Капитализм в Америке: История

За этим должна последовать не менее важная реформа финансовой системы: еще один финансовый кризис масштаба тех, что случились в 2008-м или 1929 г., может подорвать легитимность всей финансово-политической системы, повергнув ее в полный хаос в краткосрочной перспективе. Все подобные кризисы, как мы подробнее поговорим ниже, возникают из-за того, что финансовые посредники (кредитно-финансовые учреждения) располагают слишком недостаточными резервами капитала и провоцируют современные формы панических изъятий вкладов. Исторически соотношение акционерного капитала к активам в нефинансовых секторах американской экономики составляло 40–50 % всех активов. «Цепные» дефолты фирм с подобным балансом капитала происходят крайне редко. Периодические обвальные дефолты – это прискорбное свойство финансовых организаций, в которых показатель соотношения акционерного капитала к активам гораздо ниже. Лучший способ предотвратить повторение кризиса – принудить банки создавать гораздо больший объем резервов капитала и обеспечительных средств. История не подтверждает ставшее в последнее время очень популярным положение о том, что подобное требование серьезно снижает объем заимствований и замедляет экономический рост. К сожалению, политики избрали иное решение – создавая сложную регламентацию, наподобие закону Додда – Франка 2010 г.[47 - Закон Додда-Франка, призванный защитить интересы рядовых граждан, предусматривал создание Совета по надзору за финансовой стабильностью, функции которого и определялись на 2319 (!) страницах закона. К нему авторы впоследствии не раз возвращаются. – Прим. ред.], пойдя на поводу у различных групп влияния, которые предпочитают составлять длинные списки пожеланий и требований, вместо того, чтобы попытаться найти реальное решение конкретных проблем. Закон Додда – Франка лишь усложняет и без того достаточно запутанную структуру отраслевого регулирования, которая десятилетиями выстраивалась совершенно бессистемно, что называется, «на коленке».

Тем не менее, когда Америка сталкивалась с угрозой национального упадка в прошлом – в 1930-е гг., например, или в 1970-е, – она всегда находила способ справиться с проблемами и становилась лишь сильнее. Внутренняя сила национальной экономики и вместе с тем национального характера всегда позволяла Америке преодолеть последствия ошибок политиков. В 1940 г. будущее Америки выглядело мрачным: страна только-только выбралась из десятилетнего экономического застоя и финансовой ямы. Однако всего через десять лет экономика Америки уже работала на полную мощность, став – с большим отрывом от любых потенциальных конкурентов – самой успешной в мире.

Один из способов побороть подступающий пессимизм – взглянуть на происходящее в Кремниевой долине, где предприниматели изобретают будущее. Это будущее всего – от смартфонов до робототехники. Можно обратить взгляд и в прошлое. Двести лет назад американские поселенцы сталкивались с проблемами, по сравнению с которыми современные проблемы Америки меркнут: как выжить в огромном враждебном мире, не прощающем ошибок, как создать политическую систему, гармонично сочетающую права отдельных штатов и федерального правительства, частную инициативу с коллективной ответственностью.

История о том, как были решены эти проблемы, в равной степени захватывающа и поучительна.

Глава 1

Республика бизнесменов: 1776–1880 гг.

При слове «колония» на ум приходят «эксплуатация» и «обособленность». Однако колониальная Америка во многих смыслах относилась к числу самых благоприятных мест на Земле. Природа щедро наделила ее ресурсами, а управление колониями было достаточно либеральным. С 1600 по 1766 г. население американских колоний росло быстрее всего в мире – в два с лишним раза по сравнению с населением метрополии. А к моменту, когда колонии уже были готовы расстаться с Британией, американцы были одними из самых богатых людей мира: по ценам 2017 г. их подушевая производительность составляла 4,71 долл. в день[48 - John McCusker, ed., "Colonial Statistics", Governance and International Relations, vol. 5 of Historical Statistics of the United States: Millennial Edition, ed. Susan B. Carter et al. (New York: Cambridge University Press, 2006), 627; Richard Sutch, ed., "National Income and Product", Economic Structure and Performance, vol. 3 of Historical Statistics of the United States: Millennial Edition, 3.]. Американцы в среднем были на 5–7 см выше, чем европейцы. Рождаемость в колониях также была выше – каждая женщина в среднем рожала шестерых-семерых детей (в Англии – четверых-пятерых). Бенджамин Франклин даже предположил, что к середине 1880-х гг. «по эту сторону океана англичан будет больше». Просторный Новый Свет предоставил поселенцам почти неограниченные запасы основных ресурсов для жизни – землю, дичь, рыбу, лес и полезные ископаемые. Колонии от метрополии отделяли 4828 км открытого океана, поэтому колонисты обладали относительной свободой жить так, как им хотелось.

При этом они не смогли воспроизвести у себя закрытое британское общественное устройство: на их берегу Атлантики было слишком мало администраторов из метрополии и англиканских священнослужителей для того, чтобы навязать его местным уроженцам[49 - Под местными уроженцами авторы понимают именно колонистов. Индейцы не только не считаются авторами таковыми, но и поминаются лишь мельком – как досадная помеха в овладении настоящими американцами природных богатств континента. – Прим. ред.][50 - Robert H. Wiebe, SelfRule: A Cultural History of American Democracy (Chicago: University of Chicago Press, 1995), 17.]. В Англии ремесленные гильдии и «гильдии искусств»[51 - Имеются в виду интеллектуальные профессии, которым обучали в университетах, – богословие, право, медицина. В русской традиции они обычно называются «искусствами», в британской – learned professions. Как и ремесленники, богословы, правоведы и медики также объединялись в профессиональные гильдии.] могли уничтожить любую новую идею. Они регулировали конкуренцию. Но в Америке они были слишком слабы для того, чтобы оказать существенное влияние на общество – не говоря уже о том, чтобы контролировать его. Колонисты исключительно дорожили своей независимостью. Они свыклись с ней и не желали с ней расставаться. «Они не испытывают привязанности к какому-то определенному месту, наоборот, тяга к смене мест, кажется, стала их второй натурой, – замечал современник. – Им свойственно постоянно воображать, что там, вдали, всегда есть земли получше тех, на которых они уже обосновались»[52 - Gordon S. Wood, The American Revolution: A History (New York: Modern Library, 2002), 9.].

Вместе с тем колонистам отчаянно не хватало изысканности. Сливки местного общества изо всех сил пытались подражать стилю жизни британских джентри, импортируя из метрополии мебель, дорогой фарфор, одежду и чай. Тяга же американцев к высшему образованию не имела себе равных во всем остальном мире – к 1800 г. в новой стране были основаны десятки университетов. В Англии к тому времени их было только два. 29 из 56 делегатов Первого континентального конгресса имели степени об окончании колледжа. Образованным американцам не приходилось стыдиться за свои знания ни перед кем в мире. Они изучали великие тексты, лежавшие в основе западной мысли, – античную классику, Библию и разнообразные комментарии к ней. Особенно тщательно они штудировали работы британских мыслителей, выделяя из них юристов уровня Уильяма Блэкстона[53 - Уильям Блэкстон (1723–1780) – английский юрист и писатель, первым создавший учебный курс английского права и выпустивший по этой теме несколько книг. – Прим. ред.] и философов вроде Джона Локка. Не обходили вниманием они и французских философов. Когда же они наконец дозрели до мысли создать новую страну, то создали самую впечатляющую Конституцию из тех, что видел мир.

Их Конституция обращается к самым насущным, «вечным» вопросам политической философии. Как обеспечить равновесие между благоразумием и широким народным представительством? Как сбалансировать права личности и волю большинства? Конституция обращалась и к новым проблемам, возникшим после распада старого, стабильного мироустройства: как удовлетворить и потребности коммерции, и требования власти народа? Как обеспечить незыблемость определенных постулатов в хаотично меняющемся мире?

Конституция превратила Соединенные Штаты в нечто уникальное в мировой истории – в зарождающееся демократическое общество, установившее строгие пределы того, что может себе позволить большинство[54 - Американская конституция была создана как демократия местной знати и призвана была защитить их частную собственность от поползновений бедноты, прибывавшей из Европы. Прочие не имели прямых избирательных прав: до сих пор американцы, следуя архаичной (XVIII в.) и слегка модернизированной в 1842 г. системе, избирают не президента своей страны, а выборщиков, которые, следуя линии своей партии, примут какое-либо решение в пользу того или иного кандидата. – Прим. ред.]. Большинство не могло покуситься на право частной собственности, на право заниматься торговлей или иной коммерческой деятельностью, на право индивида сохранять плоды своего труда, включая труда умственного. Именно это – больше, чем что бы то ни было иное, – позволило твердо гарантировать будущее процветание Америки. Это было гораздо важнее, чем традиционные «естественные» экономические преимущества вроде обширных территорий и богатых запасов сырья. Это побуждало людей заниматься предпринимательством, не опасаясь того, что плоды их усилий могут отобрать или украсть. Отцам-основателям удалось создать прекрасную архитектуру Основного Закона, не уступала ей и проработка деталей. Отказавшись от внутренних тарифов (европейцы не могли избавиться от них до 1980-х гг.), американцы получили крупнейший в мире единый рынок. Это позволило создать промышленность огромных масштабов, при этом регионы страны могли специализироваться. Кроме того, Конституция распространила имущественные права на важнейшую отрасль – на мир идей[55 - Alan Taylor, American Revolutions: A Continental History, 1750–1804 (New York: W. W. Norton, 2016), 375.].

С хлеба на воду

При всех своих преимуществах страна, рожденная Американской революцией, была в значительной степени сельскохозяйственной. Путешествуя по Америке в 1794–1796 гг., великий французский дипломат Талейран поражался ее отсталости. Америка «оставалась еще во младенчестве, если говорить о мануфактурном производстве: несколько литейных, несколько стекольных фабрик, кожевенных мануфактур, значительное число мелких и плохо оборудованных мастерских по производству кашемира [грубой шерстяной ткани], кое-где мастерские по выделке хлопка… все это свидетельствует о том, насколько жалкие усилия были предприняты до сих пор, чтобы обеспечить эту страну производством товаров повседневного спроса»[56 - Цит. по: Douglas A. Irwin, Clashing over Commerce: A History of U. S. Trade Policy (Chicago: University of Chicago Press, 2017), 121.].

По сравнению с метрополией финансовая система Америки была примитивной. Национальный банк в Англии был основан еще в 1694 г., когда банк под названием The Governor and Company of the Bank of England получил монопольное право на выпуск ассигнаций. В 1717 г. был введен золотой стандарт: тогдашний глава Королевского монетного двора сэр Исаак Ньютон определил фунт в золотом весовом выражении (4,25 фунтов за тройскую унцию золота). В Америке же до 1780-х гг. банков не было вовсе. В 1781 г. Роберт Моррис учредил Банк Северной Америки (The Bank of North America), в 1784 г. Александр Гамильтон основал Банк Нью-Йорка (The Bank of New York), а Джон Хэнкок и Сэмюэл Адамс – Массачусетский банк (Massachusetts Bank). До 1830-х гг. в Америке не существовало и ясной единой финансовой политики. Конституция наделяла Конгресс (статья I, раздел 8) правом «чеканить монету» и «регулировать ценность ее». Монетный акт 1792 г. определял американский доллар прежде всего в серебре, а не в золоте (доллар составлял эквивалент 371,25 гран серебра[57 - Гран – старинная система измерения драгоценных металлов и камней. Вес тройского грана, о котором идет речь, – 64,79891 мг. Соответственно 1 доллар оценивался в 24,057 г. – Прим. ред.]); правда, он оставлял место и для золота: монеты более высокого достоинства (от 2,5 долл. до десятидолларового «орла») по этому закону чеканились из золота. Золотое содержание доллара было определено в 24,75 гран чистого золота, а отношение цены серебра к золоту – в 15 к одному. Однако это соотношение оказалось необоснованным: по мере падения рыночной цены серебра золото, более дорогое за океаном, чем на территории США, экспортировалось в таких объемах, что Америка едва не лишилась золотых монет в обращении. В 1834 г. федеральное правительство наконец разобралось с этой проблемой, установив новое соотношение – 16 к одному – и приняв британский золотой стандарт.

Более 90 % населения Америки составляли сельские жители – фермеры или плантаторы. Только три города – Филадельфия, Бостон и Нью-Йорк – могли похвастать населением выше 16 000 человек. По сравнению с мегаполисами того времени – Лондоном (750 000 жителей) или Пекином (почти 3 000 000 жителей) – крупнейшие американские города выглядели убогими захолустьями[58 - Taylor, American Revolutions, 23.]. Большинство американцев питалось продуктами, которые они сами же и выращивали, носили одежду собственного изготовления, тачали сами себе обувь и – что было самым трудоемким – варили собственное мыло и свечи из перетопленного животного жира. Основным строительным материалом было дерево; древесина же служила и основным источником топлива. Основным источником энергии – животные, а с появлением первых мануфактур – вода, вращавшая приводные колеса примитивных агрегатов. Сельскохозяйственные орудия американских колонистов мало отличались от тех, которые использовались в Древнем Риме: плуги и бороны делались из древесных веток, утыканных кусками железа и подвязанных полосками воловьей кожи. Они ездили по разбитым тропам и трактам, усеянным валунами и обломками деревьев; ливни превращали эти «дороги» в непролазные болота, а долгие засухи делали их пыльными и жесткими.

Жизнь, по большей части заполненная изнурительным трудом, была тяжелой, жестокой и суровой. Фермеры могли выжить, только если все члены семьи – дети наравне со взрослыми, женщины наравне с мужчинами, старики наравне с молодыми – отдавали все свои силы труду. Бездельников наказывали или выгоняли из дому. Даже самые примитивные домашние дела – натаскать воды для мытья или стирки, выбросить мусор – отнимали невероятно много времени и сил. Ритм жизни определялся восходом и закатом солнца (главные источники искусственного освещения – свечи и лампы на китовом жире – были редкой и при этом малоэффективной роскошью). Представления поселенцев о скорости сводились к «копытам и парусам». Путешественникам приходилось мириться со множеством неудобств: они тряслись в седлах, их бросало от борта к борту в фургонах, как мешки с картошкой, на борту кораблей они страдали от морской болезни. Потеря подковы или поломка оси фургона на суше приковывала их к месту, словно баржу, севшую на мель на реке. По пути из своего дома в Монтичелло, штат Вирджиния, на инаугурацию в Вашингтон, округ Колумбия, в 1801 г. Томасу Джефферсону пришлось переходить вброд пять рек[59 - Ann Norton Greene, Horses at Work: Harnessing Power in Industrial America (Cambridge, MA: Harvard University Press, 2008), 48.].

Американцы были заложниками климата своей страны. Современные историки, забившиеся в свои снабженные кондиционерами кабинеты, склонны с насмешкой отмахиваться от доводов Монтескьё, изложенных им в трактате «О духе законов» (The Spirit of the Laws), о том, что климат – это рок для народов. Для Джорджа Вашингтона и его современников это было само собой разумеющимся. На северо-востоке страны зима могла накрыть людей снегом на долгие месяцы. На Среднем Западе торнадо и сейчас способны сровнять с землей целые поселения. На Юге есть только два сезона – жаркий и дьявольски жаркий. (Рабство в некотором смысле было ужасающим, но естественным ответом на особенности местного климата: в такой жаре и влажности заставить свободных людей заниматься трудоемкими сельскохозяйственными работами невозможно.) Погода – капризный и при этом еще и деспотичный хозяин. Нежданное наводнение может сделать дороги непроезжими. Поздние заморозки способны уничтожить урожай.

В первые годы после окончания Войны за независимость американцы были пленниками и в географическом смысле: их поселения сосредоточились на узкой полоске земли вдоль Восточного побережья. Они не решались путешествовать вглубь континента, поскольку практически вся эта территория оставалась большим белым пятном на карте, где всем заправляли конкурирующие европейские державы и частные корпорации. На диких территориях путешественников подстерегало множество опасностей – коренные жители, обозленные на белых поселенцев за то, что те сгоняли их с насиженных мест; кровожадные волки и медведи, всегда готовые отведать человечины; солдаты и наемники враждебных государств. Но главной опасностью диких земель была их неизведанность – без точных карт заблудиться там было очень легко.

Американцы были заложниками и собственного невежества – точно так же, как и климата. Прежде всего им остро недоставало актуальной информации о том, что происходит в мире. Новости даже о значительных событиях в те времена добирались из одного края в другой неделями, а уж из Европы в Америку – и того дольше. О кончине Джорджа Вашингтона в Нью-Йорке узнали только через неделю после того, как он умер. Новость о том, что Наполеон готов продать Луизиану, отправленная Джеймсом Монро из Парижа, добралась до Томаса Джефферсона в Вашингтоне через месяц с лишним.

Роберт Макнамара говорил о «тумане войны». В первые десятилетия существования США подобный туман окружал американцев практически всегда. Это был своего рода «туман повседневности». Они затевали сражения, когда война была уже выиграна[60 - Видимо, имеется в виду вышеприведенный пример сражения под Новым Орлеаном в январе 1815 г. – Прим. ред.]. Они переплачивали бешеные суммы за «редкие» товары как раз накануне прибытия кораблей с грузом этих самых товаров. Такая ситуация оказывалась тем более опасной, когда жизнь была настолько изменчива и нестабильна. Приток импорта на Восточное побережье зависел от небольшого по численности торгового флота – эти корабли (и весь этот импорт в целом) легко могли пасть жертвой плохой погоды или военных действий между враждебными державами.

Правительство блуждало в том же тумане невежества, что и обыватели. Во время Американской революции повстанцы не располагали даже самой приблизительной информацией о стране, которую они собирались освобождать. Каково было ее население? На чем и как оно зарабатывало на жизнь? Способны ли были американцы обеспечивать самих себя? Новообразованное правительство немедленно занялось сбором статистических данных о населении: Конституция включала положение об обязательной переписи населения каждые десять лет для того, чтобы верно распределять места в Конгрессе. Первая перепись была проведена вскоре после создания США – в 1790 г. Однако до 1840 г. никаких данных о производстве или сельском хозяйстве правительство не собирало. Пол Дэвид из Стэнфордского университета назвал период до 1840 г. темным веком статистики.

Основные экономические связи людей устанавливались с миром дикой природы – в частности, с животными, с ветром и водой. Как горожане, так и сельские жители Америки были окружены целыми зверинцами – свиньями и овцами, курами и утками и, конечно, лошадьми. Собаки бегали без привязи. В каждом доме размером больше хибары была лошадь. По сравнению со своими современными аналогами домашние животные были мелкими и жилистыми, приспособленными к выживанию в суровых условиях, а не к тому, чтобы производить как можно больше молока, мяса или яиц. В 1800 г. в среднем корова, вероятно, давала около 453 л молока за год. Сегодня она дает 7257,5 л[61 - Alan L. Olmstead and Paul W. Rhode, ed., "Crops and Livestock", Economic Sectors, vol. 4 of Historical Statistics of the United States: Millennial Edition, 18.]. В то же время их использовали далеко не только для еды: шкуры обеспечивали людей одеждой и обувью, а из копыт варили клей. Использовать в дело «все, кроме визга» – таким было правило тех времен, далеких от какой бы то ни было сентиментальности. Американцы были и земледельцами, и охотниками одновременно. Природа была переполнена бесплатной пищей и одеждой – в виде лосей, оленей и диких уток. Джон Астор сколотил самое большое в Америке состояние на торговле бобровыми, куньими, ондатровыми и медвежьими шкурами (правда, часть денег, заработанных на охоте на необъятных просторах Америки, он весьма предусмотрительно потратил на очень большое поместье на Манхэттене).

Самыми главными животными Америки того времени оставались лошади. Более того, лошади тогда, вероятно, были самой важной частью основного капитала страны. В 1800 г. в Америке насчитывалось где-то около миллиона лошадей и мулов. Комбинация человека и лошади была краеугольным камнем американской экономики тех лет – примерно так же, как сейчас стержневым элементом экономики является комбинация человека и компьютера. Породистые лошади служили источником богатства – а также источником развлечений: в Вирджинии и в Кентукки, в частности, обсуждение родословных лошадей стало излюбленным повседневным занятием.

Американцам повезло – страну во всех направлениях пересекала сеть из рек и озер, выполнявших роль водных магистралей. Главной среди них являлась могучая Миссисипи, растянувшаяся на 6000 км. Эта транспортная артерия связывала Средний Запад и Юг Америки. По рекам и озерам легко перетекали товары из региона в регион. Поселенцы использовали энергию воды, возводя мельницы и другие производства на берегах рек с быстрым течением. Еще выгоднее было использовать комбинацию гидроэнергетики с силой тяжести, размещая производства рядом с водопадами, вроде водопада на реке Чарльз в Уолтеме, штат Массачусетс. Фрэнсис Лоуэлл вместе с группой бостонских торговцев даже создали компанию – «Владельцы шлюзов и каналов» (Proprietors of the Locks and Canals) на реке Мерримак. Они контролировали течение реки и продавали высвободившиеся гидроэнергетические ресурсы владельцам местных мельниц и фабрик[62 - Oscar Handlin and Lilian Handlin, Liberty in Expansion 1760–1850 (New York: Harper & Row, 1989), 246–247.]. Водные пути, однако, не были лишены некоторых недостатков. Транспортировать грузы вверх по течению таких мощных рек, как, например, Миссисипи, зачастую было просто невозможно.

Еще одним источником благосостояния американцев был Атлантический океан. Атлантика обеспечивала их как обильными запасами рыбы и морепродуктов, так и столбовым транспортным путем в Европу. Рыболовство в Новой Англии было настолько успешной индустрией, что сам Адам Смит назвал ее в своей книге «одной из самых, вероятно, важной в мире»[63 - W. B. Todd, ed., An Inquiry into the Nature and Causes of "The Wealth of Nation," vol. 2 of Glasgow Edition of the Works and Correspondence of Adam Smith (Oxford: Clarendon Press, 1976), 578.]. Поселенцы добывали омаров, устриц, сельдь, осетра, морского окуня и пикшу, крабов и треску. По сути, треска для Массачусетса была тем же, что табак для Вирджинии. «Колыбель американской свободы», Фанел-холл[64 - Фанел-холл – историческое здание в Бостоне. С 1742 г. служит в качестве рынка и конференц-зала. Здесь произносили речи Сэмюэл Адамс, Джеймс Отис и другие поборники независимости от Великобритании. В настоящее время здание является частью Тропы свободы и Бостонского национального исторического парка. В наши дни популярно среди туристов, является 11-й из 16 точек на Тропе Свободы. – Прим. ред.], был подарком Питера Фанела, бостонского торговца, сделавшего состояние на продаже трески из Новой Англии по всему миру.

Самым ценным «водным зверем» была не рыба, но млекопитающее – спрос на китовый жир был столь велик, что чистые доходы китобойного бизнеса в ведущем китобойном порту Америки, Нью-Бедфорде в штате Массачусетс, с 1817 по 1892 г. в среднем составляли 14 % в год. Китобойный синдикат Gideon Allen & Sons, расположенный там, получал до 60 % годовой прибыли в течение большей части XIX в., финансируя китобойные экспедиции, – вероятно, это лучшие финансовые показатели частной компании за всю историю Америки[65 - "Fin Tech: The First Venture Capitalists", The Economist, December 30, 2015.].

Америка была богата древесиной не менее, чем морепродуктами: лесные угодья занимали более 364 млн га континента. Переселенцы из Англии поражались тому, насколько много было деревьев в Америке по сравнению с их родиной, леса которой были сведены почти подчистую: сосны, дубы, клены, вязы, ивы, разнообразные хвойные породы и множество других. Один из поселенцев в Вирджинии обронил, что это «похоже на лес, стоящий в воде». Другой, в Мэриленде, писал, что «мы живем довольно близко друг к другу, но мы не видим соседских домов за деревьями». В густых лесах Америки поселенцы различали контуры будущей цивилизации – мебель для своих домов, топливо для своих очагов и кузниц, мачты и корпуса своих кораблей, детали машин и даже зубные протезы[66 - Walter A. McDougall, Freedom Just Around the Corner: A New American History 1585–1828 (New York: HarperCollins, 2004), 40.].

Поэт Уолт Уитмен видел в топоре символ, отделивший Новый Свет от Старого. В Европе топором рубили головы аристократам. В Америке топор использовался для того, чтобы превращать лес в полезные предметы[67 - David Reynolds, America, Empire of Liberty (London: Allen Lane, 2009), 144–145.]:

Топор взлетает!
Могучий лес дает тысячи порождений,
Они падают, растут, образуются –
Палатка, хижина, пристань, таможня,
Цеп, плуг, кирка, пешня, лопата,
Дранка, перила, стойка, филенка,
косяк, планка, панель, конек…[68 - Из «Песни о топоре» в переводе М. Зенкевича. Стихи Уолта Уитмена (1819–1892), как правило, лишены привычного ритма и рифмы.]

Располагая такими природными богатствами, американцы не собирались влачить жалкое существование и жить в бедности. Они разработали новые способы извлекать прибыль из окружающей среды. Джейкоб Перкинс в 1795 г. изобрел машину, способную производить 200 000 гвоздей в день. Гвоздильная машина позволила возводить деревянные балочно-стоечные каркасные дома (что само по себе не требовало особых навыков) с минимальными затратами усилий. Уильям Водсворт усовершенствовал этот процесс и далее, создав в 1820-е гг. распиловочную машину, распиливающую дерево по заданным параметрам. К 1829 г. американцы потребляли более 24 кубометров досок в год – в три с половиной раза больше, чем в Британии в пересчете на подушевое потребление[69 - McDougall, Freedom Just Around the Corner, 490.]. Однако, преображая окружающий мир силой своей изобретательности, американцы оставались зависимыми от него: к 1850 г. даже самые совершенные машины и механизмы производились из дерева, а их приводные ремни – из кожи.

Рип Ван Винкль

Война за независимость погрузила Америку в такой шок, по сравнению с которым шок, испытываемый Великобританией в связи с выходом из Евросоюза, кажется совсем незначительным. В XVIII в. британская Америка наладила достаточно тесные связи с экономикой метрополии. Америка импортировала готовые продукты, произведенные в этой мастерской мира, расплачиваясь за них из своих бездонных кладовых природных богатств – рыбой и древесиной, а также дорогими продуктами сельского хозяйства – табаком и рисом. Рост трансокеанской торговли, по ходу которого товары преодолевали по 4800 км в обе стороны, теоретически обосновывался идеями меркантилизма[70 - Меркантилизм – экономическое учение эпохи становления капитализма и национальных государств, предусматривавшее активное вмешательство государства в экономическую жизнь страны с целью обеспечить положительный внешнеторговый баланс и тем самым накопить в ней достаточное количество золотой и серебряной монеты. – Прим. ред.] и стимулировался разгоравшейся экономической борьбой между крупнейшими европейскими державами.

Война за независимость оставила хрупкую американскую экономику в руинах. Сражавшиеся армии уничтожали города и фермерские усадьбы. Британские военные корабли остановили морскую торговлю. Более 25 000 американцев погибли в боях. Континентальный конгресс пытался профинансировать войну, запустив на всю катушку печатный станок – не обеспеченных ничем ассигнаций-«континенталей»[71 - По сути – долговых расписок правительства.] было напечатано на 242 млн долл. Поначалу это сработало, позволив Джорджу Вашингтону снабдить армию провизией и амуницией, но постепенно привело к гиперинфляции. К 1780 г. континентали торговались за одну сороковую их номинальной стоимости (отсюда и выражение «не стоит и континенталя»), и правительству пришлось изъять их из обращения. Таким образом, эта новая национальная валюта исполнила роль скрытого налога на обычных – а еще в большей степени на богатых – американцев. Те, кто перевел свои сбережения в континентали, дешевевшие все сильнее, фактически были вынуждены оплатить значительную долю военных расходов правительства (см. рис. 1.1).

.

Последствия войны еще более усугубили ситуацию. Отчаянно пытаясь осознать свое положение и роль в изменившемся мире, Америка столкнулась с ситуацией, которую один из историков назвал крупнейшим обвалом экономических доходов в истории: национальный доход упал на 30 %, судя по данным международной торговли[72 - Taylor, American Revolutions, 23.]. Более того, государственный военный долг Америки составлял огромную сумму: новое правительство США, образованное в соответствии с Договором об образовании конфедерации английских колоний в Северной Америке, было должно 51 млн долл. (с совокупным долгом всех штатов по отдельности – еще 25 млн долл.), но правительство не имело достаточно власти для того, чтобы повысить доход за счет сбора налогов, – оно просто не имело права собирать налоги.

Тем не менее стараниями Александра Гамильтона, ставшего министром финансов США, новообразованное государство на удивление энергично и успешно привело свои финансы в порядок. Конституция США позволила федеральному правительству пополнять статьи бюджета за счет таможенных сборов, что предоставило Гамильтону средства, необходимые для того, чтобы обеспечить доверие к Америке как к надежному заемщику, способному выплатить свои долги, – прежде всего со стороны Франции. На основе этого доверия правительство смогло договориться о новых заимствованиях[73 - U. S. Debt and Foreign Loans, 1775–1795, Department of State, Office of the Historian, https://history.state.gov/milestones/1784–1800/loans (https://history.state.gov/milestones/1784%E2%80%931800/loans).].

Всего через несколько лет после провозглашения независимости рост американской экономики возобновился. В 1819 г. увидела свет новелла Вашингтона Ирвинга, изумительно точно отражавшая дух новой страны, «Рип ван Винкль» (Rip Van Winkle) – о человеке, который после 20-летнего сна обнаружил, что мир вокруг него изменился до неузнаваемости. Америка рванулась вперед бешеным аллюром сразу по нескольким важным направлениям экономической жизни. Площадь страны, население и материальное благосостояние ее граждан росли как на дрожжах. Территория США выросла в четыре раза за счет покупок, завоеваний, аннексий и заселения земель, которые прежде были заняты коренными жителями континента, а потом были присвоены Францией, Испанией, Великобританией или Мексикой. В 1803 г. «Луизианская покупка» Томаса Джефферсона принесла США весь бассейн Миссисипи к западу от реки – за это Америка заплатила Наполеону Бонапарту 15 млн долл. Покупка, львиную долю которой обеспечили средства, выделенные банковским домом братьев Барингов (Baring Brothers), продемонстрировала, что «кредитная история» молодых Соединенных Штатов весьма надежна. Тем самым Новый Орлеан превратился в американский порт, а Миссисипи – во внутреннюю реку США[74 - С 1800 по 1804 г. банковский дом Baring Brothers носил имя Francis Baring and Co., после чего сменил имя на Baring Brothers.]. В 1821 г. Эндрю Джексон организовал приобретение Флориды у Испании. Позже США присоединили Техас (1845), Калифорнию (1850) и большую часть современного юго-запада. В 1864 г. США отбили последние британские претензии на американскую территорию в Орегоне.

Население страны со времен первой переписи в 1790 г. выросло с 3,9 млн человек до 31,5 млн в 1860-м – в четыре раза быстрее, чем в Европе, и в шесть раз, чем в целом в мире. С 1815 по 1830 г. население района к западу от Аппалачей росло в три раза быстрее, чем население на территории 13 колоний, с которых начинались Соединенные Штаты. Каждые три года к США добавлялся новый штат. Новые города вырастали на юге и западе страны – Питтсбург, Цинциннати, Нэшвилл и другие, – как локальные центры и как магниты, притягивающие людей. Объем национального капитала рос еще быстрее: с 1774 по 1799 г. он более чем утроился, а к началу Гражданской войны (1861 г.) вырос в 16 раз[75 - Robert Gallman, "Growth and Change in the Long Nineteenth Century", The Long Nineteenth Century, vol. 2 of The Cambridge Economic History of the United States, ed. Stanley Engerman and Robert Gallman (Cambridge: Cambridge University Press, 2000), 13.].

С 1800 по 1850 г. реальный валовый внутренний продукт Америки рос в среднем ежегодно на 3,7 %. Доход на душу населения вырос на 40 %. «Никакое другое государство в тот период не могло сравниться хотя бы по одному показателю этого взрывного роста, – заметил историк Джеймс Макферсон в книге «Боевой клич свободы» (Battle Cry for Freedom). – Сочетание всех трех показателей сделало Америку государством-вундеркиндом XIX в.»[76 - James McPherson, Battle Cry of Freedom (Oxford: Oxford University Press, 1988), 6 (Макферсон Дж. Боевой клич свободы. Гражданская война в США 1861–1865. Екатеринбург: Гонзо, 2012).]. Постепенно рост начал сопровождаться последовательностью циклов подъема-спада. В обществах, основу экономики которых составляет натуральное хозяйство, экономические проблемы, как правило, обусловлены либо изменениями местных условий хозяйствования, либо воздействием природных факторов. В условиях развитой экономики, напротив, деловая активность развивается дуалистически: постепенно ускоряющийся рост активности сменяется драматическими спадами, которые называют по-разному – «кризисами» или «паникой».

Паника 1819 г. стала первым опытом финансового кризиса мирного времени для Америки. В августе 1818 г. Второй банк Соединенных Штатов прекратил прием банкнот, посчитав, что их обеспечение угрожающе мало. Затем в октябре казначейство США усугубило разворачивавшийся финансовый кризис, вынудив банк перевести 2 млн долл. наличными для погашения облигаций по «Луизианской покупке». Государственные банки по всему Югу и Западу затребовали возврата кредитов от перезаложенных фермерских хозяйств. Стоимость многих ферм упала на 50 % и более. Местные банки начали лишать закредитованных фермеров прав пользования фермами, передавая их заложенные купчие во Второй банк Соединенных Штатов. В 1819 г. цены на хлопок всего за день упали на 25 %. Затем началась рецессия, от последствий которой Америка не могла оправиться до 1821 г.

Эта паника определила «стандарт» последующих – 1837, 1857, 1884, 1893, 1896 и 1907 гг. Конкретные поводы, вызывавшие обвальные циклы подъема-спада, каждый раз были совершенно разными. Однако структурная причина их оставалась неизменной: бурный рост продолжался до тех пор, пока не достигал «золотого потолка», ограничивавшего поступление кредитов и заставлявшего предприятия резко урезать расходы. Рост провоцировал эйфорию, а та – создание избыточных мощностей и товарное перепроизводство. Перепроизводство вызывало рост процентной ставки кредита, а это, в свою очередь, приводило к резким коррекциям курсов на фондовой бирже – и, соответственно, к политическим пертурбациям. Рис. 1.2 демонстрирует, что экономическая активность в период с 1855 по 1907 г. раз за разом достигала отметки 85–87 %, после чего вскоре рушилась. Это было совсем непохоже на экономику XVIII в., когда ритм жизни в основном диктовался сменой сезонов.

.

В последующие десятилетия «золотой потолок» несколько приподнялся. Мировые запасы золота возросли после того, как месторождения этого металла обнаружили в Калифорнии в 1848 г., в Южной Африке в 1886 г. и на Юконе в 1896 г. Выщелачивание золота цианидами и другие технологические усовершенствования повысили добычу как на новых, так и на старых приисках. Распространение чековых расчетных офисов и другие финансовые нововведения позволили наращивать объем кредитной эмиссии на заданный объем золота. Однако и здесь возникали побочные эффекты: рост предложения золота, возможно, спровоцировал один из самых серьезных экономических спадов в истории Америки. Этот спад начался в 1893 г. Острая необходимость найти способ предотвращать подобные кризисы привела к тому, что в 1908 г. был принят закон Олдрича – Вриланда, что в итоге привело к созданию Федеральной резервной системы в 1913 г. Она заменила несовершенную систему казначейских облигаций (суверенного кредита) США золотыми слитками.

Культура роста

Культура нового государства-вундеркинда была необычайно открытой и динамичной. Отцы-основатели прекрасно сумели выразить дух времени, воплотившийся в этой культуре. «Пахарь, прямо стоящий на ногах, выше джентльмена, опустившегося на колени», – говорил Бенджамин Франклин. «Этот народ родился не для того, чтобы его взнуздали и оседлали. Нет среди него и тех избранных в сапогах со шпорами, способных оседлать его и помыкать им», – вторил ему Джефферсон. За последующие десятилетия новая культура открытости пустила еще более глубокие корни. Иностранцы впечатлялись (или возмущались) буржуазной натурой американцев. Они подмечали одержимость американцев бизнесом и деньгами. Леди Стюарт-Уортли писала: «В этом великом трансатлантическом улье нет места трутням». Фрэнсис Грунд заявил: «Труд у них почитается таким же обязательным условием образа жизни и благополучия, как еда и одежда для европейца». Токвиль замечал: «Я, по правде, не знаю никакой иной страны, где материальное благосостояние вызывало бы у людей такое восхищение и привязанность». Прибыв в Огайо, он воскликнул: «Все общество здесь – это фабрика!» Путешественники-иностранцы обычно увязывали эту целеустремленность (или стяжательство – тут уж как посмотреть) с тем обстоятельством, что, по словам Фрэнсис Троллоп, в Америке «сын любого человека может стать равным сыну любого другого человека»[77 - Wiebe, Self-Rule, 43.]. Отвратительным исключением из этого правила было, разумеется, рабство, о чем речь пойдет ниже.

На дальнейшее развитие и укрепление этой культуры открытости мощнейшее влияние оказали два фактора. Протестанты считали тяжелый труд проявлением добродетели, а образование – путем к постижению Библии. Философы Просвещения оспаривали ценность устоявшихся иерархий и авторитетов, призывая людей полагаться на свои собственные суждения. При всех различиях эти две традиции прекрасно сопрягались с явлением созидательного разрушения: они учили американцев подвергать деятельному сомнению как существующий порядок вещей – в стремлении к самосовершенствованию, так и устоявшиеся мнения и истины – в стремлении к рациональному постижению мира.

Нехватка рабочей силы также оказала свое влияние. В Америке плотность населения была самой низкой в мире. (Фактически Британия потерпела поражение в войне со своими подданными-колонистами в том числе и потому, что те были слишком широко рассеяны по территории колоний: британцы могли оккупировать прибрежные города при поддержке могучего королевского военного флота, но для того, чтобы подчинить себе сельские районы, где проживало 95 % населения колоний, британцам банально не хватало сил.) В Европе предостережения Мальтуса из его «Очерка о законе народонаселения» (Essay on the Principle of Population) о том, что население растет быстрее, чем площади обрабатываемой земли, необходимые для того, чтобы обеспечить пропитание, могли показаться верными. Но в Америке такая идея выглядела абсурдной: рук для работы на уже доступной земле отчаянно не хватало[78 - Там же, 41.]. Плотность населения оставалась достаточно низкой и тогда, когда Америку наводнили иммигранты, поскольку территория страны расширялась вместе с ростом ее населения: количество человек на квадратную милю даже упало – с 6,1 в 1800 г. до 4,3 в 1810 г.