Девятый день

Адам сделал музыку тише, стал рассказывать о том, что им предстоит увидеть, а также о правилах поведения на лодке.

– Господа, сегодня вы побываете близ Джердапского ущелья, посмотрите на него под другим углом: увидите с реки, с воды, – заученно говорил капитан. – Должен сказать, мало какое место в Европе может сравниться с Джердапским ущельем по красоте, размаху, размерам: это самое длинное и глубокое ущелье в Европе. В древности здесь было Паннонское море, а ныне по каньону длиной около ста тридцати километров течет наш прекрасный Дунай.

Капитан откашлялся и свернул вступительную лекцию, предупредив лишь, что во время остановки возле Голубацкой крепости и в других местах не нужно всем одновременно бежать к борту и делать снимки, это опасно, прогулочный катер может накрениться. Следует подождать, он развернет «Дунайскую деву» таким образом, чтобы все смогли сфотографировать всё, что пожелают.

Еще Адам сообщил, что на борту имеются прохладительные напитки и всевозможные сувениры, книги и буклеты. Желающих приобрести пока не нашлось, но все улыбались и благосклонно кивали. Нина не сомневалась, что Елена прикидывает, как возобновить атаку на капитана: возможно, в процессе приобретения магнитика или открытки.

Нина, хотя и не собиралась составлять конкуренцию подруге (да и не смогла бы, пожалуй), с интересом смотрела на Адама. Видный мужчина, ничего не скажешь: высокий рост, спортивная фигура, мужественные черты. Но было в нем что-то трагическое, глаза казались потухшими, между бровей и возле рта – глубокие складки, выдающие, что этот человек привык хмуриться и печалиться, а не улыбаться.

Говорил он будто через силу, движения капитана были нервными и несколько незавершенными, словно он боялся сделать не то и не так. Хотя, возможно, это объяснялось отсутствием напарника и необходимостью делать несвойственную, непривычную работу.

«Хватит пялиться на него», – одернула себя Нина.

Туристы восхищались величавым Дунаем и словно наплывающей на маленькую лодку, приближающейся громадой Голубацкой крепости. Нина тоже постаралась сосредоточиться на этом, но поймала себя на мысли, что ей по непонятной причине неспокойно.

Она никак не могла отрешиться от всего, наслаждаясь отдыхом, поэтому то украдкой глядела на капитана, прихлебывая принесенный с собой холодный кофе, то рассматривала попутчиков.

Народу на катере было немного, кроме Адама и Нины с Еленой – всего-то шесть человек: уже упомянутая старуха-«балерина», двое парнишек (один – совсем ребенок, подросток лет четырнадцати), молодая пара (девушка, судя по всему, иностранка, не понимает по-сербски, потому что ее спутник постоянно переводит ей на ухо слова капитана) и мужчина тридцати с небольшим – синеокий блондин высокомерного вида. Один раз он встретился с Ниной взглядом, и ее окатило таким холодом, точно она в прорубь нырнула. Брр, неприятный тип.

Именно потому, что разглядывала попутчиков, пока остальные любовались видами, Нина первой заметила, что один из пассажиров ведет себя необычно, озирается украдкой, намереваясь сделать то, чего делать не следовало.

Глава четвертая. Александр

Неудачник – вот как он о себе думал. Никому не позволил бы и намекнуть на такое, ненавидел тех, кто мог бросить в его сторону сочувствующий (а тем более насмешливый) взгляд, но сам считал себя таковым.

И тот факт, что его понесло в эту поездку, только доказывал бесспорную истину: жизнь пошла по одному месту. Надо бы исправить все, что случилось, вернуть, как было, да только непонятно, каким образом.

Александр где-то услышал или прочитал нечто вроде притчи. Такая, знаете, записная мудрость из Интернета, непостижимо попадающая в точку. Речь шла про отца и сына. Отец каждый вечер, укладывая сына спать, говорил ему: может случиться так, что утро для тебя не наступит, умрешь во сне – это происходит сплошь и рядом, никто не застрахован. Завершая минувший день, нужно проанализировать свою жизнь до этой минуты. Если поймешь, что тебе нечем гордиться (ни в малом, ни в великом), то это сигнал: жизнь пора менять.

Александр всегда полагал, что все делал правильно, добивался успеха, шел вперед и вверх. Но с некоторых пор все покатилось, стало рушиться, и он не знал, как остановить этот процесс.

Теперь, засыпая (частенько не удавалось сделать это без таблеток или алкоголя, а то и без того и другого в комплексе), Александр точно знал, что гордиться ему нечем, более того, презирал себя.

Вернулись старые комплексы и сомнения, поднял голову страх. Со стороны, возможно, казалось, что все можно изменить, это временные неудачи, которые случаются у всех, но сам Александр в каждом очередном провале видел знак, руку судьбы, предзнаменование, что дальше будет хуже. Накликивал он себе неудачи, или это вправду были знамения грядущих поражений, но только новая беда, как верный пес, поджидала за поворотом.

– Дорогие гости, большая просьба! – произнес капитан, который назвался Адамом.

Симпатичный мужик, только вид у него кислый, напряженный, будто происходящее настолько ему осточертело, что он едва сдерживается. Наверное, нет ничего хорошего в том, чтобы годами катать туда и обратно по одному и тому же маршруту толпу тупоумных туристов, развлекать их, убирать за ними мусор, улыбаться и делать вид, что страшно всему этому рад.

Александр увидел в капитане родственную душу. А когда тот сказал, в чем заключается просьба (не бежать всем к одному борту с телефонами и камерами наперевес, чтобы лодка не перевернулась), Александр подумал, не стало бы это отличным выходом для них обоих?

Для капитана Адама – вряд ли. Он, вероятнее всего, умеет плавать. Выплывет, пускай и ровнехонько к новым проблемам. А вот Александр плавал, как топор, сразу пошел бы ко дну. И слава богу.

В определенном смысле он уже там.

Александр, говорили родители, был творческим человеком. Мама и папа восхищались его талантом и делали все, чтобы их долгожданный поздний ребенок добился успеха. Это случилось (в смысле, успех случился), и они были невероятно счастливы. Александр любил мать и отца, иногда думал: только ради того, чтобы увидеть, как они гордятся им и радуются его достижениям, он готов идти и покорять любые вершины.

Чуть больше пяти лет назад умерла мама: случился инфаркт, хотя ничто не предвещало. Отец – громогласный, говорливый, высокий – сразу съежился, стал меньше ростом и замолчал. Александр, сам еле справляющийся с горем, пытался расшевелить своего старика, но тот словно потерялся в этом мире. Смотрел на сына – и не узнавал. Во взгляде навсегда застыло обидчивое удивление, точно он никак не мог сообразить, куда подевалась его жена, с которой они были вместе полвека, почему его заставляют просыпаться, проживать день за днем и засыпать в одиночестве.

В итоге через четыре месяца отца не стало, и Александр, придавленный скорбью, оплакивая его, все же думал, что папе стало легче. Он верил, что они с мамой соединились снова, теперь им хорошо (чего не сказать о нем самом).

У Александра было странное чувство, что остался один на темной сцене, огни рамп погасли, а зрительный зал, для которого он старался, опустел. Зрители разошлись, больше некому рукоплескать его успехам. Горькое, неуютное ощущение, но все же Александру было двадцать восемь, он был самостоятельным, самодостаточным молодым мужчиной, который делал карьеру и добивался своего.

То, что он лишился родителей, не должно было остановить его рост – и не остановило. Просто, как и миллионы людей до него, потерявшие родителей, Александр осознал, что никто не будет любить его и гордиться им столь же чистосердечно, бескорыстно, от души, как мать и отец. Осознал – и смирился с этим, благо, он не был одинок: у Александра была любимая женщина.

Романы случались (не так уж часто, сказывалась постоянная занятость), но не оставляли следа в сердце, однако Мария – пардон за банальность – стала его ангелом. Александр со дня знакомства потерял голову, готов был горы свернуть ради нее, не говоря уже о том, чтобы жениться, как она того хотела.

Брак продлился пять лет. А потом светлый ангел заявил, что жизнь с Александром невыносима: он невнимателен, эгоистичен, зациклен на себе, повернут на работе, глух к ее просьбам и так далее.

Это был удар – удар тем более сильный, что Александр и понятия не имел, что Мария так несчастна. Ему казалось, он окружил ее заботой, выполнял ее просьбы и капризы, был нежен и терпелив. Черт возьми, он не ставил это себе в заслугу, он всего лишь любил жену!

Развод ударил по Александру в финансовом плане. Хорошо еще, что им не пришлось делать несчастными детей: их у супругов попросту не было.

Новый удар последовал через неделю после развода, когда Александр случайно узнал, что у Марии были любовники. Именно так, во множественном числе. От одного из них она пару лет назад сделала аборт, а с последним встречалась во время бракоразводного процесса, на публику рыдая и обвиняя мужа в жестокосердии и эгоцентризме.

Проболталась подруга Марии. Девушки поссорились, и приятельница решила отомстить, открыв глаза бывшему мужу.

– Не знаю, чего этой паршивке не хватало! Умница, красавец, деньги зарабатываешь, не жадный, – закатывала глаза подруга бывшей жены и красноречиво улыбалась, давая понять, что она бы оценила такое сокровище.

Первой реакцией было отторжение: Александр не поверил. Однако девица предоставила железобетонные доказательства, на которые невозможно было закрыть глаза. Вдобавок выяснилось, что некоторые из общих друзей были в курсе, но, по их словам, не хотели расстраивать обманутого мужа.

Высокопарно выражаясь, вера Александра в человечество пошатнулась. «Иль женщин уважать возможно, когда мне ангел изменил», – написал один поэт, Александр забыл его имя. Кажется, русский. У русских надрыв в крови, никто лучше них не умеет проклинать свою судьбину.

Итак, Александра предали. Жена обманывала его годами, а он был слеп и глух. Мысль, что подлая женщина смеялась над ним, врала, глядя в глаза, а в итоге еще и обвинила во всех смертных грехах, не давала покоя. Знать, что часть друзей и знакомых была в курсе, оказалось и вовсе мучительно.

Александр отгородился ото всех, замкнулся, сосредоточился на работе, которая всегда была опорой в его жизни. Но снежный ком, покатившийся с горы, только набирал обороты.

Вслед за родителями, женой и самоуважением Александр потерял работу.

Он был фотографом – востребованным, модным, одним из тех, кого рвут на части. Сотрудничал с ведущими европейскими изданиями, его снимки красовались на первых полосах газет и обложках журналов. Его выставки проходили с грандиозным успехом, а несколько фотографий были проданы в частные коллекции за сумму, которая многократно превышала годовой доход родителей, а они были люди небедные.

Уволить его не могли по той простой причине, что Александр был свободным художником. Но имелись контракты, которые постепенно, один за другим, расторгались.

Причины были разные, и каждая последовательно ставила крест на его карьере. Ему было лишь тридцать с небольшим, пора расцвета, но в тесном издательском мирке уже знали, что с Александром не стоит связываться: он мог сорвать съемку, вступить в конфликт, напиться, не прийти. Но это еще могли простить. А вот то, что фотографа начало подводить чутье, что взгляд его стал неточен, простить не могли.

Раньше каждый снимок производил грандиозный эффект – столько стиля, шарма, вкуса было в кадре! Тронутая поцелуем осени листва, старинный мост через реку, закат над морем, ржавый состав у заброшенного перрона, птица на ветке, полосатый кот у обочины – во всем Александр умел разглядеть нечто чудесное, в малой капле видел океан.

Видел сам – и показывал другим. Даже некрасивые, серые, обычные люди выглядели на его фотографиях великолепно, значительно. Александр умел рассмотреть в них то, что можно и нужно показывать, вытаскивал на свет божий нюансы и черты, позже притягивавшие взоры.

Однако все переменилось, Александр словно ослеп. Его камера запечатлевала унылую реальность – и ничего более. Это были посредственные снимки, «без изюма», как сказал главный редактор, который дольше всех остальных верил в то, что прежний гениальный творец вернется.

Все случилось не в одночасье, агония длилась около двух лет. На него сыпались отказы, Александр читал о себе разгромные статьи, отбивался от усиливающегося хейта в Интернете. Начинал проекты, которые раз за разом оказывались провальными, брался за работу, которую был не в состоянии довести до конца. Ссорился, конфликтовал, давал себе обещания, загорался новыми идеями, которые оказывались бесплодными, сухими, пустыми.

Суета изматывала, истощала, раз за разом приводила к мысли, что все лучшее позади, что ему ничего не добиться, а следующая потеря будет унизительнее предыдущей.

А затем ему пришла в голову мысль начать все с начала.

Почти всю жизнь Александр прожил в Германии, но решил переехать, оставить страну, где рухнуло все, к чему он стремился, на что уповал. Обрести себя в другом месте, там, где никто его не знает, – вот на что он надеялся.