Космическое лето

Вот тоже – Солнце! Неужели нельзя было назвать звезду своей новой планеты как-нибудь по-другому? Жаровня, например. Или Адская Топка. Никакой фантазии нет у наших фермеров.

Всё, хватит с меня! Корзинка почти полна, а пот уже льёт по спине ручьями. Опять рубаха будет вонять.

В самом деле, не сожрут же улитки весь виноград. А если сожрут – тем лучше. Меньше вина достанется папаше. Он когда выпьет – ещё сильнее нудит. Лучше бы песни пел, как дядька Томаш.

Ясное дело, возвращаться домой к обеду я не собирался. Зачем вышагивать три километра по пыльной дороге, если можно развести костёр и напечь улиток с молодой кукурузой? Зря, что ли, я их всё утро собирал?

Неподалёку от виноградника текла в лесу небольшая речушка. Там у меня было укромное место. Колючие заросли чапыжника скрывали зелёную лужайку на берегу тихой тёмной заводи, в которой хорошо купаться. В этом местечке я прятался от папаши, когда мне хотелось спокойно подумать.

Я подхватил тяжёлую корзину и решительно направился к реке. Но не успел пройти и двадцати шагов, как наткнулся на дядьку Томаша. Верно говорят: кого вспомнишь, того и встретишь. Хотя, встречей это назвать было нельзя.

Сладко похрапывая, дядька Томаш спал в тени виноградных кустов. Рядом стояла корзинка, на дне которой вяло копошились несколько улиток. А поодаль валялась пустая бутылка.

Дядька Томаш стал сильно выпивать четыре года назад, после того, как плугом ему раздробило ногу. Доктор Ханс пытался её спасти, да что толку? Раздробленная ступня посинела и раздулась, ногу пришлось отрезать по самое колено. С тех пор дядька Томаш ковылял на деревянной ноге и выпивал всё больше и больше.

Я присел на корточки и потряс его за плечо.

– Дядька Томаш! Проснитесь! Тётя Джуди будет ругаться.

Пьянчуга только почмокал губами и перевернулся на другой бок. Если он и впрямь выдул целую бутылку, то теперь его не добудишься.

Однажды дядька Томаш заснул в церкви прямо во время службы. Так пастор и говорил целый час под его храп. Думаете, проповедь была о вреде пьянства? А вот и нет. Пастор говорил о сострадании и любви к ближнему.

Я поднял бутылку и понюхал горлышко. Пахло не вином, а настойкой, наподобие той, которую делает папаша. А может, папашина настойка и есть. По бутылке разве поймешь? Они все одинаковые – в посёлке только один стеклодув.

Я снова потряс дядьку Томаша. Он открыл мутный глаз, посмотрел на меня и важно сказал:

– Ангелов посылает Создатель грешникам, дабы помочь им, обуздать и вразумить их!

Затем закрыл глаз и снова захрапел, присвистывая.

Ангелом я себя не считал, но и просто так бросить дядьку Томаша не мог. Жалко его – он хороший человек, только жизнь круто с ним обошлась. Да и тётя Джуди добрая. Одно время она часто приходила к нам – плакала и жаловалась маме на мужа. А самому Томашу ничего не говорила, только поддерживала его и хвалила.

Если сегодня он вернётся домой с пустой корзиной, тётя Джуди опять расстроится. Она, бедняжка, всё верит, что муж образумится. Ферма у них крепкая – если бы дядька Томаш не пил, они могли бы нанять работника, а то и двух.

Вот ведь незадача на мою голову. А я так надеялся поваляться лишний часок с книжкой!

Я вздохнул и принялся наполнять корзинку дядьки Томаша улитками.

***

Часом позже, проходя через кукурузное поле, я сорвал пару початков, покрупнее. Ещё содрал пучок сухого лишайника с коры старого кривого дербня, росшего у дороги.

Осторожно пробрался через чапыжник и вышел на лужайку. С облегчением плюхнул на траву тяжёлую корзину с улитками и первым делом принялся разводить костёр.

Река часто приносила ветки и брёвна, которые задерживались в заводи. Я вытаскивал их на берег и сушил под солнцем. Так что запас дров у меня был всегда. Я притащил парочку сухих коряг, уложил их рядком на траве. Засунул между корягами пучок лишайника, наломал мелких веточек и достал из кармана кремень и огниво.

Ударом огнива высек из кремня сноп искр, стараясь, чтобы они попали на лишайник. С третьего раза получилось отлично. Я наклонился и осторожно раздул крохотный огонёк.

Теперь можно искупаться. Течение в заводи замедлялось, словно торопливый поток воды отдыхал, набирался сил перед следующим перекатом. Сухие листья, ветки и куски коры неторопливо скользили по поверхности и исчезали за поворотом.

Я скинул штаны и рубаху и с разбегу прыгнул в воду. Тёплая на поверхности, в глубине она была холодной, как лёд. У меня даже дыхание перехватило. Я вынырнул и, быстро молотя по воде руками, поплыл к противоположному берегу. Там развернулся и уже спокойно погрёб обратно к своей лужайке.

Наплескавшись, я вылез на берег и побежал греться у костра. Подкинул сухих веток в огонь и стал прыгать на одной ноге, чтобы вытряхнуть воду из ушей. В позапрошлом году плохо вытряхнул. Ухо потом болело так, что голова чуть не лопнула. А когда нарыв прорвало – из уха три дня тёк белёсый гной. Мать сильно переживала, промывала ухо травяным отваром.

Затем высыпал в костёр пригоршню улиток, покрупнее. Палочкой закопал их в угли. Кукурузные початки намочил в реке и положил поверх углей – пусть пекутся.

Мама рассказывала, что на Земле улиток едят специальной вилкой. Но у нас на Местрии всё гораздо проще. Палкой выковыриваешь закопчённые раковины из углей. Кладёшь улитку на плоский камень, другим камнем слегка стукаешь сверху. Готово, панцирь расколот.

Теперь бери в руку упругий мускулистый комочек, очищай от остатков раковины. Отрывай тёмную жопку, а остальное, обмакнув для вкуса в золу, смело пихай в рот. Вкуснотища! Двумя десятками можно наесться досыта, а если ещё закусить их горячим кукурузным початком, осторожно ободрав с него горелые листья… Да запить свежей речной водой!

Улиток можно есть, сколько угодно. Никогда от них не бывает ни расстройства желудка, ни заворота кишок. И сытость долго чувствуется.

Вот только одна незадача. От них у мужчин… как бы это сказать? В общем, излишне напрягается там, где должно иногда напрягаться. А у молодого балбеса – так вообще беда. Доктор Ханс говорит, что улитки – сильный афродизиак. А ещё я слышал, что замужним женщинам такое свойство моллюсков очень нравится. Наверное, поэтому тушёных улиток у нас частенько готовят на ужин.

От каждой твари должна быть польза, как говорит пастор Свен. Ну, и правильно! Не только им виноград жрать.

Верное средство от эффекта – холодная вода. Так что, поев, я ещё раз быстренько окунулся. Потом натянул одежду и завалился с книжкой в траву.

На этот раз мне попалась история Орбана, которого прозвали Непутёвым.

После высадки среди поселенцев долго ходили слухи, что часть капсул с людьми приземлилась на Северном материке. Естественно, с тех пор от них не было ни слуху, ни духу.

Вот Орбан решил узнать, что случилось с этими людьми. Он был сыном фермера, как и я. Подозреваю, что ему просто-напросто надоело убирать навоз и ходить за козами. Так что он был готов сбежать, куда угодно, хоть на Северный материк.

Для начала он удрал с фермы в прибрежный посёлок и прибился к рыбакам. Три года выходил с ними в море, изучал парусное дело, ветры и течения. Его ладони вздувались от мозолей, одежда пропахла солью и рыбой. При ходьбе он привык широко расставлять ноги, словно всё время ловил качающуюся палубу.

А потом Орбан собрал команду из таких же отчаянных парней и принялся строить большое судно. Оно было в три раза длиннее обычных рыбацких лодок и с двумя мачтами. Жители посёлка и опытные рыбаки только качали головами.

Дождавшись тихой погоды, Орбан погрузил на судно запасы еды и воды, отчалил от берега и направился на север. Больше его никто никогда не видел.

***

За чтением я и не заметил, как задремал. Меня разбудили мальчишеские голоса, доносящиеся из зарослей чапыжника.

– Я тебе говорил – дымом пахнет.

– Здесь точно кто-то есть.

Кусты затрещали, и на лужайку вывалились исцарапанные братья Брендоны. На этот раз они были в полном составе – втроём. К своим годам чёртовы дуболомы так и не научились пробираться через кустарник бесшумно. Даром, что сыновья охотника.

Застигни они меня врасплох – мне бы не поздоровилось. Но я успел вскочить, прижимая к груди книгу.

– Кто это тут у нас? – протянул старший Брендон с дурацким именем Илия.

– Это Ал, – готовно отозвался младший, которого все звали просто Рыжим.

– Вот ты и попался, говнюк, – удовлетворённо заключил Стип, вытирая грязной ладонью конопатый нос.