Хурадзаки

Хурадзаки
Александр Александрович Чечитов

Ночной тайфун разрушает прибрежную часть города Ити. Из-за стихии, в море бесследно пропадают более десятка людей, в числе которых малыш Хурадзаки. Мама и брат Оташи оплакивают потерю малыша Хурадзаки, не зная, что их ждет впереди более странные события.

Александр Чечитов

Хурадзаки

Ручки двусторонних, бамбуковых носилок с погруженной на них ростовой фигурой мальчика вылепленного из рисового теста, оставили неглубокий, петляющий след на дорожке выстланной мелкой, каменной крошкой и заканчивающейся перед высокими, каменными столбами образующие ворота синтоистского кладбища. Капли горячего пота обильно стекали по лицу и телу Оташи Тагава освещенного лучами восходящего солнца и протащившего импровизированную конструкцию почти два километра, чтобы воскресить младшего брата.

В начале августа, после семи долгих, непрерывных, знойных, жарких дней лета, на каменистый берег острова Буджи, где ютился маленький городок Ити, обрушился небывалый тайфун, выдрав из прибрежной зоны одиннадцать легких, каркасных домов. В числе разрушенных зданий, оказался одноэтажный фельдшерский пункт, где незадолго до этого предстояла неотложная операция. Впрочем, большая часть из всех строений города Ити, как правило, не превышала одного этажа. Крошка Хурадзаки Тагава пяти лет от рождения, нуждался в удалении аппендицита, жалуясь маме на боль в правом боку. Накануне вечером, малыш Хурадзаки, во время игры в онни – гокку с братом Оташи и соседским мальчиком Наготсуми упал, споткнувшись о камень. Падения, как и у большинства детей, случались и прежде, однако новое, болезненное чувство у Хурадзаки не прекращалось до полуночи. Ощущение было похоже, на то, как если бы внутри тела, справа от пупка, поместили молодой росток бамбука, что разрастался всё больше и быстрее. С каждым вздохом всё сильнее упираясь в стенки живота, боль усиливалась. Отец семейства Такеши Тагава, зарабатывал рыболовным промыслом на шхуне и в это время трудился в море. У постели сидела Обэ, мама Хурадзаки, и конечно Оташи, не находивший себе места от страха между бамбуковых стен дома за младшего брата.

– В школу я не пойду, – заявил безапелляционно Оташи, на утро следующего дня, прикладывая к горячему лбу Хурадзаки мокрую, холодную тряпку, чтобы хоть немного сбить высокую температуру.

– Тебе нужно учиться, – попыталась возразить Обэ, перебирая лекарства на полке, в шкафчике с тонкими, деревянными стенками. В ответ упрямец Оташи, свел ладони вместе и ровным, громким голосом произнес, – только когда Хурадзаки поправиться. В полдень, когда у малыша появились обострённые признаки лихорадки, Обэ отправила старшего сына за дежурным фельдшером острова. На пути к больнице, Хурадзаки встретил несколько знакомых их семьи, на чье приветствие не обратил никакого внимания. Мужчины и женщины поворачивались ему вслед, пытаясь отгадать причину его бестактного молчания. Под ногами Оташи негромко хрустели мелкие частички песка, наметённого восточным пассатом на аккуратно выложенную гладко обтесанными камнями дорогу. Волосы развивали легкие потоки ветра. Волны южного моря, касающегося высокого берега города Ити, обтачивали острую, каменную кромку острова Буджи с незапамятных времен, создавая неповторимый облик, отличающий его от многих, других островов более крутыми склонами.

– Передай маме, – сказал неспешно Ёшидо Сан, занимавший должность старшего врача – через сорок минут наша машина скорой помощи будет у вас. Пусть приготовит для Хурадзаки сменное бельё.

– Может еды нужно, или воды, например? – поинтересовался Оташи немного взволнованно, – Хурадзаки наверное пить захочет.

– Не беспокойся Оташи, – ответил с лёгкой улыбкой широкоплечий Ёшидо Сан, здесь есть всё необходимое. К тому же первые часы Хурадзаки нельзя будет пить, если мы удалим ему аппендицит. А это, я думаю именно он, исходя из того, что ты рассказал.

Некоторое время Оташи молчал. Ему хотелось задать много вопросов, однако в кабинет Ёшидо то и дело заглядывали другие работники, отвлекая его вопросами. Удивлённому Оташи, теперь казалось, что у главного врача должно быть трудная работа, если ему докучают каждую минуту.

– С Хурадзаки всё будет хорошо? – спросил перед уходом Оташи, наклонив корпус тела немного вперед, в знак почтения. Улыбчивый Ёшидо Сан утвердительно кивнул, нацепив очки на нос, что Оташи посчитал знаком к окончанию разговора. Обратная дорога казалась Оташи значительно легче. Теперь он мог услышать, как шуршали листья на ветвях деревьев, раскачиваемых полусонным ветром. Видел узкие полоски белоснежных облаков, разрезающих на части синее небо. Раньше, до болезни Хурадзаки, Оташи подолгу смотрел на клубящиеся в небе невесомые, белоснежные горы, обычно медленно ползущие над сонным островом Буджи, словно самые медленные в мире улитки. Несколько раз Оташи опаздывал в школу, когда ведомый фантазиями представлял, как на дымчатых шапках облаков сражаются небесные всадники. В живом воображении Оташи, бесстрашные самураи ростом и величиной не меньше скал, облаченные в зеленые кимоно спасают свои королевства. Тихая по нраву мама Обэ старалась объяснить сыну, что от хороших оценок зависит его собственное будущее. Более нервно реагировал Такеши, иногда с укором обещая мечтателю Оташи спешно определить сына на судно для работы, вместо занятий в школе. Подобные разговоры приносили временный эффект, после чего Оташи в скором времени возвращался в мир полный светлых, захватывающих приключений. Малыш Хурадзаки обожал рассказы брата, жадно вслушиваясь в каждое слово. Особенно прелестно звучали истории в субботний вечер, когда после вкусного ужина семья расстилала постельные принадлежности на прохладном татами. Тогда и Хурадзаки мог бродить по волшебным лесам вместе с братом, там, где обитали злые колдуньи и смелые, загадочные самураи. По приходу домой, Оташи почти дословно передал слова Ешидо Сана. Через час у дома Тагава, остановилась белая машина скорой помощи, откуда, вышли два санитара в белых халатах. Двустворчатые, лёгкие двери дома, с расписными цветными узорами перед ними открыл взволнованный Оташи. Мысленно поблагодарив их за визит, он совершил небольшой поклон в знак уважения. Маленькому Хурадзаки происходящее казалось забавной игрой, и он старался не показывать неприятного чувства, идущего из глубины тела. Хурадзаки прихватил с собой игрушечный меч, и тряпичную куклу воина, что едва помещалась в кармане его небольшого кимоно. Первым на улицу вышел Оташи, желавший проводить машину с братом, затем на улице появилась Обэ. Птицы в ярком оперении, летавшие высоко над головой, охотились за поднятыми ветром с земли крылатыми насекомыми, выкручивая большие круги в небе. Одна из таких птиц не справившись с полётом, сорвалась в низ, упав прямо под ноги Оташи, отчего её маленькое тельце с хрустом распласталось на земле. В этот момент санитары как раз выносили Харудзаки из дома. Малыш Харудзаки успел разглядеть её поломанное тело, и горько заплакал от обиды за неё.

– Ну что ты, – поспешил Оташи успокоить младшего брата, ловко подхватив пернатое существо с земли, – мы её вылечим.

– Обещаешь Оташи?

– Будет лучше прежнего летать, – утвердительно ответил смущённый Оташи, спрятав птичку за спину. Прежде Оташи несколько раз видел, как разбивались птицы, и ни одна из них не смогла вновь взлететь после крутого падения. В плачевном исходе для этой птички, Оташи не сомневался, но не желал огорчать Харудзаки.

– Пожалуй, хотя бы сейчас, – подумал Оташи, закусив губу. Лицо малыша Хурадзаки сияло надеждой и верой, отчего Оташи стало не по себе. Сохраняя издыхающего пернатого летуна за спиной, Оташи подошел и обнял Харудзаки одной рукой, после чего ушёл. Уже дома, в комнате казалось жаркое, липкое чувство заползло под кожу в груди Оташи и разрасталось с огромной скоростью. Нелегко далась ему эта маленькая ложь. Перед глазами всплывал полупрозрачный, умоляющий взгляд Хурадзаки. Стены казалось, наползали с четырёх сторон, и становилось трудно дышать. Вечером того же дня, непогода усилилась. Тяжёлые воздушные массы опускались на остров Буджи, отчего дом Тагава, стоявший на возвышении среди трех высоких холмов дрожал. Деревья трещали под натиском непогоды, кое-где с шумом избавляясь от массивных ветвей и коры. Сквозь тревожный сон Оташи слышал скрип и хруст окружавшего их дом леса. Ему снилось, как он идет по узкой, тонкой доске – линейке соединявшей две неровные кромки глубокого ущелья. Над горизонтом светит яркое, обжигающе – ослепительное солнце, и всё же тело его не может согреться. Холодная дрожь облепила его кожу, а откуда-то снизу, слышны всхлипывания. Звуки не похожие на человеческий голос. Что-то более тонкое и жалобное. Необъяснимая тревога преисполнила Оташи, отчего мальчик вскочил. Он не помнил, как успел задремать, и теперь смотрел полусонными глазами на птицу, сидевшую перед его ногами. Птичка временами вычесывала мелкие ворсинки под абсолютно целыми крылышками, подпрыгивала и выглядела вполне здоровой.

– Ты живая? – на всякий случай спросил Оташи, рассматривая жёлто-красные рисунки на спине пернатого существа. Птичка встрепенулась, стремительно порхнув вверх к потолку, после чего вернулась на пол. Двери – ставни раскрылись, и в комнату вошла Обэ, чьи глаза и движения наполняла тревога.

– Сынок. Там внизу, на берегу шум, – произнесла негромко мама Обэ, – мне страшно. К тому же папа сейчас в море. Как же он там?

Отчётливый звук лопнувших потолочных перекрытий, и хруст упавшего на пол шкафа, прервали маму. Она крепко прижала к себе Оташи, вся дрожа от страха. Дерево, что проломило крышу, разрушило угол северной части дома. В открывшуюся дыру хлестали плотные, потоки дождя. Вода медленно расползалась по деревянному полу, вскоре добравшись до комнаты, где укрылись Оташи и Обэ.

– Мама, нам следует идти к Хурадзаки, чтобы узнать, что с ним, – сказал Оташи, едва преодолевая завывания ветра гремевшего за стенами. Птичка, беззаботно прыгала по комнате, кажется совершенно не обращавшая внимания на грохот, доносившийся с улицы. Руки Обэ, тряслись. Проведя по лицу сына тыльной стороной ладони она, расплакалась.

– Откуда здесь птица? – спросила Обэ, вытерев со щёк мокрые следы, оставленные солеными каплями.

– Мама давай пойдем к Хурадзаки.

– Нет, – запротестовала Обэ, – никуда мы не пойдём пока снаружи такой ветер. И она вновь предалась всхлипываниям и едва слышимым причитаниям. В эту ночь, Оташи почти не спал. Он переворачивался с одного бока на другой. Внутри дома теперь пахло страхом и сыростью. К утру, когда первые лучи восходящего солнца коснулись вершин холмов, ветер начал стихать. Так и не сомкнув глаз, Оташи встал. Птички в комнате не было, и только пара крошечных, красноватых перьев валявшихся на полу напоминали о нечаянном визите пернатой гостьи. Пробравшись беззвучно мимо, вздыхающей во сне Обэ, Оташи ушел на улицу. На земле у дома лежали изломанные деревья, словно поваленные гигантской рукой неведомого исполина. Под ногами попадались куски черепицы оторванной с чужих домов, деревянные балки и вещи, принесенные сюда вечером дикими, ревущими потоками ветра. Всюду виднелись разрушения. Особенно сильно пострадала северная часть дома Оташи, где накануне летевшее точно снаряд дерево, пробило крышу и выдрало часть стены. Вспомнив о Хурадзаки, Оташи тот час побежал вниз по склону, усыпанному осколками и обломками. Потратив на дорогу вдвое больше обычного времени, Оташи оказался на голом, каменном берегу, где почти ничего не напоминало о стоявших ещё вчера зданиях. Только кое-где виднелись обрывки электрических проводов, и остатки вырванных коммуникаций. Вся прибрежная улица, пропала как будто её и не существовало. Море теперь неспешно раскачивало мусор у острова, продолжая свою кропотливую работу, по украшению каменных берегов витиеватыми, резными узорами. Энергия чувств таившихся внутри Оташи, превратилась в один крошечный, надрывно пульсирующий комок, застрявший, где то глубоко в груди. Мальчик присел на большую, каменную глыбу, нависающую над мутной водой. На босые ноги, облаченные в зелёные сандалии, попадали брызги солёной воды, когда волны разбивались о крутые выступы берега. Падали и на одежду солоноватые, тёплые капли, но уже сверху. Слёзы текли из глаз Оташи, что беспомощно склонил голову вниз.