Новеллы горной тайги

И в этот миг тишину разорвал оглушительный дребезжащий звон. Еще миг – и с ним слились голоса орущих детей.

– Вот и поговорили!.. – прокричала Липа. – Сейчас они на полдник пойдут! Потише станет. А после – Веню позову.

– Не обижают его? – спросил Пилот.

Липа помолчала, ответила:

– Их трудно обидеть.

– Разве?

– Как тебе объяснить… – Она задумалась. – Расстроить легко – это да, а обидеть – трудно.

Пилот так и стоял, забыв присесть. Липа вывела его из задумчивости:

– Ты все же сядь, не маячь. Я чаю сделаю.

– Да… спасибо. – Он осторожно опустился на стул. – У него родители есть?

– Что, запал он тебе? Интересный мальчик, необычный. – Липа поставила кружки и сахарницу. – А родители есть у всех, если ты не в курсе.

– Вы, похоже, пошутить любите?

– Брось, какие шутки! Это – закон природы. Так что если кто и шутит, так это она.

Липа подошла с чайником. Склонила голову, коротко стриженные светлые волосы чуть вздыбились, как у рассерженного кабанчика; бледно-зеленые глаза без тени улыбки уставились на Пилота.

– Хотя и я пошутить могу, но мои шутки почему-то людям не нравятся.

– Так он – сирота?

– Не знаю. – Она наполнила кружку. – По личному делу он – отказной. Всю свою недолгую жизнь мыкается по детдомам. А здесь уже два года. Он хорошо читает, но не может пересказать, что прочитал. Даже последнюю строчку.

– Тогда почему вы решили, что он хорошо читает?

– Он, когда читает, вполголоса проговаривает текст, да так быстро, как скороговоркой. А спросишь – молчит. Говорю – забыл? Он головой кивает.

– Может, говорить не хочет.

– Может, и не хочет.

В дверь постучали. Заглянула женская голова, сказала:

– Ой, извините, – и собралась исчезнуть.

Но Липа почти выкрикнула:

– Ты, Тася, приведи мне Веню! Да одень на улицу.

И Пилоту:

– Там, в садике на лавочке сядете, поговорите. Если, конечно, Венька с тобой пойдет.

Венька пошел. В синем школьном костюмчике. Рубашка в клетку. Черные тупоносые ботинки с неглажеными шнурками. Голова коротко пострижена, один глаз чуть косит. Идеальный детдомовский облик.

Сели на скамейку под тонкими березами. День был теплый, воздух напитывала свежесть молодой листвы. И, наверное, поэтому давешняя пронзительность ушла из Венькиного взора. Он глядел на Пилота спокойно, почти ласково. А Пилот не мог придумать, о чем спросить. Он даже не сразу понял, что Веня заговорил. Тихим ровным голосом мальчик сообщил:

– Ко мне мама приходила.

– Кто приходил? – Пилот в замешательстве подумал: «Что ж мне ваша Липа ничего не сказала!»

– Дядь, ты чё, плохо слышишь?

– Бывало и лучше. Я, знаешь ли, дайвер. Под воду ныряю с аквалангом. Со временем от этого слух портится.

Пилот оттянул ухо и с шутливо-виноватой миной наклонился к Вене.

– А про маму ты меня удивил, вот я и переспросил. Ты зови меня… – и Пилот шепнул мальчику на ушко свое имя. – Ладно?

– Ладно.

– А про маму расскажешь?

– Она красивая и… страшная.

Пилот еле сдержался, чтобы не переспросить: какая? Но понял, что еще один прокол, и Венька с глухим дядькой говорить не станет.

– Почему – страшная?

– Меня однажды током ударило. Всего перетрясло. А когда она пришла, меня вот так же трясло – всё время, пока ее видел.

– Может, ты волновался сильно, переживал. Нервная дрожь называется.

– Не знаю. Пока меня колотило, я ее видел. Она не здесь была, а где-то далеко. Там река текла, дома какие-то стояли, а за ними горы.

– Так ты во сне ее видел?

– Я не спал. Все гуляли, а я отошел туда, где забор кончается. – Венька махнул рукой в сторону пустоты за последней доской забора. – На деревню смотрел. Тепло было, как сегодня. И тут затрясло. Оглянулся – она. Голая, как солнце. Переливается! И бормочет, как по слогам: «Вы-ле-чу… Вы-ле-чу…» – Ты, тетя, доктор? – спрашиваю. – Или летчик?

А она по слогам:

– Ма-ма. Ма-ма.

Я снова спрашиваю:

– Мама?

– Бу-ду ма-ма те-бе. Ско-ро. Ско-ро.