Не потеряй себя

В тот же день, на улице Пушкинской, когда за окном ещё было светло: заперев изнутри двери и задёрнув занавески, чтобы

ненароком кто из квартирантов не попытался вломиться, укла- лись оба в мягкую широкую кровать уже в доме Петра Леонтье- вича, ибо терпеть нахлынувшие чувства он уже был не в состоя- нии. Любовная идиллия со страстями и преклонениями: как

неожиданно и случайно начавшись, так, словно гром небесный, оборвалась минуя один месяц и три дня. Пётр Леонтьевич вы-

считал после вплоть до часа. Нина, днями пропадая неизвестно где в одну из ночей совсем домой спать не пришла: и это было только начало. Теперь Пётр Леонтьевич, перебирая в памяти детали знакомства с этой Ниной, вспоминал тот вечер с боль-

шим сожалением: «А как обнимались и целовались, уткнувшись лбами, друг в друга, будто дети какие!..Придёт домой – выяснять отношения не стану, потому что сам виноват, смалодушничал тогда! Чужие мы с ней- чужие! Как случайно встретились на ноч- ной тёмной улице, такой мрачной, тёмной и жизнь дальше по- шла. Девушка она конечно при всём при этом, но не для меня!

Как подумаю, что она в эту минуту с кем-то в постели лежит, а то и под ним… – удавил бы, стерву!.. зато потом душа бы стала спо- койна. Спрашивается и где её носит ночами?!..». После этого

ещё сутки Нину прождал Петр Леонтьевич, и только потеряв уже всякую надежду, отправился на розыски. Отправился на преж-

нее её местожительство, надеясь хоть что-то там узнать. Бабки соседки, выслушав его – прямо сказали: «Сударь, у вас, навер- ное, глаза затмило, когда вы её от нас увозили. Мы ещё тогда

сказали, – или из шайки какой-то – на вас грешным делом поду- мали – или полоумный нашёлся. Вам трудно было к нам подойти и спросить за неё?.. Господи до чего вы мужики слабоумные!

Она же от рождения сучье отродье, каких и свет не видывал!.. а

вы как те кобели – следом за сворой собак побежали. Вы, госпо- дин, её не ищите, потому как её не найдёшь, да и зачем она вам?! Тут до вас, после того как вы её увезли больше десятка мужиков сюда приходило. Позавчера её два моряка уводили: один по заднему месту всё мацал и хлопал её, второй в это вре- мя за титьки тягал. Так и ушли не попрощавшись. Вот с того ве- чера как в воду канула, больше не видели. На корабле, скорей всего уплыла – туда ей и дорога!..». Старухи ещё что-то вслед

говорили, но Пётр Леонтьевич уже не слушал, удаляясь в рас- крытые створки ворот. Вернулся домой в крайнем расстройстве: войдя в комнату, непроизвольно кинул взгляд на комод, куда всего пару месяцев назад он положил шкатулку, припрятанную ранее в тайнике. В ту же минуту всё тело до самых пяток про-

стрелило: кинулся к комоду и сколько не шарил рукой среди ба- рахла – шкатулка пропала. Тут же и сел на полу, с горестным взглядом уткнувшись в потолок, завыл по-волчьи. Пропала не только «невеста-жена», но вместе с ней и шкатулка с драгоцен- ностями, которые ещё от Лизоньки остались. Сколько ведь лет

спрятанная вещь в надёжном месте лежала!.. а тут, словно чёрт под рёбра подтолкнул, взял и достал, спрятав в комоде, а после на ниве любовной похоти забыл про неё. Шкатулка-то и была миниатюрная: по площади немногим больше ладони, её с дру- гими подарками Пётр Леонтьевич в день венчания жене пода- рил. В ней Елизавета хранила те драгоценности, что были на

ней, когда родительский дом покидала и те, что муж потом пре- поднёс: серёжки и колечки с бриллиантами, золотая цепочка с таким же крестиком, часики с браслетиком, брошь дорогая и

остальное по мелочи. Потому и достал из тайника, что Лизонь- кой от всего этого пахло. Пётр Леонтьевич – когда совсем тоска заедала – возьмёт, разложив на ладони, прижмётся лицом ко всему, вдыхает запах её. Тоскует и плачет. Сейчас сидя на полу, он уничтожающе корил себя за опрометчивый поступок, нена- видя свою сущность за проявленную слабость к женскому полу:

«Кто тебя за язык-то тянул, идиот, ты!.. предлагая ей супруже- ство?!.. Походил бы месяц-другой, ноги бы не отвалились! Гос-

поди!.. в тумане разве рассмотришь, что за тень перед тобой?! С кем связался-я-я?! – уличная девка! проститутка последнюю па- мять о Лизоньке спёрла! Чтоб ты ко дну пошла вместе со своим кораблём, на чём уплыла. Гундосил, дурак стары-ы-й, – собирай вещи, Ниночка, поехали ко мне жить… – Эх ты!..пошляк, ты

несчастный! Ведь можно было сделать гораздо проще. Почему бы тебе, не пойти на панель, к примеру – на Садовую улицу но- чью?.. Оттуда сразу трёх проституток домой притащить!..». К

представителям закона обращаться не стал – себе дороже вый- дет, а то и жизни можно лишиться. В тот месяц, когда у Петра

Леонтьевича исчезла бесследно и третья жена, он впал на время в отчаянье. Мысленно перебирал по памяти в прошлом все слу- чаи, которые скандалами закончились, при этом подумал, – не

наколдовал ли кто?.. Но подобных примеров на ум не приходи- ло, если не брать в расчёт родню первой жены Лизоньки. Не- много подумав, принял решение, – с женитьбами надо кончать!.. хотя бы на время, а там гляди, если заклятье имеется, вдруг оно потеряет силу от времени, всему-то в жизни есть срок. Погоре- вал, погоревал: не так из-за стоимости драгоценностей, как по

потере памятных вещей жены, может и дальше бы мучился

страданиями, но тут неожиданно пришло время, что о душе по- ра было позабыть – дай бог, самому живым остаться. Общая картина в стране с этим несчастным НЭПом очень уж смахивала

– прямо-таки сильно похожей была – на то, когда вдруг – про- двинутой в рассуждениях земляной жабе вздумалось переполз- ти от одной помойной ямы к другой, к той что, напротив – через дорогу. Поскакала бедняжка, переваливаясь с бока на бок: по

пути думает, предвкушая насыщение утробы, – там непременно мух и комаров должно быть больше. Но тут вдруг, откуда ни возьмись, пролётка по мостовой несётся, а в ней ломовой из- возчик в стельку пьяный: за вожжи уцепился, борода по ветру развевается, усы вразлёт, глаза выпучил и орёт матерно хуже

душевнобольного: «Поберегись!.. мать вашу, перемать!..». Куда уж тут беречься?! Жаба и крякнуть не успела – только брызги разлетелись в разные стороны из-под железного обода колеса.

На мостовой после этого след остался, как и от НЭПа – малень- кое мокрое пятнышко и ещё шкурка какая-то вроде бы лежит.

Валялась эта шкурка ещё пару дней, а потом совсем раскатали и подошвами в пыль превратили. Так и закончился НЭП, по сути, не начавшись. А коль взялись зачищать нэпманов, то тут вскоре и до Петра Леонтьевича дело дошло. До тридцать седьмого го- да, когда в ночи поедут чёрные «воронки» и в них станут запи-

хивать ни в чём не повинных людей, было ещё далеко. На дворе стояла пока что цивилизация и в прокуратуру, и к следователю ОГПУ вызывали, как и положено в цивилизованном мире по по- вестке. В один такой неблагоприятный день – курьер на-

побегушках у ГПУ принёс повестку под личную роспись востре-

бованного к допросу «Бывшего – из бывших» – подозрительных и явных врагов советской власти, каким на самом деле Пётр Леон- тьевич не являлся. На сей раз, судьба была благосклонна к Петру Леонтьевичу: следователь ему достался вполне порядочный молодой человек. В очках, которые часто снимал и протирал

платочком глаза, вероятно страдая какой-то глазной болезнью, обращался культурно, не грубил и не пугал расстрелом, как в

прошлые разы в Чека. Главное, что было отмечено в первые ми- нуты общения Петром Леонтьевичем, – не от сохи человек, а явно с образованием, – что и вселяло в душе надежду на благо- получный исход.

– Гражданин Дворыкин, в прошлом Корецкий, – обратился к Петру Леонтьевичу следователь ОГПУ, – скажите честно, зачем

вам понадобилось менять свою фамилию? Исходя из логики, вы тем самым пытались скрыть своё прошлое от Советской власти. Ну, то, что оно у вас было не ангельским нам об этом известно, но к чему было в разгар борьбы с белогвардейщиной изменять её?.. Вы ведь в городе известный человек. Или вместе с белой армией собрались покинуть город, но потом по какой-то при-

чине вам это не удалось? Отвечайте на поставленные мною во- просы и без всяких фантазий.

– Не нравилась мне она эта фамилия – с раннего детства не

нравилась! Сверстники когда-то обзывали, да и не русская она

какая-то – гетманщиной от неё попахивает, к тому же, и отец в детстве часто шляхтичем обзывал, будто уличного попрошайку. Я себя русским считаю.

– Эта ваша точка зрения делает вам честь, Пётр Леонтьевич, в одном правда случае, если она у вас искренняя.

– Я бы ещё до революции сменил её, когда первый раз женил- ся, но первая моя жена из дворян была. Там дело вышло очень скандальное: мы-то и венчались с ней втайне от родителей в хуторе Обуховском. В том первом случае с женитьбой, ни о ка- кой смене фамилии и речи не могло быть. Дело почти до суда доходило и только благодаря Лизоньке меня в кандалах в Си-

бирь не отправили. Товарищ гражданин следователь, поверьте никаких умыслов, боже упаси, я не имел при смене фамилии.

– Хорошо, допустим, что так; а вот насчёт вашей первой жены

графини-баронессы Елизаветы Савельевны Самойловой. Скажи- те, куда она всё-таки делась? По нашим сведениям, вы с ней

были арестованы губернским Чека в восемнадцатом году. После вас выпустили, а она, куда могла деться?

– Чтобы это узнать я бы сам всё отдал! Сгинула будто на небеса Господь забрал.

– Так, давайте начнём по порядку и всё сначала, как говорят, – от порога, а то у вас мистика на деле получается. Вот – чудом со- хранившийся журнал записи задержанных лиц и краткие пояс- нения к ним. Вы с женой были задержаны и содержались под арестом по причине утаивания от государства своих ценностей нажитые путём эксплуатации низших слоёв общества: то есть – простых рабочих и остальной беднейшей прослойки городских жителей. Судя из сохранившихся сведений, ценностей вы так и не сдали государству. Или всё-таки что-то сдали?..

– Ну, если бы сдали, там, скорее всего, отмечено было бы!..

– Видите ли, Пётр Леонтьевич, как бы вам это правильней ска- зать. В восемнадцатом году, на то время в губернском Чека не совсем всё было гладко. Многое совершалось вопреки револю-