– Все.
Следователь хмыкнул
– Ну, зачем тебе Шарп, понятно. Ты американцам продался. Но зачем тебе Ваххаб и Кутб, а? Ты что – шариатский демократ?
– Чтобы понять.
– Что – понять?
Аслан смотрел на следователя. Вот он ему скажет – и что? Как об стену горох. Но имеет ли он право не сказать? Может, он, как те мученики, должен говорить всем о своих убеждениях и страдать за них?
– Молодые пацаны поднимаются, уходят в горы. Гибнут там. Вам их не жаль? Вы не пробовали понять, почему так происходит?
– Почему? Да просто дел натворили – а чем отвечать, проще в горы подняться, вот и всё.
– Они уходят от несправедливости. Мы живем в несправедливости и не видим ее, она для нас как данность, как норма. Но они не знают о том, что несправедливость – это норма, и пытаются, как могут, исправить ее.
Следователь усмехнулся.
– Бомбы подрывая?
– Они ошибаются. Мы все ошибаемся. Мы слишком эгоистичны, чтобы признать – проблема не в России, проблема в нас. Очень просто ненавидеть Россию – и тут же идти и получать от нее деньги за фиктивную инвалидность. И еще говорить, что эта ложь называется джихадом. Или говорить о нравственности в исламе – и тут же писать флешку и вымогать под нее деньги. Гораздо сложнее признать, что с нами очень многое не так и мы должны измениться.
– Измениться – как?
– Как? Посмотреть на окружающий мир. Он не стоит на месте! С чем мы сверяем свою жизнь? С законами, созданными сто, двести лет назад. С заветами предков. Но мир давно уже не таков. Мир живет на большой скорости, то, что было верным еще вчера, сегодня уже не совсем так, а завтра это устареет окончательно. Мы должны понять, что нас тормозит, и отбросить это. Наши предрассудки. Наша родовая система – для нас сам человек не имеет никакого значения, мы не уважаем человека. Для нас человек – это его род, его туххум, его народ. Но так уже давно никто не живет, разве что только в Африке. Если бы Россия не давала сюда денег, то мы бы и были тут Африкой…
– А ты говоришь, что хочешь отложиться от России…
– Я этого не говорил. Но – да, я хочу, чтобы Дагестан отложился от России. Потому что тогда в республику перестанут приходить незаработанные нами деньги. И тогда мы начнем что-то менять. Пока что Россия не меняется, и мы не меняемся. Россия дает деньги, и ничего менять не нужно…
Следователь прикурил, чиркнув зажигалкой, как будто сделанной из цельного куска золота. Может, она и была сделана из чистого куска золота.
– Какой-то ты дурак, парень… – сказал он, – может, тебя на обследование отправить? Под психа косишь?
– Вы сами понимаете, что это так и есть. Просто боитесь сказать вслух.
– Так и есть? Ты хоть понимаешь, к чему ты призываешь? – зло сказал следователь. – Пока есть Россия, мы вместе. Потому что есть кого ненавидеть. И есть от кого требовать денег. Как только не будет России… тут такой ай-уй начнется… мы же все перегрызем друг друга. Ты это понимаешь?
– Я верю в свой народ.
– Да какой, б… народ… – зло сказал следователь – какой в ж… народ. Вы только и делаете, что по клубам тусите… народ. Все пере…сь друг с другом. Дай вам волю – вы тут парад пи…асов устроите, как в этой… Голландии, что ли. Нет больше народа! Нету! Раньше хоть в горах за идею были – а теперь с коммерсов бабки стригут и в стройку вкладывают, потому что в банк на проценты класть – харам. У амиров дома у кого в Турции, у кого в Абу-Даби. Ты думаешь, что вот эти КТО – они настоящие, что ли? Х..! Звонит амир, говорит: все, хочу соскочить. Делают операцию, типа окружили банду, рапортуют о том, что ликвидирован еще один главарь бандподполья, а на самом деле за половину бабла выпускают из страны, вот он и живет… подальше отсюда. Про Хизриева помнишь? Говорят, в Австралию уехал…
Следователь потушил сигарету, открыл ноутбук и забарабанил по клавишам. Барабанил минут десять, потом зашипел принтер, выбросив теплый гладкий лист бумаги.
– Прочитай, распишись. И свободен. Пока…
Аслан взял бумагу…
Я, Дибиров Аслан Ахатович, 20.02.1997 г. р., студент факультета «Информационные технологии» ДГУ, признаю, что летом 2017 года в период моего нахождения в г. Вильнюс был завербован ЦРУ США с целью ведения подрывной деятельности против Российской Федерации. Вербовка произошла при следующих обстоятельствах…
Аслан бросил бумагу на стол.
– Я не подпишу.
– Почему?
– Потому что это ложь.
Следователь усмехнулся
– Ты что, никогда не лгал?
– Это такая ложь, за которую придется отвечать.
– Отвечать придется, если ты это не подпишешь. Это я такой добрый. А вот попадешь ты по пятому направлению – защита конституционного строя… Книжонки у тебя ваххабитские нашли? Нашли. Милиционера ты ударил? Ударил. Знаешь, как тебя там обломают? А тут – ты даже срок не получишь, статья за измену предусматривает освобождение от ответственности в случае явки с повинной.
– Я все равно не подпишу.
– Как хочешь. Пойдешь в камеру, там подумаешь. Дня хватит?
В камере были ваххабиты (или те, кого считали ваххабитами). Но Аслана они не тронули, хотя следак, может быть, рассчитывал на другое. Узнали, что он правозащитник, и не тронули – пиетет перед профессией. Ничего не сказали даже тогда, когда он вместе со всеми не встал на намаз ни вечером, ни утром. В камере было тесно, потому намаз совершали как придется – кто-то совершал намаз, стоя на одной ноге. Говорят, так тоже можно.
На следующий день Аслан ждал продолжения допроса, но его не последовало. Пришел конвоир, сказал собираться.
Вещей у него не было.
На выходе из изолятора Аслана ждали несколько человек и три машины – знакомая белая «БМВ» Магомеда и два «Лендкрузера».
– Аслан… братуха, как сам? – первым обнялся Магомед – туда-сюда, все дела. – Не сильно прессовали?
– Нет. А это кто?
– Это…
Аслан понизил голос
– Ле, ты за женщину в маршрутке заступился, да?
– Что?! – Аслан не понял, о чем речь, так много всего произошло.
– Ну, чикса покрытая, в маршрутке, вкуривай.
– Это…
– Знаешь, кто она?
Магомед заговорщически понизил голос.