Расцвет и упадок цивилизации (сборник)

9) Данжу – священник.

10) Дону Пьер Клод Франсуа (1761–1840) – член Конвента, арестован за протест против исключения жирондистов, после 9 термидора освобожден и возвращен в Конвент. При Консульстве и Империи стоял в стороне от политической жизни; во время Реставрации и Июльской монархии член палаты депутатов, умеренный либерал.

11) Дюкенуа – монах, один из последних якобинцев, заколовший себя кинжалом после того, как судьи восторжествовавшей контрреволюции вынесли ему смертный приговор.

12) Дюпон Жак Луи (1755–1823) – священник, был членом Конвента, вышел в отставку в 1794 году по болезни, он первым крикнул: «Я – атеист», на что Робеспьер ответил ему: «Атеизм – забава аристократов».

13) Жерль Кристоф Антуан (1740–1805) – монах, приводил к присяге в Зале для игры в мяч, впоследствии возглавлял одну религиозную секту.

14) Камюс Арман Гастон (1740–1804) – составитель проекта гражданского устройства духовенства; человек, который свято верил в чудеса дьякона Париса и все дни напролет лежал перед распятием саженной высоты, прибитым к стене его спальни, член Конвента, был арестован Дюмурье, выдан австрийским властям и заключен в тюрьму, позже член Совета Пятисот, отказался присягнуть наполеоновскому режиму.

15) Ламуретт – епископ, конституционный монархист, добивавшийся примирения враждующих партий на основе взаимного всепрощения и братания.

16) Лебон Гюисман Франсуа Жозеф, чья рука, кропившая ранее прихожан святой водой, держала теперь саблю; член Конвента, якобинец, казненный после крушения якобинской диктатуры.

17) Лендэ Робер Тома (1743–1823) – священник, после епископ, член Конвента, якобинец. Член Совета Старейшин, позже отошел от политической деятельности.

18) Марбоз Франсуа (1739–1825) – епископ, исключен из Конвента за то, что подписал протест против исключения жирондистов; после 9 Термидора возвращен в Конвент, позже член Совета Пятисот.

19) Масье Жан-Батист (1743–1818) – епископ, был членом Конвента, комиссаром Конвента в ряде департаментов, сложил с себя сан.

20) Одран Ив Мари (1741–1800) – аббат, член Конвента; в Национальном собрании потребовал, чтобы власть Национального собрания была поставлена выше власти короля. Убит роялистами.

21) Ру Жак – священник, один из наиболее ярких представителей «бешеных», мужественно защищавших интересы городской бедноты.

22) Фоше – священник, вместе с К. Демуленом руководил восстанием 14 июля.

23) Шабо Франсуа – бывший монах-капуцин, член Конвента, якобинец, казнен по обвинению в финансовых спекуляциях.

Список, мной приведенный, конечно, неполон. Гюго не упоминает такие видные фигуры как Дюкенуа и Ру. Из приведенных в списке сомнительно, носил ли духовное звание один Камюс.

Я нарочно привел краткие характеристики всех священников- революционеров, чтобы показать, какая это пестрая компания. И сложившие с себя сан и сохранившие его, и потерявшие веру и сохранившие фанатичную веру, в политике – всех оттенков, так же и в судьбе – казненные якобинцами, участвовавшие в свержении якобинцев, убитые роялистами, сохранившие жизнь. Стойкие по политическим убеждениям и менявшие их. Последнее обстоятельство всегда охотно приводят в доказательство притворства их революционных взглядов, как у Фуше, Талейрана и Наполеона. Этот аргумент вряд ли убедителен, меняли же свои взгляды и Белинский, и Писарев, и Достоевский – всегда в силу развития своей идеологии. Точно так же и отказ от деятельности понятен в силу разочарования результатами революции.

Было бы, конечно, интересно произвести полное исследование участия духовенства во Французской революции, но это работа посильна целой диссертации. Но позволительно себе задать вопрос: что общего между всеми этими священниками? Думаю, что за исключением известного количества сознательных прохвостов вроде Талейрана и Фуше (а таких прохвостов в каждом сословии более чем достаточно), большинство из них были религиозными людьми в том высоком смысле, что они были искренними искателями правды: а при сохранении такого искательства даже сделавшийся атеистом священник не перестает быть религиозным человеком (в духе великого Ганди). А так как такое грандиозное явление как Великая Французская революция страдает огромным количеством противоречий, то понятно, что искатели правды искали ее по-разному, сообразно, конечно, тому, какая сторона революции была ближе их душевному складу.

Аристократия и революция. Для меня тоже оказалось новостью, что большое количество аристократов принимали активнейшее участие в революционной борьбе. Составил опять-таки список в алфавитном порядке:

1) Антоннель Пьер Антуан, маркиз де (1747–1817) – председатель (по коммент. член) Революционного Трибунала, участвовал в заговоре Бабефа, был судим, но оправдан.

2) Бирон, герцог де – французский генерал, участник войн конца XVIII века между Францией и европейской коалицией.

3) Богарне, виконт де – французский генерал, участник войн между Францией и европейской коалицией; казнен в 1793 г. по обвинению в измене.

4) Борэпэр – аристократ, генерал, застрелившийся при сдаче Вердена прусским войскам в 1792 году.

5) Валанс, граф де.

6) Гесс Карл, немецкий князь из рода герцогов гессенских. По коммент. одно время поселился в Париже и разыгрывал из себя якобинца.

7) Дампьер Огюст Анри Мари де – французский генерал, участник войн революционной Франции против европейских монархов, убит в бою.

8) Канкло, граф де – генерал, участник войн Франции и европейской коалиции.

9) Клотц Анахарсис, барон – немец, миллионер, безбожник, эбертист, член Конвента, примыкал к левому крылу якобинцев. Выдвигал авантюристический план продолжения войны до полной победы республиканских принципов во всей Европе. Казнен по подозрению в связях с агентами иностранных держав.

10) Кюстин, маркиз де – французский генерал, казнен в 1793 году по обвинению в сдаче крепости Майнц войскам коалиции.

11) Леруа, маркиз де Монфлабер – присяжный Революционного Трибунала.

12) Миранда, виконт де – французский генерал, участник войн с европейской коалицией.

13) Монто Луи Мари Бон Марки де – член Конвента, якобинец, во время термидорианской реакции был подвергнут преследованиям, после реставрации Бурбонов изгнан из Франции, позже амнистирован, ближайший друг Марата.

14) Ровер Жозеф – аристократ, по Гюго, яркий экземпляр любителя зла ради зла; искусство для искусства существует гораздо чаще, чем принято думать. По коммент. член Конвента и Комитета Общественной безопасности, комиссар Конвента, преследовал демократов и занимался хищничеством, участвовал в подготовке 9 Термидора, был арестован за связь с роялистами, позднее член Совета Пятисот.

15) Сен-Жюст Флорель де – аристократ.

16) Шартр, герцог Шартрский Луи Филипп, сын герцога Филиппа Орлеанского, будущий король Луи-Филипп. Отрекся от титула, участвовал в сражении французской республиканской армии. В 1793 году участвовал в контрреволюционном заговоре Дюмурье, после разоблачения заговора бежал за границу.

Из 16 лиц только четыре (Борэпэр, Дампьер, Ровер и Сен-Жюст) не титулованные. Но список явно неполон: не фигурирует знаменитый маркиз де Сад, который, как известно, был видным деятелем революции.

Опять и здесь пестрая компания, но несомненно, что большинство примкнуло к революции по убеждению (вспомним еще маркиза Лафайета[49 - Лафайет Мари Жозеф Поль (1797–1834) – генерал, участник войны за независимость Америки, в начале Французской революции был начальником революционной гвардии, затем после казни короля и развязанного террора примкнул к контрреволюции.]) и опять полезно было бы подсчитать, как много пользы принесли многочисленные аристократы на службе революции. А если принять, что республиканские войска, в случае измены части офицеров, случалось, перебивали остальных, то честная служба многих аристократов в Республике может считаться прямо подвигом. То обстоятельство, что часть их изменила (Лафайет), объясняется вовсе не их неискренностью, а, как и у Дюмурье[50 - Дюмурье Шарль Франсуа (1739–1823) – генерал, одержавший в начале революции ряд побед в войне с австро-прусской коалицией, в апреле 1793 года составил заговор с целью восстановления монархии, после раскрытия заговора бежал в Австрию, а затем в Англию.], бессмысленным террором якобинцев. Аналогично нашей революции, все перепуталось: аристократы вели в бой республиканские полки; напротив, вандейцами, включая и дворян, частенько командовали буржуа (стр. 28): «И все-таки тяжело идти в бой под командованием разных Кокро, Жанов, каких-то Муле-Фокаров, Бужо».

Во время великих революций классовые границы совершенно спутываются и хотя несомненно, что в конечном счете после великих революций власть переходит к новым классам, движущей силой всегда является новая идея, воспламеняющая лучших представителей даже обреченных классов.

С этой точки зрения новый аспект приобретает великая трагедия Вандеи, чему посвящено много места в романе.

Трагедия Вандеи. «Вандея – это мятеж духовенства. И пособником мятежа был лес. Тьма помогла тьме; ибо Вандея своего рода чудо. Война темных людей, война нелепая и величественная, отвратительная и великолепная, подкосила Францию, но и стала ее гордостью. Вандея – рана, но есть раны, приносящие славу».

«Если вы хотите понять вандейское восстание, представьте себе отчетливо двух антагонистов – с одной стороны, французскую революцию, с другой – бретонского крестьянина. Стремительно развиваются великие, небывалые события; благодетельные перемены, хлынувшие все разом бурным потоком, оборачиваются угрозой, цивилизация движется вперед гневными рывками, неистовый, неукротимый натиск прогресса несет с собой неслыханные и непонятные улучшения, и на все это с невозмутимой важностью взирает дикарь: странный, светлоглазый, длинноволосый человек, вся пища которого – молоко до каштаны, весь горизонт – стены его хижины, живая изгородь да межа его поля. Он умеет делать лишь одно – запрячь волов, наточить косу, выполоть ржаное поле, замесить гречневые лепешки; чтит прежде всего свою соху, а потом уж свою бабку; верит в святую Деву Марию и в Белую Даму, молитвенно преклоняет колена перед святым алтарем и перед таинственным высоким камнем, торчащим в пустынных Ландах; в долине он хлебопашец, на берегу реки – рыбак, а в лесной чаще – браконьер; он любит своих королей, своих сеньоров, своих попов и своих вшей; он несколько часов подряд может не шелохнувшись простоять на плоском пустынном берегу, угрюмый слушатель моря».

«Эта подземная жизнь началась в Бретани с незапамятных времен. Человеку здесь всегда приходилось убегать от человека…»

«Ужас, который сродни гневу, гнездился в душах уже гнездившихся в подземных логовах людей, как вдруг во Франции вспыхнула революция. И Бретань поднялась против нее – насильственное освобождение показалось ей новым гнетом. Извечная ошибка раба» (стр. 182).

«Вандея потерпела неудачу. Многие восстания увенчивались успехом, примером тому может служить Швейцария. Но между мятежником-горцем, каким являлся швейцарец, и лесным мятежником- вандейцем есть существенная разница: подчиняясь роковому воздействию природной среды, первый борется за идеалы, второй за предрассудки. Один парит, другой ползает. Один сражается за всех людей, другой – за свое безлюдье; один хочет жить свободно, другой отгораживается от мира; один защищает человеческую общину, другой – свой приход» (стр. 193).

«Бретань – завзятая мятежница. Но всякий раз, когда она в течение двух тысяч лет подымалась, правда была на ее стороне; но на сей раз она впервые оказалась неправа. И, однако, боролась ли она против революции, или против монархии, против делегатов Конвента или против своих хозяев – герцогов и пэров, против выпуска ассигнатов или против соляного налога, бралась ли она за оружие под водительством Никола Рапэна, Франсуа де Лану, капитана Плювио или госпожи де ла Гарнаш, Стоффле, Кокеро или Лешандалье де Пьервиль, шла ли она за Роганом против короля или с Ларошжакеленом против короля, – Бретань всегда вела одну и ту же войну, противопоставляя себя центральной власти… Каждый раз, как из центра, из Парижа шел толчок, – исходил ли он от монархии, или от республики, был ли он на руку деспотизму или свободе, – все равно это оказывалось новшеством, и вся Бретань злобно ощетинивалась: Оставьте нас в покое! Что вам от нас нужно?».

«В итоге же Вандея послужила делу прогресса, ибо доказала, что необходимо рассеять древний бретонский мрак, пронизать эти джунгли всеми стрелами света. Катастрофы имеют странное свойство – делать на свой зловещий лад добро» (стр. 194).

В этих обширных выписках – масса интересных мыслей. Вряд ли со всеми можно согласиться.

1) Обязательны ли трагедии, подобные трагедии Вандеи? Фаталистический подход Гюго (в сущности совпадающий с фаталистическими взглядами наших марксистов о неизбежности потрясений) – он считает, что приходится примириться с подобными несчастьями, как неизбежной платой по пути прогресса человечества. А таких трагедий, конечно, немало. В русской истории в Смутное время, мятежи Разина и Пугачева, конфликт старообрядцев и Петра Великого, прекрасно отображенный в «Хованщине», наконец, совсем недавний ужасный процесс коллективизации. Гюго дает на это ответы вряд ли приемлемые, но сообщает вместе с тем интересные факты.

2) Дело объясняется природными условиями. Все дело в лесах Вандеи, вот если бы там были горы, то было бы иначе. Это объяснение, конечно, никуда негодно. По мнению Гюго, «лес – это варварство», а вот у Чехова в «Дяде Ване» одна наивная девица (кажется, Соня) передает мнение, что леса, напротив, облагораживают человека. И можно ли леса считать благоприятствующими варварству, если символ леса применяется и к Германии, и высококультурная и свободолюбивая Финляндия тоже сплошь лесная страна. Неужели горная Испания более культурна, чем Германия, и в кавказских горах имеется много народов, по культуре никак не превосходящих бретонцев. Наконец, пример Голландии – не горной, а равнинной страны показывает, что и на равнинах могут успешно сопротивляться врагам мужественные и культурные люди.

3) Косность, влияние духовенства, слепое подчинение священникам, господам, королям. Конечно, консерватизм роль играет, но является ли этот фактор решающим, и почему вся французская контрреволюция обозначена именем Вандеи? Ведь сам Гюго указывает, что кроме Вандеи (департамента) в движении участвовало пять департаментов в Бретани и три в Нормандии, поддерживала движение и Жиронда. Всего, таким образом, участвовало десять департаментов. Вандея вовсе не в центре области, охваченной контрреволюцией, а далеко к югу: южнее ее – Жиронда. Судя по карте, к Вандее относится знаменитая Ларошелль, самый твердый оплот гугенотов. И можно ли назвать Жиронду, поддерживающую Вандею, консервативной, отсталой областью? Несомненно, что жирондисты были самой культурной частью французской общественности и если они погибли, то, конечно, не из-за недостатка, а от избытка культурности.