1994. Русский роман ужасов

Юре не удалось разглядеть в глазок, кто или что это было: в подъезде не горел свет.

Но оно там было – вот что самое главное. И чего-то хотело. А с первыми лучами солнца ушло. Юрий хотел выглянуть с балкона и посмотреть, но не сумел побороть страх.

Он надеялся, что это галлюцинации.

Но вот, оно пришло опять. Шаги гулким молотом эха ударяют по стенам подъезда.

Останавливаются. Здесь, совсем рядом.

Ждет. Так ждет человек, чтобы ему открыли, когда он нажал кнопку звонка.

Юрий смотрит из своего кресла на дверь. Не двигается.

В дверь стукнули. Один раз. Рука ударила и упала. Повисла.

Может быть, впустить его и покончить с этим? Может быть, это какой-нибудь знакомый алкаш пришел с бутылкой самогонки и банкой шпрот? Может быть, он просто в таком состоянии, что не получается даже постучать по-человечески?

«Не открывай. Не открывай. Не открывай», – отстукивает распухшее сердце.

Не шевелись вообще! Пусть оно не знает, дома ты или нет. Пускай думает, что тебя здесь нет! Пусть уйдет туда, откуда пришло, и больше не возвращается!

Еще раз стук. Один.

Юрий поднялся с кресла. Комья страха забили горло. Стало нечем дышать. Он открывал и закрывал рот, не зная, что делать.

Стук.

Дверь скрипнула.

Эта сволочь прислонилась к хлипкой двери! Она прислушивается. Хочет узнать, есть ли кто дома.

– Кто там?! – орет Юрий. Голос срывается на бабий визг.

В ответ – снова стук. Потом еще.

Хрип.

– Кто там? – повторяет Юрий. – Что тебе надо?

Стук.

– Пошел вон!

Стук.

– Отвали от меня, блядь! – Изо рта Юрия брызжет слюна. Он сжимает кулаки и принимается лупить душный, гнетущий мрак.

Стук.

Дверь вздрагивает. С косяка сыплется отвалившаяся побелка.

Оно таранит дверь. Обрушивается на нее. Но не как человек, который напрягает мускулы, а как мешок с картошкой. Как мертвое тело.

Снова сыплется побелка.

Опять стук.

Хоть бы сосед какой вышел на площадку. Или говнари пришли поиграть на гитаре.

Юра поднялся и включил телевизор. Антенна с трудом ловила два канала – первый и второй. На первом светили задницами какие-то поп-звезды. Сойдет. Сделал звук погромче. Задницы-то ничего. Все лучше, чем рожа пьяного Ельцина. Развалил страну, мудак…

Стук.

Представь себе, что этого нет. Это все твоя галлюцинация. Просто хреновы галюники…

Выпрыгнуть в окно? По ящику в криминальных хрониках показывали, так мужик слинял от ментов во время следственного эксперимента. Сиганул с балкона – и деру. Никто его до сих пор так и не нашел. Хотя там был, конечно, не пятый этаж, а третий.

Ну, допустим, у тебя получится не покалечиться. А дальше-то что? Ну, вернешься ты домой. А эта гадина следующей же ночью опять придет тебя изводить…

Стук.

Нет, если дело дойдет до выноса двери, то по-другому уже никак. Но пока вроде не выносит, просто стучит и запугивает.

Сильный стук. Звук сыплющейся побелки.

Твою ж мать! Неужели придется привыкать к этому аду? А если ты будешь поздно возвращаться домой после попойки, а оно тебя уже будет поджидать?

Стук. Глаз дергается, словно в ответ.

Внизу, надрывно рыдая ржавой пружиной, открывается дверь подъезда. Возня, голоса. Кто-то матерится сквозь зубы.

– Заноси… осторожнее, гроб не поцарапай, – слышны обрывки разговоров.

Видно, помер дед с четвертого этажа. Завтра-послезавтра хоронить будут. Его внучок был среди тех, кому Юрий готов был открутить яйца и оторвать головы.

С лестничной площадки донесся шорох.

Процессия, гремя деревянным ящиком по перилам и матерясь, поднялась на четвертый этаж и скрылась в квартире. Было слышно, как внизу двигают мебель.

Оно скользнуло вниз по лестнице. Как змея. Внизу что-то хлопнуло. Дверь подъезда так не хлопает. Значит, другая дверь – в заброшенное техническое помещение. Там коммуникации и всякий хлам.

Через некоторое время люди, притащившие гроб, ушли. Несколько минут подъезд наполняла могильная тишина.

Потом тяжелые, деревянные шаги, поднимающиеся по лестнице.

11

Дед Димона умер в больнице. Рак. Умирал недолго, но мучительно. Мать постоянно плакала. Количество сигарет, выкуренных за последние дни отцом, перевалило за тысячу.