад, что доставил вам удовольствие.

– Ой, и правда, мы его зачитали до дыр! Ты хорошо так пишешь. Ты, наверно, будешь писателем?

– Нет, художником.

– Так ты еще и рисуешь?

– Да, но только голых баб.

– Боже, сколько достоинств! И, конечно же, с натуры?

– И с натуры. Но очень редко.