На покрытый пылью и мусором пол хлынула упругая струя. Из-за холодной сырости вверх поползли языки пара. Вокруг распространился запах мочи и немытого паха. Несколько мелких брызг приземлились Денису на штанины.
От долгой неподвижности тело замлело, в голове помутилось. Дениса повело в сторону. Рукав ветровки шаркнул о шершавый кирпич.
Голова Махоркина повернулась.
Пропало дело.
У подъезда послышались неуверенные, вялые шаги.
– Э, ты че тут ссышь? – голос алкоголика дядь Юры. – Совсем охерел? Места мало, где поссать? – Его язык уже заплетался, хотя время было раннее.
– А ты кто такой, мудило?
– А ну, пшли отсюда! – Юрий был настроен показать свою крутизну. Видимо, не сталкивался еще с этими ребятами. Или просто рамсы попутал.
– Ты кому сказал?!
– Иди суда!
– Н-на тебе! – Удар по лицу.
– Ай-й-й-й! – вскрикнул Юрий.
– Че, крутой, да? На тебе еще, пидорас!
– Дерьмо собачье, а разговаривает…
Юрию всыпали еще. Из его рук выпал металлический бидон. В открытую дверцу подсобки выплеснулась белая жидкость. Молоко.
– Что там происходит? – донесся требовательный мужской голос со второго этажа.
– Валим отсюда, а то сильно задержались, – сказал Махоркин, отвешивая прощальный пендель дезориентированному дядь Юре. Сережины дружки тоже выдали алкоголику по пенделю.
Всхлипывающий Юрий минутку постоял у открытой дверцы, потом вялым движением захлопнул ее, подобрал бидон и поплелся наверх.
Артем и Денис оказались в полной темноте.
У дальней стены началась возня. Послышался странный звук – нечто среднее между болезненным стоном и отрыжкой.
Как будто человек.
А как будто и не человек.
12
Денис и Артем сидели на крыше беседки в детском саду. Это была одна из тех дальних, что скрылись за яблонями от зорких глаз вредных детсадовских дур-воспиталок. Если не шуметь, то останешься незамеченным.
Нет, ну а что, не дуры, что ли? Никто ведь им ничего плохого не делает. Сидим, значит, на крыше спокойно, никого не трогаем. Как будто мы тут ломаем что-нибудь, или водку пьем, или ссым с высоты. Нет, просто сидим. Ну, подумаешь, на крыше. Не сломается этот шифер. До сих пор ни разу не ломался – и не сломается.
В этих трех детских садах столько яблонь с переплетающимися ветвями, что, собравшись толпой, можно разворачивать локальные обезьяньи войны. Одна группировка окапывается в зеленом саду (это потому, что забор зеленый), другая – в синем (синий – по той же причине). Основная цель – выкурить враждебную группировку с ее территории. В ход идет все: яблоки, куски грязи и мха, палки, камни. А кому-то удается наскрести деньжат на петарды.
В девяностые петарды были прибыльным бизнесом. Ларечники, торговавшие китайским дерьмом, поднимали на оторванных детских пальцах и выбитых глазах чертову уйму денег. Только пиво и портвейн приносили больше навара.
Маленькие дешевые петарды продавались связками в сто штук. Сотня рублей все удовольствие. Кто любил растягивать кайф, тот взрывал по одной. Кому нравилось погорячее, поджигали самый длинный фитиль, бросали связку на асфальт и наблюдали, как она трещит искрами, исчезая без следа.
А еще всем нравился до одури запах, который оставался в воздухе от разорвавшейся петарды.
Хуже всего во время локальных войн приходилось детсадовской малышне, в которую чисто случайно летели травмоопасные объекты. Или объедки. Надкусить яблоко, перед тем как размозжить его о чей-нибудь незадачливый череп, – без этого никак.
А воспиталки – те и вовсе становились третьей стороной конфликта. Чтобы противостоять абсолютному злу, две враждующие группировки временно объединяли силы на нейтральной территории и начинали массированный артобстрел.
В тот день обстановка была спокойная. Кроме Дениса и Артема, посторонних в детском саду не наблюдалось. А постоянные обитатели вымерли на время тихого часа.
На одном из балконов соседней пятиэтажки надрывалась из магнитофона баба, которая «одна стою на берегу».
Денис сидел с белым, как погребальная кружевная простыня, лицом и смотрел в одну точку. Артем свесил с крыши ноги и болтал ими. Время от времени его голова вертелась туда-сюда, точно у птицы удода.
Они молчали.
Долго.
– Нет, ты правда видел то, о чем говоришь?! – первым взорвался Артем, по-турецки подобрав под себя ноги.
Денис попытался было ответить, но из горла вырвался сухой хрип. Он откашлялся и произнес:
– Я тебе уже сто раз сказал! Там кто-то спал!
– И как ты успел разглядеть? Ты ведь даже не обернулся, когда мы убегали.
– Это просто ты не видел, как я обернулся, потому что сам дал деру, как торпеда.
– Нет, ну правда – человек? Или ты мне брешешь?
– Да не брешу я. Я видел, как он… или она… вошкался там в мусоре.
– А лицо не разглядел?
– Да какое там лицо! Он мордой по полу елозил. Руки-ноги в стороны, как ящерица, только огромная и жирная.
– Жирная?!
– Самая что ни на есть! Мне даже показалось, что это жена дядь Юры.
– Да ладно тебе!
– Да не она это, конечно. Просто показалась. Такая же бочка, только еще больше расплывшаяся. Бомжиха какая-нибудь.
– Слушай, а вдруг нет?