МЁД

Бытие ответило вибрирующим телефоном. Номер был незнакомый, и я нажал «отбой», но этот же номер перезвонил еще через пять минут, а потом – через десять.

– Да, слушаю.

– Валерий, это Булат. Лера пропала.

– Что?

– Валерий, это Булат, муж Леры. Сестры вашей жены…

– Я понял. А что вы потом сказали?

– Лера пропала… Моя Лерочка… Она про-па-ла… Пришла вчера днем, переоделась, сказала, что идет на важную встречу, и не-не-не… не вернулась.

Я вспомнил «крючок» Лериной фигуры на скамейке, когда уходил с Прудов. И ощущение: в тот момент там, и правда, как будто все зло скопилось.

– А она… – я чуть не сказал: «А она не со мной пошла на важную встречу». – А она пошла на важную встречу с кем?

– Я не знаю.

– По работе?

– Наверное, по работе.

– А вы ей звонили?

– Да-да, много раз.

– И что?

– Не отвечает.

– Телефон не отвечает, выключен, недоступен или не обслуживается?

– Недоступен, – ответил Булат.

В отличие от меня, он действительно много раз звонил своей пропавшей жене.

– Ясно, – ответил я по-коломийцевски.

Мы оба молчали. Я пытался восстановить хронологию событий «“Моллюск” – Пруды – скамейка – туалет – вопрос “Почему ты так ненавидел Юлю?”». Нет, не так! Это же я спросил у Леры: «Почему ты так ненавидела Юлю?», – в ответ услышав… Что?

Булат, как мне показалось, прижимая телефон плечом к уху, жарил яичницу: в трубке был характерный звук хлопающего в масле белка.

«И правда, битюк! У него жена пропала, а он что делает? – разозлился я. – У тебя тоже жена пропала! А ты что делаешь?»

Я дополз до дивана и лег, а сковорода в трубке ударилась о тарелку. Звякнули приборы, заскрипел стул, послышалось «о-ох».

– Лерочка, моя Ле-ро-чка… Вы знаете, где она?

– Нет. Почему я должен знать?

– Мне звонил следователь. Сказал, что Юля пропала. А теперь пропала Лера! Они же сестры, и…

– Следователь разберется, – оборвал я его. – Жизнь продолжается, – и отключил вызов.

Допил то, что осталось на донышке второй фляжки. Выветрившийся джин не обжег, но загорчил на языке и не принес никакого покоя. Я закрыл глаза, а когда снова открыл, белый куб кухни уже не светился: солнце приходило на эту сторону переулка только в девять-десять утра.

Заварил виски-чай, сел к колонне, погладил плотную, но мягкую поверхность «Молескина». «Обложка мягкая, но твердая, тактильная», в истории создания блокнотов называли «Ойлскин»[4 - Oilskin (англ.) – «клеёнчатый».], или клеенчатая.

– Да вы эрудит, Валерий Александрович! – cказал кто-то голосом полуЛеры-полуКоломийца.

Открыл на словах «После ее смерти…», но в этот момент телефон как-то по-особенному нервно завибрировал, а на экране появилась надпись «БРОВД»: вспомнишь… – оно и придет!

– Валерий Александрович, как вы?

– Спасибо, Глеб Евгеньевич, хорошо.

– Вы уже обзвонили список?

– Почти.

– Как-то вы не торопитесь…

– Я не смог дозвониться до двух людей вчера. Был у Юли в старой квартире, но ничего не нашел. Моей жены там давно не было. Там давно никого не было… Машины во дворе нет, но я вам уже говорил. А бывшая сестра… Лера, не знает, где Юля.

– А до кого еще дозвонились?

– До домработницы Галины, до Сусанны – тренера по пилатесу, до психотерапевта. И еще…

– Кстати, по поводу ее сестры… – оборвал мое вранье Коломиец, как отмахнулся.

– Да?

– Встречались с ней?

– Да.

– Когда?

– Вчера днем.

– Боюсь, у меня для вас не очень хорошие новости.

– Одна плохая, другая хорошая?

– Нет, пока только одна плохая.

– Какая?