Дела полностью завладели Клаусом, ему некогда было жалеть себя, этому он был бесконечно рад. Он прекрасно знал: Пол-Джин-Питер-Эйс как никто другой сможет проследить за тем, чтобы Вик не натворил глупостей. И у кота это получалось намного лучше, чем у Клауса. Порой ему казалось, что Вик специально выводит из себя именно его!
В один вечер, когда Клаус вернулся с работы, он увидел умилительную картину: Пол-Джин-Питер-Эйс катал мячик в сторону Вика и ждал, пока тот не покатит обратно, и если у Вика не получалось, кот помогал сделать все правильно. Но как только Вик увидел Клауса, он начал громко шуметь, спрашивать одно и то же несколько раз подряд, проливать на себя горячий суп и констатировать сей факт фразой «уп гоачи!»
«Да что ты? А я не знал!» – мысленно иронизировал Клаус.
Все это превращалось в рутину. А что такое рутина? Это конец. Как только приходит это пакостное чувство, вам уже будет невероятно трудно изменить сложившуюся ситуацию. Это относится ко всему: отношения, работа, отдых. Куда бы ни ворвалась рутина, она все перевернет и выльет вам на голову.
Это чувство назойливо давило на Клауса. Все чаще думалось, что если бы не Пол-Джин-Питер-Эйс, он наложил бы руки либо на Вика, либо на себя.
Как уничтожить рутину?
Неожиданностью, смешанной в одном чане с сумасшествием.
В начале февраля за пару дней температура успела подскочить до нуля, а затем опуститься до минус пятнадцати. Говорить о том, что на улицах дороги превратились в каток, – не сказать ни о чем. В этот морозный вечер Клаус не выдержал и вывел друга на свежий воздух.
– Ы иом гуат? – спрашивал Вик.
– Да, тебе нужно немного размять косточки.
Они аккуратно пошли по заснеженной дороге, ведущей в поле. Темнота давно опустилась на землю, но чистое зимнее небо радовало россыпью звезд. Зимой, как никогда, звезды кажутся более яркими, теплыми и такими близкими. Луна, словно уличный фонарь, освещала путь. Белый снег, как зеркало, отражал лунный свет, и, несмотря на поздний зимний час, идти по дороге вдоль поля было не страшно.
– А помнишь, ты меня учил искать созвездия на небе? – вдруг спросил Клаус, нежные воспоминания из детства нахлынули на него, заставив его глаза заблестеть.
– А пому! – ответил Вик, не выказав эмоций.
– Мы тогда лежали на крыше дома, было лето, белые ночи уже закончились, и ты мне рассказывал про звезды, про созвездия! И мы размышляли о космосе, о жизни, о будущем…
– А пому!
– Я не всегда говорил тебе «спасибо».
– А нау, – все так же безымоционально ответил Вик.
Остановившись посреди дороги, Клаус посмотрел на своего друга: беспомощный, нелепый, некогда ухоженный и теперь выглядящий неопрятно, но по-прежнему с добрым сердцем. Они простояли молча несколько минут, словно вели внутренний диалог.
Клаус посмотрел за спину своего друга и увидел небольшой холм, весь покрытый льдом.
– Знаешь, у меня есть одна идея…
И он повел Вика за руку. Аккуратно взбираясь на невысокий холм, Клаус следил, чтобы его друг не упал, помогая ему с каждым шагом.
Оказавшись наверху, Клаус огляделся. Чистое ночное небо, звезды разбросаны в хаотичном порядке, и лишь немногие могут прочесть их и найти смысл в их многообразии. Светлые облачка пара быстро улетучивались, растворяясь в бесконечности.
Клаус улыбнулся. Впервые за месяц. Тихое счастье окутало его. То ли из-за воспоминаний, то ли из-за этого момента легкой безмятежности. Он на секунду забыл о горе, которое обрушилось на него и его друга. Всего на миг, но он вновь почувствовал себя счастливым.
– Ты готов?
– А? – неожиданно спросил Вик.
Клаус взял его за руку и тихо, чтобы сама тишина не услышала, сказал:
– Доверься мне.
Вик ничего не ответил, но это был тот самый случай, когда слов не нужно, все было и так понятно. Клаус сжал руку своего друга крепче и потянул его за собой с горки. Они всего пару секунд катились по льду, прикрытому снегом, но эта пара секунд показалась Клаусу самой счастливой за последнее время.
Они вместе смеялись и кричали что-то несвязное, но такое важное, объединяющее только их двоих.
Оказавшись внизу, Клаус отряхнул от снега себя, а затем и своего друга.
– Ну что, еще разок? – спросил Клаус.
Вернувшись домой за полночь, друзья улыбались и смеялись, словно позабыв обо всех проблемах. Пол-Джин-Питер-Эйс давно не видел своего хозяина в приподнятом настроении.
– А помнишь… – спрашивал Клаус у своего друга и Вик либо утвердительно кивал, либо пожимал плечами, и тогда Клаус подробно все описывал, читая на лице друга разные эмоции: от усилий вспомнить до удивления.
Та ночь была самой длинной в жизни обоих. Клаус все говорил и говорил, а Вик использовал жесты, иногда что-то добавляя от себя. Десяток кружек кофе на двоих было немного в эту прекрасную живую ночь, которая отгородила двух близких людей от всего мира. Они хотели только одного: чтобы эта ночь никогда не кончалась.
Клаус не помнил, когда и как они уснули. Воспоминания о ночных разговорах предали ему сил, и всю следующую неделю он работал с удвоенным энтузиазмом, а приходя домой, Клаус наблюдал за своим больным другом и начинал верить, что все наладится.
Но рутина взяла свое.
Глава IV
Как Клаус ни старался, но видеть неизменное плачевное состояние Вика было тяжело, и даже помощь мудрого Пол-Джин-Питер-Эйса не предавала уверенности, что все изменится в лучшую сторону. Возможно, и сам Клаус стал прилагать меньше усилий, но откуда взять энергию и веру, когда ничего не меняется в течение долгого времени? Он часто старался проводить время с Виком, занимая его историями, пытаясь активировать его мозговую деятельность, стараясь вернуть его прежнее состояние. Клаус часами изучал медицинскую литературу, выискивая игры и упражнения, которые могли помочь его другу. Но чаще всего это приводило к тому, что Вик уходил играть с котом или замыкался в себе, будучи неспособным решить простые задачи или правильно выговорить какое-нибудь слово.
Клаус устал. И постепенно пристрастился к алкоголю.
В Санкт-Петербург пришла весна. Точнее весна пришла только на питерские календари, которые неспешно избавились от листа с надписью «февраль». В городе, где постоянно менялась погода, весна отличалась от зимы лишь тем, что горожане меняли зимние пальто на весенние. Жители города пессимистично радовались: уже скоро можно будет надеть летние пальто и даже снять шапки.
Клаус, чтобы не попасть под осуждающий взгляд Пол-Джин-Питер-Эйса, прибегал к услугам пивных лавочек и дорогих баров. Напиваясь до состояния ходячей мумии, он вызывал такси и неспешно добирался до дома, где кот подчеркнуто игнорировал возвращение своего хозяина, а Вик спал крепким сном.
Так и прошел весь март. Иногда Вик пытался начать говорить со своим другом, но диалог заходил в тупик, Вик не мог выговорить многих слов, а Клаус перестал стараться улучшить положение дел. Усталость, бессилие и напряжение забирали силы Клауса, он перестал вспоминать все хорошее, что было в их дружбе. Он старался отстраниться и думал, что это поможет, что боль будет не такой сильной, но душа его разрывалась на части, и только алкоголь вперемешку с доступными девушками помогали. Пусть это не улучшало ситуацию, но помогало на время забыться.
Апрель отличался от марта только тем, что ночи стали чуть более светлыми. Днем на город обрушивались ливни, а ночами дождь будто брал время на отдых, чтобы потом вновь ударить по городу с удвоенной силой.
Оказавшись в баре далеко за полночь, Клаус сидел в тоскливом одиночестве. Все завсегдатаи разбежались по домам, многим утром на работу. Только Клаус мог позволить себе выйти на работу с таким перегаром, что за счет выдыхаемых паров можно было бы обеспечить энергией небольшой поселок городского типа.
Заказав очередную порцию любимого шотландского виски, он уронил голову на барную стойку.
– Вам бы поменьше пить, молодой человек. Печень – не аппендикс, просто так не вырежешь, – голос раздался из-за спины Клауса, такой спокойный и участливый, что никакой ненависти не могло быть к его обладателю.
– Не ваше дело, – максимально вежливо ответил Клаус, не поднимая головы.
– Выпейте минералочки и заешьте горьким шоколадом, тогда можете продолжить пить свой виски без сильного вреда для организма, – голос все так же нежно и заботливо прозвучал над Клаусом.
– Да кто вы такой? Иисус что ли?
Клаус оторвал голову от барной стойки и увидел пожилого мужчину. Лицо его выражало участие. В нем не было осуждения, он переживал за Клауса как за родного. Сам мужчина, хоть и был в возрасте, но не выглядел дряхлым стариком: среднее телосложение, редкие седые волосы, аккуратная ухоженная бородка. Морщины глубокими линиями пролегли на его лице, они делали его только добрее. Он походил на какого-то мудреца из древних сказаний, черт его знает как очутившегося в этом неприветливом месте.