Красный комиссар

Веял лёгкий и тёплый ветерок. Чутко зашелестели зелёные листья на деревьях и кустарниках. Повеяло ароматом цветущих лугов. Где-то рядом подали голоса дикие пернатые. Маша прямо и пронзительно глянула на лицо визави. И прослезилась. Маленькая слезинка покатилась по округлой щеке. Она прищурила глаза. Филимон недоумевал. Он был верен сам себе. Он дышал ровно.

– Маша ты чего? Не плачь… Всё будет нормально… Ты чего? Не плачь. Маша… А то и я заплачу…, – сказал бодро Филимон.

– Филимон… Здесь скоро будет жуткий бой. И ты это знаешь… Как всё обернётся. Никто не знает… Но у нас мало шансов уведется вновь… Ты же это понимаешь…, – заплакала она.

– Не плачь Маша… Всё будет нормально… Я верю и ты верь… Мы врежем врагу… Ещё как врежем…

– Ты меня не слышишь… Филимон ты… Ты меня не слышишь…, – срываясь, сказала она.

– Я тебя слышу малышка… И мне больно за нашу землю… За наш край… Что враг тут шагает, как у себя дома… И мы его можем остановить… А кто ещё?… Только мы…, – уверенно сказал он.

– Ладно… Я больше не буду… Плакать не буду… Я больше не буду…, – ответила она.

– Не плачь Маша… Всё будет нормально… Вот увидишь… У нас отменная позиция… И танки есть и орудия… Мы врагу врежем… А ты держи связь… Ты же в этом деле мастер…

– Хиихихихиииии…, – мило засмеялась она.

– Ну вот. Ты уже смеёшься… То ли ещё будет… Машка какая ты красивая. И просто…

– Просто…

– Ты чудная…Хаахахаааа…

Повеял лёгкий ветерок. Филимон и Маша, стоя на деревянных мостках, крепко прижались друг к другу. И пауза затянулась. Они бегло переглянулись. И тут же поцеловались в губы в засос. И вкус оказался нежным, как крем-брюле. Она прищурила глаза. И крутила языком плавно и ненасытно. Он отвечал взаимностью. Его ладони слегка заскользили по спине недотроги-красотки. И тут же спустились ниже. Он облюбовал руками её талию, и сексуальные бёдра, и икристые ягодицы. Любовники вновь переглянулись. И обменялись незамысловатой улыбкой. И тут же вновь вкусили друг друга. И поцелуй затянулся. Он имел сладкий вкус. И, казалось, им просто не насытиться. Они поцеловались ещё бегло. И вкус оказался тонким, пористым как шоколад. Сладкая парочка плотно прижались друг к другу. И они ощущали тепло летнего солнца, порывы лёгкого ветерка и шелест листьев на деревьях. И розовая романтика, вспыхнувшая в их сердцах, уносила куда-то легко и далеко.

Глава третья

Небо бирюзовое сияло во всех летних июльских красках. День десятого июля выдался жарким. И солнце палило отменно. Его тонкие яркие лучи чудно озарялись. Плавно тянулись белые облака, словно пенка набегала на песочный берег. Дали бескрайние завораживали и манили за собой. На высоте «100» растянулись широко советские окопы и дзоты. Бойцы прижались к брустверу. И все выжидали. Кто-то курил папиросу, кто-то проверял винтовку на боеготовность, а кто-то шептал свою притчу или молитву. И верил в себя и в товарища, который был рядом. Новобранцы из резерва Федот Бурко и Степан Калач бегло переглянулись. Они из одной деревни. И в одну сельскую школу ходили до седьмого класса. Федот пастух. Он часто дома пас скот на берегу реки. Сам стройный, невысокий. Лицо смазливое. Глаза раскосые, цвета пурги. Нос витой. Губы полные и вытянутые вперёд. На нём гимнастёрка. И та слегка пропотела. Уже видны пятна на спине. Он в руках крепко сжал винтовку «мосинку». Степан упитанный и невысокий. Лицо округлое, белое. И чем-то походит на мордочку хомяка. Он собою оправдывал свою фамилию. Калачи домашние он обожает. Он, держа при себе автоматическую винтовку «Токарева», слегка ухмыльнулся. Глаза прищурил. И чуть оправил округлую, зелёную каску на голове. И быстро затянулся табачным дымком.

– Слышишь Фетод. Давай поспорим, что я первым фрица уложу…, – смело сказал он.

– А на что спорим? – ответил Федот.

– А на бутылку водки…

– Хаахаааааа…

– Что ты ржёшь, сын ты шального пса…, – возмутился Степан.

– Что сказал?…Дохлый ты карась… Да я тебя сейчас первого положу… И глазом не моргну…

– Заткнись лучше…

– Хаахахааааа… Ладно… Раз ты ничего круче бутылку водки не знаешь…, – сказал навеселе Федот.

– А что ещё?

– Ладно… Спорим тогда… Если я первым оккупанта уложу… Моя бутылка водки. И ещё с тебя одна бутылка…

– Как так…

– А так… Одна за то, что ты не прав был. А вторая бутылка за то, что я был прав… Всё уяснил…, – сказал Федот.

– Погоди-ка друг…А если я первым гада уложу… Сколько мне бутылок?…

– Как сколько, одна…

– Что-то я не догоняю… Если ты попадёшь первым тебе две, а если я то одна бутылка…

– Всё правильно… Включи свои мозги… Мы же спорим…

– Ладно… Но смотри Федот… Я стреляю лучше тебя…, – смело заявил Степан Калач.

Повеял лёгкий ветерок. Степан живо облюбовал свою любимую винтовку СВТ-40. Он живо передёрнул затвор. И чутко глянул на мушку. Федот заворожился. И заглотил слюнку. Лицо багряное. Глаза округлил. И сейчас походил на каймана в запруде, которому никак не везло с добычей.

Солнце сияло ярко. Его лучи игрались не по-детски. В томной землянке в три наката сияла керосиновая лампа. На самодельном столе стоял радиоаппарат с большой трубкой. И кабель тянулся. Пахло землёй и сухой травой. Возле дверки находился капитан Сильвестр Калиныч Чародейкин. Он был собран. Спину держал прямо, глядя в бинокль. И дышал ровно. Здесь же находился крепыш старшина Демьян Захаров. Он навалился на бруствер. И смотрел зорко. Глаза дикие томные прищурил. И сейчас напоминал дикую утку, которая готовилась к перелёту. Он бегло глянул на капитана. Политкомиссар Филимон Щепин, находясь в окопе, стоял в полный рост. И смотрел прямо. Его мощный торс округлился. Руки мускулистые налились кровью. Он был спокоен, как удав. И сейчас больше походил на хищного ягуара, который вышел на охоту. Глаза округлил. Кулаки свои крепкие костистые мощно сжал. Мысли томили. «Чую сейчас начнётся оперная музыка… Как – то тихо очень… Странно тихо. Тишина бывает перед бурей… Нам доложили, что враг уже близко… Значит, бой здесь примем… И кто знает, как всё обернётся… Как мне Маша сказала. Но мы ещё увидимся с Машей… Я верю, что увидимся. Не может быть, чтобы мы не увиделись… Я обниму её крепко и поцелую. Она там сейчас за нами… Она держит связь. Всё будет у нас нормально. Я себя успокаиваю… Видимо, так я устроен… Помню, как мне нос сломали на ринге. Это был бой за пояс чемпиона военной части… Я упал на настил. И судья стал считать. Он загибал пальцы на своей руке. И показался мне очень широким. И голоса я с трудом различал. И странные голоса шептали мне на уши. Судья сосчитал до пяти. И я вскочил на ноги. Меня повело. Кровь текла быстро из ноздрей. Нос зудел и не дышал. Я не чувствовал ничего… Но боль всё же резко ударила меня по лицу. В глазах рябило. Судья схватил меня за руки. И смотрел прямо на моё окровавленное лицо. Я кивнул. И сделал шаг вперёд. Судья отошёл в сторону. И тут же я вновь получил удар по лицу. Меня повело. Я попятился. Но на ногах устоял. Я, стоя в углу, увернулся. Много раз уклонился от удара. Я действовал машинально. Будто не я стоял там… А кто-то в меня вселился. Какой-то дух. Он мне помогал… Но действовал я хладнокровно, как удав. Соперник Витя сильно замахал своими стальными натренированными руками. И помню, как его правая окровавленная перчатка пролетела прямо в нескольких миллиметрах от моего сломанного носа. Если бы он попал, не знамо, чтобы было… Но я уклонился легко. И сил накопил очень много… Всё, что было вложил в тот удар. И резко ударил тяжёлый свинг. И попал прямо в лоб Вите. Он попятился сразу… У него глаза как будто провалились. И покосились в разные стороны. Один глаз смотрел влево. А другой куда-то ввысь… У него брызнула густо кровь из носа. Губа треснула. Видимо, он силы удара… Ведь я ударил его прямо в лоб. Он сделал несколько шагов назад. Руки опустил. И те уже висели, как половики на турнике. И упал он грузно на боксёрский настил. Ринг вздрогнул заметно… Канаты качнулись… Я тяжело выдохнул. И боль навалилась жуткая… Но я выиграл тот бой… И судья поднял мою руку. Так я стал чемпионом в своей военной части… Потом защитил несколько раз свой чемпионский пояс… Его хотели отобрать у меня и Федул – Медвежье ухо, и косолапый Ваня, и стальной Коля-Брянский, и Борзый-Микула Ветреный Монгол, который всех вырубал с одного удара, и матрос Боря Киевлянин. Тогда, когда вырубил Борю в десятом раунде, я прозвище получил «пушка». Иными словами «К-53». Его до меня никто не мог вырубить. А я вырубил. Но пришлось попотеть. Боря, высокий, двужильный, таранного типа боксёр. Но малость неуклюжий. У него на тот момент было уже тридцать побед. А у меня всего несколько. Но пояс им не достался. И никто не смог у меня его отобрать… А сейчас будет бой… Только не в ринге. Но такой же бой, где нужно проявить и силу, и реакцию, и хватку…», – подумал он. Филимон выдохнул. И резко опомнился. Он чуть мотнул головой. И пришло отрезвление. Он чуть оправил на голове фуражку, где сияла красная звёздочка, на которой гладко отливался золотистый серп и молот. Филимон свёл брови. И сейчас походил на удивлённого пеликана. «Что за шум? Кажется, мелодия какая-то… Но не русская мелодия. И, правда… Мне не кажется… Это немцы… Они уже здесь… Идут весело, видимо… Музыка играет… Но не долго фраер танцевал… Как известно. Вот же сволочи. Совсем обнаглели…», – подумал он. Филимон бегло глянул на капитана и старшину. Он недоумевал. Дышал ровно. Старшина Захаров крепко сжал в руках автомат ППШ-41. Он передёрнул затвор. Капитан Чародейкин насторожился. Он зорко глянул в бинокль. Глаза округлил. И сейчас походил на хищного сыча в лунной ночи.

– Нанананана…Наннанана…Нанана…Нанана…Нананана…Нананана…, – появился ритмичный гул.

Небо сияло лучисто. Светило во всей своей красе. Веял лёгкий ветерок. Воздух сотрясся гулко. Зашипела нерусская мелодия в репродуктор. Она плыла тонко. И эхом разлеталось далеко. Вдали на пригорке показались тёмные квадратные фигуры. Немецкие танки четвёртой немецкой армии панцерваффе взяли курс в направлении Жлобин. Здесь двигались лёгкие моторизованные подвижные части вермахта. Танки-панцеры третьей и четвёртой модели рассредоточились на широком участке. И рёв их моторов становился всё объёмнее. Тут же двигались бронетранспортёры. По виду как тёмные пантеры. Но формы разные. Вперёд выехала мощная бронемашина. Впереди два колеса. Задний мост оборудован стальными гусеницами. И те заскрипели. Они рвали высокую траву. На тросе был оборудован лейбштандарт под наименованием «Великая Германия». В кабине мелькала квадратная каска пулемётчика Франго Зонса. Он упитанный и коренастый. Лицо медное. Глаза лютые, по цвету как плазма. Он крепко держался руками за мощный пулемёт 42 калибра. В кабине имелось ещё несколько фигур. По виду из офицерского авангарда СС. Выделялся стройный и подтянутый унтер-офицер СС Жорди Канс. Лицо суховатое белое. Глаза ледяные и по цвету как лёд. Нос тонкий и острый. Губы сухие. Подбородок прямой. На голове гладкая фуражка. Там красуется значок в виде весёлого роджера и свастики. На стройном теле отменный китель. На поясе ремень. Имеется тёмная кобура. В ней табельный люггер. Офицер Жорди Канс, глядя в бинокль, машинально махнул рукой. Он указывал направление движения. И был пунктуален, как истинный ариец. Он вновь взялся за бинокль. И настойчиво что-то высматривал. Из бронетранспортёров стали выскакивать автоматчики. И те зашагали ровно, держа хаотичный строй. Все вооружены отменно. У кого-то автомат МП-40, у кого-то карабин-маузер. Кто-то нёс на себе лёгкое миномётное снаряжение 50 мм. Здесь же выделялись пулемётчики, вооружённые лёгкими орудиями чешского производства ZB-26. Все шли небыстро вперёд. И бегло переглядывались. Автоматчики пустили по кругу фляжку со шнапсом. И выпивали быстро и игриво. Среди прочих впереди выделялся молодой унтер-офицер СС Крис Ванеш. Тело суховатое. Лицо белое, едкое. Фейс хищный, как мордочка у кобры. Глаза мутные, цвета белого песка. Нос слегка витой. Губы тонкие. На голове фуражка. На ней значок в виде черепа. Он шёл вразвалочку. Верхние пуговицы на гладком кителе расстёгнуты. В руках табельный пистолет-маузер. Он выглядел слегка пьяным. И чуть раскачивался. Крис бегло глянул на солдат вермахта. И замахал рукой.

– Vorw?rts. Vorw?rts Soldaten… Wir gehen schnell und nehmen uns alle aus dem Weg… Schneller Vorlauf… Вперёд. Вперёд солдаты… Идём быстро и сносим всех со своего пути… Быстро вперёд…, – бойким тоном скомандовал он.

Крис смотрел прямо. И, казалось, жаждал вступить в бой. Он вёл себя раскованно и нагло. Он приторно ухмыльнулся, глядя на полевые пригорки. Солдаты вермахта не отставали. И бегло переглянулись. Казалось, только что где-то широко веселились. И теперь решили прогуляться по русским широким полям.

Небо синее с белыми облаками слегка потемнело. Веял лёгкий тёплый ветерок. И он становился не таким уж заметным и летним. Гул усиливался с каждой секундой. В воздухе замаячили томные точки. И те становились всё объёмнее. Немецкая авиация гулко загудела. Самолёты мессершмитты «БФ-109Е» и юнкерсы «Ю-87» резко снизили свою высоту. Их насчитывалось около десяти. И те стремительно приближались. Они вышли на оперативный простор. И их тени, казалось, легли широко над белорусским полем. Воздух сотрясли пулемётные очереди. Трава высокая местами покосилась. Покатились огненные трассы. И те резали кусты под корень. Свист усилился возле окопов, где находились советские бойцы и офицеры. Все затаились и прижались к земляному брустверу. Филимон, держась за фуражку, бегло глянул на небо. Он примерил каску. Глаза округлил. И не скрывал своей дикости. Он слегка недоумевал. В ушах сильно загудело. Пикировал самолёт юнкерс. Он словно коршун издал свой жуткий визг. И выпустил из когтей бомбу. И та полетела кувырком и быстро по воздуху. Она мигом упала недалеко от окопов. И свист шальной разнёсся в стороны. Земля вздыбилась. Гром ударил сильный. И ввысь полетели копчёные кочки. Дым тёмный повалил стеной. Но живо устоялся. И потянулся высоко, как бурный водоворот. На месте разрыва снаряда появилась большая воронка. И трава, и земля загорелась. Далеко в стороны полетела пыль. Она ложилась, как покрывало. И дышать стало тяжело. Филимон схватился плотно руками за голову. В ушах застреляло. Он глубоко задышал. И не скрывал волнений. Он бегло покосился в сторону. Глаза округлил. Чуть в стороне рвались снаряды. И одна бомба угодила прямо в переднюю стенку окопа. И брёвна кувырнулись. Рядовой Юрий Цибала просто вылетел взад себя из укрепления. Он широко махнул руками. И завис в воздухе на несколько секунд. Его гимнастёрка окропилась кровью. Снаряды жёстко расчертили его плоский торс. Юрий кувырнулся. И был мёртв. Лицо молодое, белое почернело от жуткой копоти. На правой щеке вырвало кусок кожи. Глаза узкие тёмные залипли от багряной влаги. Сержант Виталий Морщинин отлетел далеко в сторону. Адский большой осколок резнул по левой руке. И брызнул кровь из жуткой раны. Кисть отлетела напрочь. Боль отразилась на округлом грубоватом лице. Боец прижался к стенке траншеи. И дышал тяжело. Глаза бурые округлил. Он не потерял сознание. Его гимнастёрка живо окропилась кровью. Боец прижал раненую руку к телу.

– АААААА…АААА, – громко закричал он.

Ветер чуть поддувал. Дым захлёстывал со всех сторон. И вновь пронёсся жуткий свист. Гром прогремел на левом фланге. По полю покатились огненные трассы. Пилот люфтваффе вышел на оперативный простор. Самолёт его дурно загудел. И понёсся лихо на бреющем полёте. В кабине восседал рыжеволосый молодой пилот Кан Лярде. Лицо хищное, как мордочка у акулы. Глаза бойкие, тёмные. В них оптический обман. Он надавил на гашетку. И пулемёты дали о себе знать. Две полосы трассирующих пуль переворачивали кочки. И прокатились мощно по окопам. Рядовой Гена Сташенко вздрогнул не один раз. Он, чуть приподнявшись, выстрелил из «мосинки». И сам попал под шальную очередь. Его плоский торс и живот сильно изрешетило. Местами жилистое тело пробило насквозь. И пули большого калибра били жутко. Запрыгали фонтанчики. Рядовой Сташенко лишь махнул руками. Винтовку крепко сжал. И той досталось от шальной дули. Лицо покривилось. Глаза круглые, цвета меди утратили блеск. И Гена упал грузно взад себя. Ноги загнул в коленях. Он скатился плавно на дно траншеи. И оставил после себя кровавый след на песочной стенке. Рядовой Сева Людин, навалившись на бруствер, крепко сжал в руках ручной пулемёт «Дегтярёва». И плотно надавил на гашетку. Воздух сотрясся. Пулевая струя окатила фюзеляж самолёта. Но тот промчался резко. И особо не пострадал. Сева разозлился не на шутку. Сам он небольшого роста. Лицо, как мордочка у сытого кота. Глаза блестят цвета солода.

– ААААААА…ААА…Сволочь гадская… Я тебя прикончу… Гена держись… АААААА, – заорал во всё горло Сева.

Дым жуткий и тёмный крутился во все стороны. И на левом фланге, и на правом фланге появилась воронки и костры. Тлело жутко земля. Дымок противный витал, казалось, повсюду. Он забирался в самую душу. И пахло гарью. Вдали загрохотало. Поднялась взрывная волна. И в той запарили в воздухе фигуры. Те подлетели высоко. Их разбросало сильно от ударной волны. И тут же все пропали в адском дыму. Воздух наполнился дурными истошными криками. Немецкие самолёты, сбросив бомбы, живо ретировались. Но ещё строчили пулемётчики юнкерсов. И их сирена вонзалась прямо в нервы. И давила на мозг не по-детски. Капитан Чародейкин плотно прижался к брустверу. Он слегка оживился. И чутко осмотрелся. Глаза округлил. И посыпался песок с гимнастёрки. Сильвестр Калиныч тяжело вздохнул. Лицо слегка закоптело. Он взялся за бинокль. И бегло глянул в призму мощного стекла. Он насторожился. И взял паузу. Он бегло глянул на светлое небо. Самолёты живо исчезли из виду. Они улетели. Капитан чуть приподнялся. Он смахнул с правого плеча песок. И вид имел, как у дикого бизона. И тот пустил пар из широких ноздрей. Глаза округлил. Он вновь приложился к биноклю. И чутко осмотрелся. Хотя дым мешал видимости. Он забирался в лёгкие. И дышалось тяжело. Капитан Сильвестр чутко присмотрелся. Глаза ледяные широко открыл.

На синем небе ярко сияло солнце. Лучи игрались. Веял лёгкий ветерок. На горизонте появились тёмные фигуры. И воздух лихо сотрясли моторы тяжёлой техники. Немецкие панцерваффе и бронетранспортёры взяли чёткий курс на высоту. Гул усилился. И странная мелодия, которая звучала в репродуктор, гремела звонко.

– Нанананана…Нананааааа…Нананана….Нананаааааа…, – звучали тона странного немецкого шлягера.

Веял лёгкий ветерок. Танки живо поползли по широкому склону. Солдаты вермахта рассредоточились. И живо поспевали за техникой. На высоте «сто» дымились столбы дыма. И веяло гарью. Капитан Чародейкин чутко смотрел в бинокль. Глаза округлил. Он натужил свои развитые жилы. Мысли путались. «Да сколько же их там… Около тридцати танков что ли… А может больше. Ещё бронемашины… Плюс пехота… Около трёхсот солдат. Или больше. Сюда идут… Прямо сюда… У нас, кажется, есть раненые…», – быстро подумал он. И тут же чутко глянул на комиссара. Филимон Щепов отвечал взаимностью. Он был собран, как сова на охоте. На губах имелся песок. И Филимон быстро утёрся. Изо рта выплюнул пыль. Со своей фуражки сбросил землю. И вздохнул тяжело. Старшина Демьян Захаров взялся за медицинскую сумку. Он протянул бинт раненому рядовому Михею Грищенко. Тот сидел, облокотившись на стенку траншеи. Лицо округлое в крови. Один глаз, словно выбит. Губы сухие. И правое плечо у него сильно пропиталось багряной влагой. Прилетел жуткий осколок от снаряда, который был сброшен с самолёта. И сильно порвал плоть. Михей натужил жилы. И терпел боль.

– ААААААА…ААА…, – застонал Грищенко.

– Терпи боец… Сейчас сынок перебинтую тебе рану… И отправим в лечебницу…, – сказал старшина.

Капитан крепко сжал кулаки. И походил на дикого буйвола, который рвал и метал. Он плотно прильнул к биноклю. И не скрывал лёгкого волнения.

– Комиссар Щепов… Проверьте левый фланг… Кажется, им нужна помощь. И пускай открывают огонь из миномётов по вашей команде… То же самое бронебойщики…, – сказал Чародейкин.