15 лет на зоне. Записки убийцы поневоле

Однако где-то через год свела меня моя тюремная судьба с этим грузином. Сидел, само собой, за угоны. И он, рассказывая про свою жизнь в Киеве, точно так же описал тот случай. Со своей стороны. Говорил, что никогда в жизни так не удивлялся. Вычислили, забрали машину, но не избили до смерти, а отпустили, да еще и денег дали.

Потом еще сидел со мной парнишка, который общался с тем самым Молдаваном. Рассказывал, что познакомился с ним на каком-то из пляжей Киева. Тот был на модном микроавтобусе. Работал на Тихого. После освобождения, которое ему организовал последний, Леха пришел к Цыгану, тот дал ему денег, ключи от микроавтобуса, но с условием, что в любой момент будет в распоряжении и в досягаемости. У Тихого была своя небольшая бригада, и люди ему, в принципе, были нужны.

Но Молдаван оказался молдаваном. Он редко был в распоряжении и почти никогда в досягаемости. Вместо этого, познакомился с пацанами, один из которых мне это и рассказывал, и ездил по разным заведениям и снимал телок. За счет новых друзей, под наличие у него модной тачки.

В конце концов, у Вовы Цыгана лопнуло терпение, Леха был найден, наказан и изгнан из Киева.

Поэтому, когда года через полтора, в хату, где я в тот момент сидел, опять вошел Вова Тихий, я даже обрадовался. Раз уж другие люди о нем так положительно отзывались, и он мог позволить себе откупить совершенно бесперспективного дурачка только из арестантской солидарности, общение с ним могло оказаться весьма перспективным и полезным.

Во второй раз он опять обвинялся в вымогательстве. Но теперь дело вел недавно организованный УБОП. А год был 95-й. Время действия указа о борьбе с организованной преступностью. Убоповцы тогда серьезно подошли к вопросу отчистки Киева от авторитетов, которые не сотрудничали с ними или просто стали не нужны. В случае Вовы был найден студент юридического факультета Университета, который в качестве практики помог Тихого посадить. Он через знакомых одолжил у Вовы денег. Достаточно, чтобы Тихий хотел их возврата. Во время их возврата его и приняли. Как положено, в масках и с автоматами. Факт передачи был зафиксирован, а показания студента пошли ему в качестве зачета на курсе уголовного права.

Да и вообще, каким-то уставшим мне показался Вова Тихий во второе наше с ним пересечение на Лукьяновке. Он говорил, что будет рад получить 5 лет. Только для того, чтобы отдохнуть от происходящего беспредела. Понятно, что жаловался он не на бандитский беспредел.

Я бы с удовольствием пообщался с ним после освобождения. Но, не пережил он бурных 90-х.

Из 184-й хаты перекинули меня в 45-ую. Эта камера находилась в корпусе, названном в честь генерального секретаря ЦК КПСС. Брежнева, я имею в виду.

В этой камере про меня уже слышали. До меня там сидел мой подельник Виктор, брат сотрудника СБУ Александра. Он шел по одному делу с нами, но обвинялся не в соучастии в убийстве, а в том, что помогал брату и еще одному участнику событий, Алексею, прятать трупы потерпевших. Через три недели после происшедшего.

Статья, которую ему вменяли, называлась «заранее не обещанное укрывательство совершенного тяжкого преступления», и максимальный срок, который ему грозил – 3 года. Поэтому его продержали в СИЗО вместе со всеми нами три месяца, после чего выпустили под подписку про невыезд.

Кстати, это тоже было одним из методов получения необходимых прокуратуре показаний от Александра. Ему объяснили, что сидеть придется в любом случае, а вот брата могут выпустить. А могут и не выпустить. И для того, чтобы Витя вышел на подписку, Саша должен был подтвердить уже окончательно к тому времени разработанную версию следствия. Которая сводилась к тому, что я предлагал ему и другим участникам событий деньги за убийство. И что мы заранее планировали лишить жизни наших потерпевших.

А чтобы Александр был еще более сговорчивый, дома у них в результате обыска были изъяты где-то с десяток автоматных патронов, а в гараже десять лобовых стекол к Жигулям. За патроны возбудили уголовное дело за незаконное хранение оружия и боеприпасов против него с братом, а за стекла – дело по статье «Спекуляция»! Да, такая еще тогда была. И посадить за нее вполне могли. Причем не того, кто уже сидел, а еще и их отца. Бывшего прапорщика, к тому времени пенсионера.

Понятно, что их мама такого бы точно не выдержала. И в результате необходимые показания от братьев следствие добыло. Отца их, слава богу, не посадили, дело о «спекуляции» закрыли, Виктора выпустили на подписку.

А я переехал в камеру, в которой тот содержался первые три месяца нашего следствия.

Конечно, мой переезд туда был не случайным. Там тоже сидел мужичок, звали которого Петя, и отсиженных у него было тоже о-го-го сколько. Лет Петрухе было около сорокапяти. Занимался он всю жизнь карманными кражами. За что регулярно сидел. Быть карманником ему не мешало даже то, что во время отбывания одного из многочисленных сроков он лишился кисти левой руки. Работал он на столярке, и отрезало ему ее пилой.

Однако он запомнился мне своим чувством юмора и простым отношением к проблемам, которые все восприняли бы как сложные.

«Кисти руки нет?». «Зато никто не думает, что это я сумки режу!» Приблизительно так он относился к своей инвалидности.

Как же тогда он попал в этот раз, задал я ему естественно такой вопрос. На что он ответил, что по большому счету сел сам. Надоело ему на свободе. Как инвалиду больше трех не дадут, хоть он и рецидивист. А там может быть, что-нибудь на свободе поменяется. Или заочку (знакомую по переписке, чем очень любят заниматься некоторые зэки) себе найдет и проведет старость в спокойном месте.

В процессе нашего общения я рассказал ему про Сашу Немца, помощника моей следственной группы. С таким аккуратным вопросом, почему меня опять посадили к рецидивисту. А Петруха меня удивил. Он не стал придумывать никаких тому объяснений, а просто сообщил мне, что и он тоже сотрудничает с оперчастью. Витю как раз к нему и посадили, чтобы выяснить все, что он знал, но на допросах не говорил.

А вот мотивы своего сотрудничества с милицией он объяснил очень четко и понятно. Пока он работает с ними, и сокамерники у него с передачами, и телевизор в камере есть, и администрация тюрьмы нормально относится. Сидеть, короче, можно. Само собой, если бы он видел, что я это неадекватно восприму, откровенничать не стал бы. Но, учитывая то, что я к преступному миру не отношусь и вообще человек сравнительно нормальный, решил, что риска никакого нет. А отношения будут налажены.

Закончили мы знакомство тем, что он попросил меня то, что следствию знать не нужно, при нем не говорить. Отчитываться то ему все равно придется, и он так или иначе расскажет все, что услышит.

Из тех, кто сидел в 45-й камере с нами, я почти никого не запомнил. Был вроде бы член УНА-УНСО, сидевший по статье «незаконные вооруженные формирования». Такой себе сельский мужик. Он проспал все почти время на «пальме» (так называется нара, находящаяся на втором ярусе), никакой агитации за свою организацию не вел.

Я не забыл про него потому, что как-то раз вывели нас для очередного обыска в камере на коридор, и кто-то из контролеров или толкнул УНСОвца, или сказал ему что-то типа «шевелись», а я, недолго думая, говорю такую фразу: «Ты бы с ним поосторожнее. Того и гляди УНСО к власти придет, он тебя запомнит, представляешь, что тебе тогда будет?». Я даже не ожидал, что это такое впечатление произведет. Контролеры стали какие-то вежливые. А вот тот, именем которого я напугал администрацию, сам испугался, говоря, что зря это я. Они совсем не такие. Никому мстить не будут.