Властелин сознания

В дверях стоял незнакомец лет тридцати – тридцати пяти. В руках он держал блестящую чёрную папку.

– Здравствуйте, – сказал он женским голосом, – Вы Меньшов Николай Иванович, правильно?

– Да, ну и что? Я ничего не покупаю, – я уставился на него.

– Вы же на АЗЛК работаете? Я – из вашего месткома. Мы всех своих обходим по вопросу улучшения жилищных условий.

– Проходите, – сказал я равнодушно. Чёрт с ним, пусть заходит. Скучно.

Он вошёл. Я пригласил его в гостиную, за стол, покрытый красным маминым покрывалом. Стол был круглый, неудобно высокий – денег на новую обстановку у меня не наскребалось как-то. Он разложил на столе какие-то бумаги, а я от нечего делать стал разглядывать его.

Он был худощав, пожалуй – слишком худощав. Скулы выпирали, глаза были посажены близко к переносице, нос острый, «утиный». Костюм был новый, но не из дорогих. Ну да, заводской местком… В общем-то, у посетителя была самая заурядная внешность, и всё в нём говорило о том, что передо мной самый что ни на есть обычный «месткомовец».

Всё, кроме глаз.

Глаза были, как телекамеры у робота – совершенно безжизненные, равнодушно, как-то механически фиксирующие окружающий мир. Жестокие. Такие глаза были у фрицев в советских фильмах про войну. Про себя я тут же окрестил его Гансом.

Ганс закончил шелестеть бумагами и встрепенулся.

– Ах да, ну я не представился. Я – Пётр Петрович!

Я хмыкнул в ответ, продолжая наблюдать. Мне нравилась психология, хотя я в ней ни черта и не понимал. Иногда, в мечтах, я был психологом.

– Вам повезло, Николай Иванович. Сейчас, как известно, сдаётся – да что там сдаётся – уже сдан… Дом, ну вы знаете, в Ясенево, да. Так вот, наш дом, заводской. Вы же писали заявление? – Ганс широко улыбнулся.

– Ну да, писал. Но это тогда, когда нуждался. А сейчас я забрал его. Вы не знаете?

– Ну да это не беда. Очередник отказался, и вспомнили, вот. Можете въехать, прекрасная новая квартирка, да. На четыре квадрата больше, чем эта ваша. Ну, счастливчик вы, Николай Иванович! Только нужно сразу, вот. Прямо завтра, или там послезавтра. Ордер получите в понедельник, у нас в месткоме.

– Но я не собирался…. Да меня и эта устраивает, – я ничего не понимал.

– Пустяки, Николай Иванович. Все сразу теряются. Вы только подпишите. Вот здесь.

Глаза у Ганса оставались неподвижными. Он пододвинул мне бумагу и ручку. Я стряхнул с себя оцепенение.

– Послушайте, Пётр Петрович! Я не собираюсь ехать в этот микрорайон, к чёрту на кулички, даже в квартиру, большую этой. Вы меня понимаете?

– Да ладно вам, Николай Иванович. Полно горячиться. Решение уже принято…

– Какое ещё решение?!

– Ну, машина от завода – для переезда, вам ещё кредит на мебель, вы же просили – беспроцентный.

Я опешил. Кредит я просил, начиная с лета, каждый месяц, это была правда. И каждый раз мне отказывали, объясняя это предстоящим банкротством. В голове мелькнула смутная догадка. Ганс её тут же и подтвердил:

– Я настоятельно рекомендую вам, Николай Иванович, не артачиться. Сам Геннадий Артурович (так звали замдиректора по финансам) переедет в вашу старую квартиру. Надеюсь, вы понимаете? Он сам обещал посодействовать вам, в смысле карьерного роста. Вы бы хотели стать старшим инженером, ну, скажем, цеха? Подписывайте.

Я был в курсе всех кадровых игр в цехе и хорошо знал, что должность «старшего инженера» периодически создавалась для многочисленных бездарных родственников начальства, с тройной зарплатой. С чего бы эту синекуру стали предлагать мне, инженеру третьей категории? Ганс врал. Я терялся в догадках. Похоже на то, что из меня собирались сделать идиота…

– Пётр Петрович, а не пошли бы вы отсюда, пока не стемнело на улице?!

Ганс вздрогнул и резко поднял голову. Физический перевес был явно не на его стороне. Его глаза превратились в две сверлящие точки. Ему бы сейчас шмайссер.

И каску.

– Напрасно вы так, Николай Иванович, ой напрасно. Признаться, я полагал, что мы договоримся.

Он аккуратно собрал со стола бумаги.

– Да, напрасно, – повторил он и вылетел в подъезд.

Настроение было испорчено. Я плюхнулся в кресло и уставился в «ящик». Чёрт знает что! Завтра нужно будет узнать на работе подробнее, в чём тут дело. Но всё это уже вылетало из головы.

Через час я почти забыл этого загадочного «Ганса». Всё-таки телевизор – великая вещь, как бы там ни говорили. Полагая, что Пётр Петрович больше никогда не напомнит о себе, я заблуждался. Правда, он действительно больше не явился, но несколько раз звонил до конца недели. И я уже устал «посылать» его беспрестанно в ту самую сторону, как тут и началась вся эта «история».

Это случилось в пятницу. Последние дни, именно в пятницу, я ездил на Каширское шоссе. В жизнь, до этого монотонную и скучную, вошло событие, которое я не мог объяснить – меня стали посещать какие-то видения. Неясные призраки преследовали меня, и не во сне, а наяву. Я видел их отчётливо, но это не пугало, а наоборот – возбуждало любопытство. Способности экстрасенса были мне без надобности, но то, что я открыл их в себе, всё же заставляло пересматривать убеждения закоренелого скептика. Это странное видение.

Я был болен, болен, болен….

Возвращаясь и проходя через двор, я увидел две машины, стоящие одна за другой у дома, на них грузили свой домашний скарб переезжающие, мне незнакомые. В своём доме я знал всего двух-трёх соседей, не больше. Протиснувшись между двумя шкафами, я нырнул в тёмный подъезд.

Всё в этом мире движется по кругу, как и мой убогий быт. Включив на ходу телевизор, я шагнул в кухню и «кинул» в микроволновку судок с овощами, не забыв и кусок колбасы, жалея, что пива сегодня в меню не было предусмотрено. Что же? Я напялил тапочки, и, включив таймер, сел в кресло.

Раздался звонок. Если это снова Пётр Петрович…

Я поплёлся в коридор, и, не удосужившись спросить, кто за дверью, отпер замок.

Удар в переносицу отбросил меня к стене. Вспышка ослепительного света мгновенно захватила мозг, в миг отключив сознание. Голова угодила в бра, висевший за спиной, плафон лопнул и разлетелся, рассекая кожу на затылке. Второй удар пришёлся в солнечное сплетение.

Свет сменился полной темнотой….

…В голове звенело. Я медленно приходил в себя. Судя по окружающим предметам, они втащили меня в комнату. «Они» – двое молодых людей в кожаных чёрных куртках и джинсах. Они стояли по обе стороны от меня, негромко разговаривая. Тот, что был в поле моего зрения, крепкий, казался огромного роста. Широкое лицо его явно не было отмечено печатью мудрости, как сказал бы Соловьёв. Один глаз у него был неподвижен.

Они говорили что-то о каких-то документах. Второй тотчас начал рыться в моих шкафах и письменном столе.

Я попытался встать на колени и получил удар ногой. Удар пришёлся вскользь, и я встал на одно колено. Нападавшие подскочили, всё было очень быстро, быстрее, чем я смог оценивать обстановку. Удары, в основном по голове, посыпались молниеносно. Эти ребята были профи. Голова стала «обматываться» ватой, звон усилился. Звуки исчезали постепенно, сильная тупая боль в темени вдруг опрокинула сознание. Последнее, что я почувствовал – это сильный удар в грудь….

…Холод пронизывал тело насквозь. На мне было покрывало, моё собственное, с дивана. Я стащил его и увидел небо. Голову я совершенно не чувствовал, только какую-то часть лица, кажется, правую. Я поднял руку и попытался ощупать голову – всё было липкое. Я провел рукой выше и вдруг ощутил страшную боль.

Снова наступил провал в памяти. Какие-то то ли взрослые, то ли дети склонялись надо мной. Было сыро, сквозил ветер, шумела текущая вода.

***

На меня наткнулись деревенские мальчишки под высоким откосом шоссе, на берегу маленькой речушки, в десяти километрах от Клина – но об этом я узнал позднее, уже в больнице.

Глава 2.

– Множественные повреждения правой теменной части черепной коробки, без проникновения. Сотрясение. Кровоизлияния не было. Ссадина на затылочной части черепа. Глубокая, пятнадцать сантиметров длиной. Проникающее ножевое ранение в область сердца. Была потеря крови, средне. Четвёртая группа, резус отрицательный.