Испанец. Священные земли Инков

Чабча Пуси обернулся и озадаченно посмотрел на испанца: ему было действительно нелегко понять, как это человек, только что переживший такой сложный момент, способен восхищаться красотой пейзажа. Однако он ничего не сказал, потому что перед ними вдруг возник коротышка Пома Ягуар, вставший на цыпочки в тщетной попытке дотянуться хотя бы до нагрудника испанца.

– У меня приказ моего повелителя, Инки Атауальпы, привести тебя к нему в Кито, столицу Северных владений… – пронзительным голосом объявил он, в то время как солдат, опустившись перед Молиной на колени, протягивал испанцу небольшую коробку из плетеной соломы. – И мой повелитель предлагает вам этот замечательный подарок в знак своей дружбы и своего желания союза.

Андалузец взял коробку и, открыв ее, обнаружил два массивных золотых кольца тонкой работы – такие же, как у Наместника. Он внимательно их рассмотрел и усмехнулся.

– Очень красивые! – согласился он. – Но пока мне не приходит в голову, куда их повесить… – Внезапно тон его голоса изменился, став властным и почти агрессивным. – Хотя я не понимаю, как это Атауальпа предлагает мне такие доказательства дружбы и в то же время приказывает убить мою охрану. Одно с другим не вяжется.

– Эти люди были не твоей охраной, а твоим конвоем. Они вели тебя, пленного, к Уаскару… А я тебя освободил.

– И ты в свою очередь превратился в мою охрану или в мой конвой? Разве я не свободен направиться куда пожелаю? Я в состоянии выбрать между Кито и Куско?

Пома Ягуар повернулся к Чабче Пуси и несколько мгновений смотрел на кураку с яростным выражением физиономии, словно считая того виновным, что ему задали подобный вопрос. Наконец, уцепившись за идею, которая показалась ему спасительной, он суетливо затараторил:

– Кито находится ближе, и будет правильно, если ты в первую очередь посетишь брата, который находится ближе. Затем мой повелитель предоставит тебе возможность продолжить путь в Куско, если таково будет твое желание. Не сделать этого значит показать, что ты неодинаково относишься к двум сыновьям Инки Уайны Капака, и это было бы ужасным оскорблением для моего повелителя и его самых верных подданных…

Алонсо де Молина, по-видимому, понял, что упираться тут абсолютно бесполезно, принимая во внимание скрытую угрозу, заключенную в словах коротышки, поэтому лишь широко развел руками в знак того, что не видит особой разницы между тем и другим городом, и одновременно показывая, что он вновь отправляется в путь.

– Ладно! Не будем терять времени… Кито ждет!

К вечеру они добрались до небольшой деревушки: несколько хижин из глины и соломы, которые сиротливо стояли посреди этого болотистого плоскогорья. Ее обитатели – молчаливые привидения в одежде землистого цвета, с лицами, обожженными солнцем, – едва завидя вооруженных людей, укрылись в глубине своих обиталищ.

Один лишь «льякта камайок», то есть инспектор общественных работ, который являлся высшим представителем власти в местности, удаленной от мало-мальски важного населенного пункта, отважился выйти навстречу прибывшим, однако в действительности его присутствие оказалось бесполезным, поскольку стоило ему увидеть «человека-бога» в сияющих доспехах, высоком шлеме да еще и с длинной густой бородой, он рухнул как подкошенный, уткнувшись в грязь лицом и сотрясаясь от конвульсий.

Губернатор Пома Ягуар ограничился тем, что яростно пнул несчастного под зад и немедленно направился к самой большой хижине, откуда бесцеремонно выставил перепуганных обитателей.

– Будете спать здесь, – объявил он Молине. – На рассвете продолжим путь по парамо[24 - Парамо – холодные, пустынные нагорья и гребни Анд.], чтобы перебраться через перевал к югу от озера.

– Это будет очень тяжелое путешествие, – возразил Чабча Пуси. – Кто, как не Виракоча, заслуживает того, чтобы передвигаться по Королевской дороге?

– Королевская дорога кишмя кишит шпионами, – желчно ответил тот. – И не открывай рта, если не хочешь истощить мое терпение. Виракоча – мой гость, я это знаю, а ты – мой пленник, не забывай.

Он вышел из хижины, оставив его возле дымного и вонючего огня от навоза альпаки, и Алонсо де Молина тотчас снял тяжелый шлем и кирасу и опустился на циновку, привалившись спиной к стене.

– Не нравится мне этот человек, – проговорил он, растирая руки и вытягивая их к огню в попытке согреться. – Ты был прав, и люди Атауальпы мне не нравятся.

– Они хотят войны.

– Война меня не пугает, – твердо ответил испанец. – Я всегда был военным человеком, но считаю недопустимым, что кто-то восстает против собственного брата и добивает раненых, как приказал сделать этот карлик. – Он глубоко вздохнул, то ли выражая недовольство, то ли в знак смирения. – Я чувствую себя обманутым, – вскоре добавил он. – Пленники на острове Эль Гальо рассказывали мне о прекрасной стране, в которой царит порядок, никто никогда не ложится спать без ужина и справедливость превыше всего… – Он широким жестом обвел вокруг. – И что я здесь нахожу!.. Ненависть и смерть; предательство и братоубийственные войны… Не нравится мне это. Нет, решительно не нравится.

– А чего ты ждал? – поинтересовался туземец, который устроился в другой стороне помещения. – Загородную прогулку? Меня с самого начала удивило твое поведение. Если ты бог, то ведешь себя как человек, а если ты человек, то ведешь себя как сумасшедший. Нельзя же в одиночку приехать в самую крупную из существующих империй и вести себя так легкомысленно. Я уже знаю, что никакой ты не бог, хотя с моей стороны твоей жизни не грозит опасность. Но что произойдет, когда это поймет Пома Ягуар, Чили Римак, Атауальпа или кто-либо еще? Ты внушаешь страх, а страх всегда был плохим советчиком. Тебя убьют.

– Ничего себе, утешил!

– Это не утешение, это совет. Ты спас мне жизнь, и единственный способ отблагодарить тебя – это спасти твою. Послушай, что я тебе говорю! Если не хочешь тоже превратиться в «рунантинья», измени поведение… Тебе вот нравится смеяться над вещами и людьми, да только мой народ не обладает чувством юмора. Смех – признак сумасшествия.

– Сумасшедший – тот, кто никогда не смеется, – изрек Алонсо де Молина. – Я приехал из тех краев, где ценят смех, веселье, песни, танцы, вино и женщин, потому что в Андалусии ты скорее ляжешь спать без ужина, чем без смеха… Но я принимаю совет: совершенно очевидно, что тот, кто живет в этих пустынных краях, на такой высоте, в таком холоде и при таком ветре, мало настроен веселиться… А вот скажи-ка: что, по-твоему, нам следует предпринять?

– Предпринять? – удивился курака. – Ничего. Наша судьба отныне в руках Атауальпы. Он решает.

– Ошибаешься, – спокойно возразил испанец. – Не для того я сюда добирался, чтобы превратиться в чей-то инструмент. Ты был прав: я предпочитаю Уаскара. Мы отправимся в Куско.

Собеседник покачал головой и какое-то время казалось, что он решил не отвечать. Этот великан с глазами морского цвета – становится не по себе, когда в них заглядываешь, – часто вел себя как человек не от мира сего, без мозгов. Наконец яростно фыркнув, он спросил с оттенком иронии:

– А что ты сделаешь с Помой Ягуаром? Скажешь ему, что мы уходим? Знаешь, что с ним сделает Атауальпа, если он вернется с пустыми руками?.. С живого спустит кожу после того, как сначала убьет у него на глазах всю семью…

– По-видимому, то же самое сделает с тобой Уаскар… А ты мне нравишься больше, чем этот мерзкий карлик.

– Да ведь у него люди и сила на его стороне!..

Алонсо де Молина слегка улыбнулся:

– А на моей – хитрость… – Он выдержал многозначительную паузу и с любовью похлопал по аркебузе. – И «труба громов».

– Ты собираешься его убить?

– Если он меня не вынудит это сделать, то нет.

Чабча Пуси, курака Акомайо, глубоко задумался, не сводя взгляда с огня, и в итоге, вновь подняв голову, заметил:

– Мне больно об этом говорить, но, если ты не убьешь Пому Ягуара, мы далеко не уйдем. Он знает, чем рискует, и будет нас преследовать до самих ворот Куско, если понадобится. Однако, если он умрет, мы будем вне опасности. Я знаю его людей: если они окажутся без начальника, то не станут предпринимать никаких действий до тех пор, пока им не пришлют нового. Таков закон: если человек не принадлежит к правящему классу, ему возбраняется действовать самостоятельно, без приказа. А среди людей Помы Ягуара только рабы или солдаты. Никто и пальцем не шевельнет, когда речь идет о таком деликатном деле, как жизнь Виракочи.

– Мне претит мысль о хладнокровном убийстве человека, даже когда речь идет о тюремщике. – Он озабоченно покачал головой. – Когда я сошел на берег в этой стране, я думал, что окончательно распрощался с войной и насилием, и вот поди ж ты – на днях убил одного из твоих людей, а сегодня – солдата. Не проси меня убить еще и карлика.

Туземец кивнул головой в сторону аркебузы.

– Если ты не хотел убивать, зачем же тогда притащил с собой оружие?

– Чтобы защищаться.

– Что ты до сих пор и делал. И защитишь себя, если убьешь Пому Ягуара… Взгляни правде в глаза! Если ты согласишься, чтобы он отвел тебя в Кито, рано или поздно Атауальпа обнаружит, что ты не бог, а человек, от которого ему немного пользы и который может стать опасным. И тогда твоя жизнь будет не дороже моей, которая в данный момент ничего не стоит.

Алонсо де Молина некоторое время молчал, собираясь с мыслями, и, протянув руку, снял со стены тростниковую свирель и начал с силой в нее дуть, хотя у него почти ничего не получилось.

– Это какие же легкие надо иметь, чтобы на этом играть, – заметил он и наконец тряхнул головой в знак согласия. – Ладно! – добавил он. – Если не будет другого выхода, я убью Пому Ягуара, но это мне совершенно не по душе…

Полчаса спустя они вдвоем покинули хижину и прямо перед ней, на своего рода центральной площади этой грязной деревушки, в укрытии от ветра, образованном высокими стенами, обнаружили весь отряд солдат: те сидели на корточках вокруг костра, а Пома Ягуар устроился на крохотном табурете в углу.

Уже совсем стемнело, луна еще не появилась, и северный ветер, пробирающий до костей, разгуливал по плоскогорью, завывая зловеще, как никогда.

Испанец невольно восхитился силой духа людей, отваживающихся обитать в этой пустынной и ледяной пуня[25 - Пуна – высокогорный ландшафтный пояс внутри плоскогорий и плато в Центральных Андах Южной Америки.], степи, где росли только хилые кустики и чахлые травы, которые едва позволяли выжить их скудным стадам лам, альпак и викуний. Казалось, ничего, кроме круглых мучнистых клубней, нельзя вырастить на крохотных клочках пригодной земли, беспорядочно разбросанных то там, то сям, и на всем пространстве, которое можно было охватить взглядом, не было видно ни одного дерева или древесного куста. Даже воздух, разреженный из-за высоты, был таким скудным, что костер тоже разгорался с большим трудом, и вонючего дыма от него было больше, чем тепла, которое давал огонь, медленно поглощая кучи высушенных солнцем экскрементов – его единственную пищу.

Он посмотрел на «Наместника», закутавшегося в выцветшее красное пончо: тот смахивал на безжизненную мумию или на обезьяну, оцепеневшую от холода.

Он поколебался какое-то мгновение и наконец, словно смирившись, слегка распахнул тяжелое одеяло из шерсти альпаки, которое дал ему Чабча Пуси, чтобы защищаться от холода в горах, и доспехи вспыхнули в свете пламени, ослепив солдат, которые испуганно за ним наблюдали.

– Мы уходим! – объявил он, обращаясь непосредственно к Поме Ягуару, тело которого тут же напряглось, словно неожиданно вернувшись к жизни. – Мы с моим другом уходим, и не пытайся нас преследовать, иначе мне придется тебя убить.

– Ты не можешь уйти, – дрожащим голосом возразил коротышка. – У меня приказ доставить тебя в Кито живым или мертвым.