На грани небытия. Сборник рассказов

Конечно, теперь прах сына можно перевезти ближе к дому. Но Тарла решила оставить всё, как есть. Возможно, потому, что ей самой нужны эти длительные рейсы, когда одолевала невыносимая скука, а в голову приходили бредовые идеи, при реализации дававшие потрясающие результаты, и позволявшие сохранять престиж, а родне на Исирионе – увеличивать политическое влияние. Не лететь же по космосу лишь бы куда.

Тарла остановилась у могилы сына. Вот цель её долгого путешествия через десятки парсек и звёздный портал. Когда—то Грым ворочался в животике и стучал ножкой. А теперь он там, под землёй. Как нелепо и печально.

Коллеги сына установили над могилой памятник, а рядом – лавочку и оградку. Спасибо им. Удобно вот так сидеть и предаваться мыслям, когда оживают милые воспоминания о былых днях с Грымом.

Тарла почувствовала, как слеза покатилась по щеке. Сейчас можно. Она позволила эмоциям вырваться наружу. Здесь никто не увидит, и не узнает, что и у неё есть сердце. И оно также страдает. Дома, когда пришла ужасная весть о гибели сына, она не позволила себе даже изменить выражение лица. Таковы правила. Личность должна стойко переносить любые невзгоды – и тогда её будут уважать. И лишь здесь, у могилы Грыма, избавившись от чужих глаз и постоянного контроля бдительных следящих устройств, Тарла дала волю слезам.

* * *

Когда первый испуг прошёл, Иван и Лука огляделись. Призрак на месте, лишь присел на лавочку. И если бы не светился голубым, то и вовсе походил бы на простого человека. Правда, роста немалого – чуть выше памятника. А ведь Иван, стоя, макушкой едва до надписи доставал.

– Чё, сдрейфил? – подковырнул Лука.

– А ты нет?! – огрызнулся Иван.

– Есть малёха, – выдохнул старик, пристально глядя на товарища, отчего тому стало не по себе. У Луки злой глаз, а язык – острый, как бритва. Начнёт выговаривать – и мёртвого из гроба поднимет.

– Идём, посмотрим, что она делает, – предложил Иван, чтобы товарищ не считал его трусом. А в глубине души надеялся, что тот откажется. Но Лука, видимо, понял игру и решил подкусить.

– Идём, – твёрдым голосом произнёс старик. – Ты справа, а я слева. Может, поймаем.

– А ловить—то зачем? – удивился Иван.

– Да к попу сведём. И буде потеха! Он меня алкашом обзывал. Гляну я, чё запоёт, как сам призрака увидит.

Иван струхнул не на шутку. Не думал, что Лука так загнёт. Одно в голове не укладывалось – как ловить—то? Призрак же не живой. Но если старик решил, его не остановить. Вот пусть и думает, как вязать нечистого.

Тучи заполонили небо, и луна со звёздами ушли на покой. Тьма – будто кто глаза завязал. Вдали залаяли собаки. Ветер окреп, и раскачиваемые деревья издавали звуки, похожие на стоны несчастных душ. От них по спине пробежала дрожь.

Вновь Иван чувствовал себя, как и тогда, в пьяном бреду, у врат ада. Но что—то его толкало вперёд, словно у него к призраку было дело.

Он перешагнул оградку сзади памятника и притаился. А у самого голова кругом – то ли от волнения, то ли от страха. Под ногой хрустнуло, и он схватился за сердце.

Лука каркнул вороной. Пора. Иван глубоко вдохнул и, набравшись храбрости у свежего ветра, выскочил из—за памятника. И оказался перед огромным призраком. Как и говорил Лука, это величественная красивая женщина. Черты лица в голубом ореоле казались выточенными из мрамора.

Божественно неземная и далёкая, красавица подняла на него взгляд. У неё по щекам текли слёзы. А наполнявшая её печаль была такой глубокой и естественной, что у Ивана невольно зарыдала душа. И он осознал: женщина пришла сюда излить свою боль.

– Держи её! – заорал Лука и кинулся к призраку.

Но тут стало происходить нечто странное. Иван хорошо видел, как старик выскочил из—за куста и бросился к призраку. Вот, ещё пара шагов – и схватит за руку. Но, едва приблизившись к голубой ауре, Лука застыл. А потом случилось и вовсе удивительное: старик стал прозрачным. Контур его тела прорисовывался расплывчато, а фигура потеряла плотность, и сквозь неё теперь просматривались кусты и далёкие фонари.

«Как же так? Что происходит?» – оторопел Иван.

Последнее, что он запомнил – глупая улыбка на лице Луки. Она исчезла последней.

* * *

Тарла с негодованием взирала на дикаря. Такие же, как он, движимые звериными инстинктами, когда—то убили её Грыма. В душе разгорелись ярость и неуёмная жажда мести. Удар энергетического поля – и от аборигена останется лишь горстка пепла. А ей это ничего не будет стоить. Но душа завопила: СТОП!

Тарла неожиданно увидела перед собой Грыма. Его лицо, глаза, подбородок. Сын восхищённо и как—то испуганно смотрел на неё. Мистика какая—то.

«Так не бывает!» Тарла закрыла глаза. Она умела сдерживать эмоции. На Исирионе этому очень хорошо обучают. А когда вновь открыла, то увидела перед собой всё того же аборигена. Это он так восторженно смотрел на неё. «Но почему дикарь так похож на Грыма?»

Тарла ощутила, как в глубине души взяли аккорд годами дремавшие струны. Взглянув на неё, абориген не мог скрыть эмоции. Его глаза выражали неподдельное восхищение. На Исирионе, где проявление чувств считалось постыдным, а люди, словно роботы, надевали на лица маски безразличия, такой взгляд просто невозможен. Дома её воспринимали машиной, дающей прибыль. А абориген, даже не подозревая о том, сделал для неё больше, чем родня за полжизни. Этот дикарь, этот мужчина, увидел в ней женщину, достойную восхищения, а возможно, и так не достававшей ей любви. Вспышка гнева улеглась так же быстро, как и появилась. Тарла бросила последний взгляд на памятник сына и активировала транспортатор.

* * *

Иван открыл глаза и с удивлением обнаружил себя у печи в сторожке. На лавке в пьяном сне храпел напарник. За окном светало. Мир и покой царили в грязной тёплой комнатушке.

Как вернулся сюда, Иван не помнил. В его памяти осталась лишь женщина необыкновенной красоты. Её образ, наполненный тоской и окружённый таинственным голубым ореолом, как живой стоял перед глазами. А в следующий миг красавица исчезла.

Некий порыв души позвал его, и Иван заспешил на улицу.

Снаружи буйствовала осень. Разгулявшийся ветер прибил к земле пожухлую траву. Беременные дождевые тучи затянули небо, грозя разродиться ливнем. Но он не замечал ненастья, а ноги сами несли куда—то.

Неожиданно для себя Иван остановился подле огороженного чугунной оградкой памятника с выбитыми цифрами. Кровь бурлила от волнения. Какая тайна сокрыта под этим камнем, так и осталось загадкой. Но образ неземной красавицы сохранился в сердце, заржавевшем без любви, и пробудил в душе нечто возвышенное.

Образ прекрасной незнакомки истаивал. Опасаясь навсегда потерять волшебные черты, Иван достал из кармана тупой карандаш и исписанную ведомость, и прямо на чёрных строчках рука стремительно набросала портрет красавицы. И вот она, как живая, смотрела на него из загадочной дымки, опять задевая в глубине души такие струны, о коих он и не подозревал.

«Сделать бы в цвете, – пронеслось в мыслях. – Но как? Ведь никогда раньше не рисовал. Да разве это препятствие, когда внутри всё поёт о любви?».

Блуждающий взгляд Ивана остановился на соседней могилке. «А это что?» Он подошёл ближе и от удивления открыл рот. На него с портрета надгробного памятника, улыбаясь, смотрел Лука.

* * *

Тарла ввела на пульте координаты обратного маршрута. Пора домой. Ночная встреча у могилы сына пробудила в её душе нечто особенное, сокровенное. И теперь она готова вновь окунуться в напряжённую атмосферу своего мира. И, возможно, опять найти любовь.

Непобедимое оружие

Безумное, само с собой в раздоре,

Оно владеет, иль владеют им.

В надежде – радость, в испытанье – горе,

А в прошлом – сон, растаявший как дым.

Всё это так. Но избежит ли грешный

Небесных врат, ведущих в ад кромешный?

    129-й сонет
    Уильяма Шекспира

Великий Ашарат! Могучий Ашарат! Непобедимый Ашарат! Шум битвы у него в крови, лязг оружия – самая приятная музыка, предсмертные крики поверженных врагов – блаженство, а количеству выигранных сражений он давно потерял счёт.

Кто—то о нём слагал легенды, кто—то шёпотом проклинал. Всяко бывало. Но все единодушно сходились в одном: Ашарат – великий полководец. Его доблестные воины не знали поражения в битвах. Его неуёмная жестокость порой страшнее ужасных картин ада. А имя в устах многих созвучно с именем самого дьявола.