Краеугольный камень

Стивен Хэммонд был преданным солдатом и хорошим парнем, этого у него не отнять. Что неудивительно, это ведь не блестящие побрякушки и воинские звания, которыми его сначала осыпали, а затем потребовали вернуть.

Путь из Нового Орлеана в Бостон предстоял неблизкий. Стив заполнил бензобак до отказа и выехал еще до рассвета. Вскоре, за пределами города, серый хайвей лег перед ним бесконечной шелковой лентой. По ветровому стеклу забарабанил дождь, когда Стивен пересек границу штата, а в приоткрытое окно прокрался холодный ветер, и тогда Стив в полной мере ощутил наступившую осень. И вспомнил сентябрь две тысячи первого года, когда его отлаженная жизнь кончилась и началась новая, полная песка и смерти, заключенная в оптике прицела.

Небрежно и расслабленно держа руль тяжелого Шевроле «Субурбан» пальцами одной руки, капитан Хэммонд даже не представлял, что и этой его жизни придет конец. Всего через каких-то двадцать четыре часа. Он вжимал педаль газа в пол, приближая свою неминуемую гибель, и внимательно, словно теперь это имело хоть какое-то значение, следил за дорогой.

Глава первая. Несокрушимая свобода

Когда рядовой Стивен Хэммонд впервые прибыл в Афганистан, то решил, что его пустыни похожи на Долину Смерти в Мохаве. Словно не было перелета через океан, когда его взвод прикомандировали к первой дивизии разведбатальона морской пехоты, словно он снова стал мальчишкой на заднем сидении маминого джипа «Чероки». Он почувствовал горячий ветер в волосах и заунывные завывания Битлз из приемника. Увидел светлую, редеющую макушку отчима за подголовником переднего сидения и старшего брата, который задумчиво глядел в окно, заткнув уши наушниками. Стивен вспомнил мать. Ее счастливую улыбку и солнечные очки, ее нежные руки и ногти, накрашенные красным лаком, ласковый, мягкий голос и напрочь отсутствующий слух. Каждое лето после того, как мать Стива, Саванна, вышла замуж за дантиста Брэда Хэммонда, они проводили путешествуя по стране.

Пустынное солнце слепило глаза, и Стивен, пошарив в одном из карманов экипировки, нашел солнцезащитные очки. И тогда Кабул открыл перед ним свое истинное лицо, и до Стива дошло, что их бросили в самое пекло, спустили в ад, окунули в кровавую бойню. Разорение было практически библейским.

Первый лейтенант Алекс Махоун, командуя взводом, устроил опорный пункт в руинах чьего-то дома. Саманные стены были изъедены пулями, крыша обвалилась, но и это было лучше, чем стоять посреди улицы без укрытия. Снаружи они были как на ладони и, если бы вражескому снайперу вздумалось стрелять, он без труда снял бы их всех – медлительных, взволнованных и абсолютно ничего не соображающих мальчишек. Поэтому, лейтенант Махоун счел полуразрушенную одноэтажную лачугу хорошей, пусть и зыбкой защитой. У них появилось время – то, чего на войне всегда было в обрез.

– Здесь тебе не Майами, сынок, – сказал Махоун, хотя был старше самого Стива лет на десять, он сорвал с лица Стивена очки и раздавил их пяткой тяжелого ботинка.

Стив поднял очки с пола, покрытого восточным ковром и красноватой пылью, и с сожалением обнаружил их безнадежно сломанными. А когда отвлекся от своей потери, заметил изувеченного ребенка, пригвожденного к стене взрывом бомбы, пробившей ветхую крышу. Пока лейтенант выбирал правильную позицию для пулеметчика, снайпера и наводчика, из соседнего дома пытался выбраться босоногий мужчина с мертвой девочкой на руках. Стив отметил, что держал он ее так, словно она была жива, словно убаюкивал. С ним была жена, которая металась и едва могла видеть, потому что ее лицо было залито кровью, а из головы торчал осколок шрапнели. К убежищу приблизился другой мужчина с девочкой постарше. Стив сразу заметил, что девчонка едва дышала, но все же она была жива. Мужчина схватил Стива за руку и попытался передать девочку ему. И тут уже вмешался Алекс Махоун.

Стива поразило, как отчаянно этот незнакомый ему мужчина пытался спасти своего ребенка, хотя знал, что ей не жить. Его поразило, как хладнокровно лейтенант Махоун, спасая их задницы от обнаружения, пригрозил горожанам оружием. Как они, покалеченные, уже наполовину мертвые, развернулись, словно стадо послушных овец, привыкших, что режимы рушатся каждый день, побрели прочь. Тот мужчина уложил свою дочь к ногам старика, которому пули изрешетили грудь, и там, насколько Стив смог понять, через несколько минут она перестала дышать. В тот день, в первый день настоящих боевых действий, Стивен увидел настоящую войну, весь ее шокирующий ужас. Он стал свидетелем кровопролитной расправы такого масштаба, что в последующие годы все слова, способные описать тот солнечный день в Кабуле, ту картину, которую Стив увидел своими глазами, будут казаться недостаточно емкими, бессильными и бесцветными перед ужасной и трагической правдой.

– Страшно? – спросил рядовой Риверс, когда Стив нашел себя крепко сжимающим винтовку. Майкл Риверс был таким же, как и сам Стив, юнцом. Скорее всего, даже моложе, потому что Хэммонд к две тысячи второму успел закончить три курса колледжа, а Майк только школу. Стив не ответил, потому что лейтенант Махоун смирил их обоих строгим взглядом и велел осмотреть помещение.

Если бы можно было вернуться назад, никогда не переступать порог той комнаты, единственной с уцелевшей дверью, если бы Стивен вовремя смог очнуться от оцепенения и не записываться в армию, то он обязательно закончил колледж, а позже устроился бы в стоматологическую клинику отчима. И жизнь текла бы своим чередом, и он бы купил дом в престижном районе Чикаго, и дорогую машину, на которой бы никогда не ездил. У него было бы будущее, которое оборвалось в тот момент, когда он из всех возможных вариантов выбрал тот, в котором не было счастливого конца, когда слепо, как нитка за иголкой, пошел на войну вслед за братом, когда открыл дверь.

За дверью была небольшая комната, скорее всего – детская, потому что среди человеческих тел, разбросанных по полу от стены к стене, Стивен увидел потрепанные мягкие игрушки. Комната использовалась талибами, как сборный пункт для убитых и раненых. Живой мужчина с длинной бородой и раскуроченным животом изо всех сил тянулся к оружию. Сначала Стив хотел проверить, нет ли внутри кого-нибудь еще выжившего, но сообразил, что сделай он это, тут же окажется в слепой зоне, а ничего не подозревающие ребята за его спиной станут легкой добычей, мишенями в тире. Комната была завалена трупами и огромным количеством оружия и боеприпасов: АК-47, магазинами, пулеметными лентами, гранатами. Стив попросил мужчину остановиться, но тот просто не мог этого сделать, вера в то, что он поступает правильно, затмила его разум, искоренила страх смерти, а раз уж он отсюда не выберется, то заберет с собой как можно больше американцев. На мгновение он все же остановился, а затем посмотрел на Стива так, словно уже был мертв, и схватил свой АК-47. И прежде, чем он успел навести автомат (в руках у него уже не было силы от обширного кровотечения) Стивен прицелился из М16[2 - М16 – американская автоматическая винтовка калибра 5,56 мм.] и выстрелил ему в голову. Это был первый человек, которого Стив убил. Он надтреснуто и хрипло выдохнул, и замертво повалился навзничь.

– Быстро ты его, – усмехнулся Риверс и одобрительно кивнул. – Даже не сомневался.

Махоун не был столь же весел, а то, что Стива вывернуло на его ботинки, понравилось ему еще меньше. Правда, высказываться по этому поводу он не стал, только похлопал по плечу и шепнул что-то неразборчивое. Он в полной мере осознавал свою оплошность и то, что едва не лишился целого взвода, потому что не осмотрел опорный пункт.

Парни в тот день были взбудоражены, взвинчены и эмоционально заряжены тем ужасом, который им довелось увидеть. И, чтобы не довести их до нервного срыва, лейтенанту пришлось свернуть операцию и вернуться в лагерь. После завершения боя они обнаружили в соседней комнате еще больше оружия, боеприпасов, а к тому же продовольствия. Среди всего было несколько минометов и ПЗРК[3 - ПЗРК – переносной зенитный ракетный комплекс.].

Оружия оказалось так много, что им забили несколько «Страйкеров»[4 - «Страйкер» – семейство колесных боевых бронированных машин производства американской компании «Дженерал дайнемикс лэнд системз», которые находятся на вооружении механизированных войск Армии США.] и «Хамви»[5 - «Хамви» – американский армейский внедорожник, состоящий на вооружении ВС США.], некоторым пришлось возвращаться пешком. По дороге еще нескольких ребят стошнило то ли от обезвоживания, то от всего увиденного. А уже в лагере Стив, пока шел к душевой, чтобы отстоять очередь и помыться, краем уха услышал из пропыленной зеленой палатки голоса Махоуна и полковника Миллигана. Махоун жаловался неизвестно кому на то, что его взвод, состоящий из скулящих щенков, от которых еще пахнет материнским молоком, отправили в эпицентр бессмысленной бойни. На что полковник сказал, что они перешли от защищенного лагеря, тренировочных вылазок и обороны к стремительным атакам и к полноценным миссиям. И к тому же, бойня не была бессмысленной, раз бронетранспортеры и боевые машины ломятся от количества вражеского оружия.

Стив много думал о месте боевых действий перед тем, как ступил на борт военного вертолета, неуклюжего грузового уродца, с парой рабочих винтов, но на деле все оказалось в несколько раз хуже, чем он представлял, даже в самых нелепых предположениях. Обстановка буквально была взрывоопасной, нестабильной, непредсказуемой. Им говорили, что они борцы за свободу, они должны свергнуть режим талибов, должны показать, кто тут главный. «Убей их» – фраза, которую он слышал много раз в тренировочном лагере. Фраза, которая стала неофициальным девизом морской пехоты, которую морские пехотинцы выкрикивали вместо приветствия, которую кричали остальные, пока один морпех пытался побить на плаце свой же рекорд. Никто не говорил им, что под раздачу попадут гражданские, жертвы среди мирного населения скрывались за гуманитарными миссиями или вовсе были не учтены. Стив был зол всю обратную дорогу и уже в лагере, стоя под слабой струйкой едва теплой воды, он чувствовал себя обманутым. Но злился он не на правительство, не на лейтенанта Махоуна и даже не на полковника Миллигана, Стивен злился на брата и почти ненавидел его, за то, что тот не предупредил Стива, с каким ужасом ему предстоит столкнуться.

Лейтенант корпуса морской пехоты Дуглас Хэммонд был старше Стива на девять лет. Когда Стиву исполнилось двадцать один, и он почувствовал вкус свободы и настоящей жизни, Дуглас успел стать ветераном войны в Персидском заливе и благополучно вернуться из Сомали. А прошлой осенью Дуглас женился на соседской девчонке, получившей отличное образование. В детстве Грейси дружила со Стивом, но замуж вышла за Дугласа. И это не стало для Стива такой уж неожиданностью. Дуг был настоящим красавчиком: высоким, голубоглазым и темноволосым. Всегда гладко выбрит и коротко, по-армейски подстрижен. Широкий разворот плеч внушал трепет даже тогда, когда на нем не было тяжелой экипировки и навеска. Парадная форма, в которой он появлялся на пороге дома после каждой командировки, действовала на девчонок так, как и предполагалось. Молодой сержант Дуглас Хэммонд нравился всем, он был положительным героем, тем, кто отправился за океан, чтобы там установить демократию и надрать зад плохим парням. Стив был другим – вдумчивым, не таким безусловно красивым, много читал и ставил себе совершенно другие цели, в отличие от брата, он хотел получить хорошее образование. Он никогда не был азартен, как брат, рядом с Дугом он был просто не оформившимся мальчишкой со щенячьим взглядом.

Дуглас мало говорил о том, почему на самом деле пошел в армию, и к тому же, в морскую пехоту, где парней тренировали почти так же жестко, как «морских котиков». Брат был грубой силой, в детстве он лупил Стива за то, что тот слонялся по улице в компании друзей, вместо того чтобы сидеть над учебниками, хотя сам с трудом закончил школу. Скорее всего, ему было достаточно тех причин, которые упоминались на агитационных плакатах по найму. Дуглас был взбалмошным подростком. Он был одним из тех ребят, которых учителя с радостью выпроваживали из средней школы в старшие классы, чтобы наконец-то перестать мучиться с дисциплинарными наказаниями. Когда мать Стива, Саванна, во второй раз вышла замуж за стоматолога из Чикаго, Дуглас в первый же год сбежал из дома. Закончилась его затея бесславно: офицер полиции притащил Дугласа домой среди ночи, отчитав на крыльце дома. Мать вышла из себя из-за страха потерять сына и наговорила Стиву кучу гадостей об их отце и о том, что Дуглас становится на него похожим, а уже после обратилась в полицию. Потом это повторялось несколько раз, и в конце концов в восемьдесят девятом, после выпускного, на следующий день, Дуг вступил в национальную гвардию, но, посчитав службу там слишком неторопливой, безопасной и размеренной, отправился на реальную военную службу. А когда навоевался, поумерил свой пыл, вернулся домой и женился на Грейси – наступила осень две тысячи первого.

Тот сентябрь в Чикаго был теплым и солнечным. Утром во вторник в доме Хэммондов собралась шумная компания. Грейс помогала Саванне готовить завтрак, Брэд сидел за столом, уткнувшись в газету, то и дело подливая себе кофе из кофеварки. Дуглас поглощал глазунью из четырех яиц, он был умыт, причесан и одет в строгий костюм – днем ему предстояло собеседование в частной охранной организации и в полиции. Сам Стив без особого удовольствия жевал тост с тающим на нем арахисовым маслом. Накануне он вернулся домой за полночь и, конечно, не выспался. Дуглас же, не в пример ему самому, был свеж, от него за версту пахло мылом и лосьоном после бритья. Утро было спокойным, похожим на многие другие и таким бы оставалось, если бы Грейс для фонового шума не включила телевизор. Утренний просмотр новостей стал для них всех ритуалом с тех пор, как Дуглас записался добровольцем в армию. Военные действия за океаном освещались не часто и скупо, но сухие сводки о потерях среди американских солдат давали надежду всякий раз, когда в списке погибших не было фамилии Хэммонд.

Но тем сентябрьским утром все новостные каналы были настроены только на одну частоту. Дикторы наперебой говорили о серии террористических актов, совершенных не за океаном, на другом континенте, а в Америке, в Нью-Йорке и в Вашингтоне.

Стивен несколько раз прокручивал в памяти этот момент, он отчетливо помнил, как громко звякнули и затихли столовые приборы, которыми до этого активно орудовал Дуглас. Он слышал, как Брэд с шелестом сложил газету и свернул ее в рулон. Мама села на широкий подоконник и прислонилась плечом к оконному откосу. Дуглас, неотрывно глядя на экран, инстинктивно протянул руки к Грейс.

– Иди-ка сюда, милая, – шепнул он, и она прижалась к нему со спины, опустив тонкие ладони на его массивные плечи.

А Стив был предоставлен самому себе и своим мыслям. Иногда ему казалось, что с ним что-то не так, раз он редко осознанно сопереживал чувствам и эмоциям других людей. Иногда, где-то на уровне подсознания, он испытывал жалость к людям, но та жалость была мимолетной и бессмысленной, так бывает жаль случайных мелких зверьков, угодивших под колеса машины на хайвее. Но в Нью-Йорке, похоже, разверзся ад. Черная копоть и дым устремлялись в небо, а на землю падали люди, трезво оценившие свое положение, люди, которые предпочли полет в вечность смерти от огня. Стив никого из них не судил, потому что люди остаются людьми, только имея возможность выбрать путь, по которому собираются пройти и, в конечном счете, человека определяют не черты характера, данного ему при рождении, не набор ДНК, а поступки.

События сентября две тысячи первого оставили внутри Стива незатянувшуюся кровоточащую рану. И до него мгновенно дошел смысл слова «эмпатия», потому что тех несчастных, кто навсегда остался погребенным под руинами Всемирного торгового центра, тех, кто погиб среди дымных пожарищ и взрывов, тех полицейских и пожарных, послушно, словно марионетки в чьих-то умелых руках, отдавших свои жизни, Стиву было искренне, безвременно и неутешительно жаль.

Вечер того дня, когда Буш объявил войну движению Талибан[6 - Талибан – исламистское движение, зародившееся в Афганистане среди пуштунов в 1994 году. Запрещено на территории РФ.] в Афганистане, запомнился Стиву так же хорошо, как и утро, когда первый шок утонул в безмолвии и молчаливом отчаянье. Вечером Стивен стал невольным свидетелем разговора между братом и его женой.

Вернувшись с войны, Дуглас постучался в двери церкви в поисках спасения. А спустя несколько месяцев перестал ходить туда, потому что переключаться с одной зависимости на другую было чертовски плохим решением со времен сотворения мира. Он не был готов сменить военную форму морского пехотинца и оружие на ризу священника и карманную Библию. Дуглас решил, что он покинул ряды одного беспощадного и сурового воинства не для того, чтобы сразу же примкнуть к другому, куда более нетерпимому и ярому. Вместо этого он сделал предложение Грейси, а затем стал посещать собрания в центре помощи ветеранам, много читать, начал изучать философию и превратился в агностика. То, что он увидел на войне, поселило в нем тень сомнения, его раздирали вопросы по поводу существования Бога, и в конце концов он пришел к выводу, что абсолютная и безоговорочная вера доступна только слепцам.

Стив лежал в своей кровати и не мог уснуть. Его штормило, мысли одна за другой сменялись в голове, как слайды диафильма. Детская комната Дугласа была за стенкой, и разговор брата с Грейси он услышал против воли.

– Я прочел одну из твоих книг о Древней Греции, – вкрадчиво признался Дуглас. Такого добра у нее, учителя истории, было полно. Грейс молчала, словно уже была готова принять все, что он скажет, и в глубине души уже отпустила его. Стива удивляла ее способность говорить Дугласу «да» на все, что бы он ни сказал. Он так и не сходил ни на одно из запланированных собеседований, а отглаженный дорогой костюм, подарок отчима, вернул на вешалку, повесил рядом с парадной военной формой. – Я собираюсь вернуться, Грейс, – наконец признался он.

– Нет, – спокойно ответила она. В ее голосе Стив услышал земную твердыню и слезы.

– Грейси, там парни кладут свои жизни. Я не собираюсь отсиживаться дома, за их спинами. Ты ведь знаешь, что это не про меня. Парни из моего взвода… – Грейс не дала Дугласу договорить.

– У тебя будет ребенок, – сказала она, и на несколько секунд разговор прервался.

– Ты это серьезно? – спросил Дуглас.

– Серьезней некуда, милый. Ты станешь отцом, – Грейс прервалась, Стив услышал, как его брат радостно и восторженно, как подросток, завопил от счастья. А потом Грейси сказала: – Но это ведь тебя не удержит, я права?

– В Спарте мать, провожая сына на войну, желала ему вернуться домой со щитом или на щите. Что значило: вернись домой живым и гордым, как победитель, со щитом в руках, или пусть тебя, с честью погибшего в бою, принесут сослуживцы на щите. Грейси, скажи мне, что любишь меня так же сильно. Отпусти меня и пожелай вернуться домой со щитом, – Стивен не ожидал услышать нечто подобное от брата, ему даже стало неловко за подслушанный разговор, настолько интимный, и явно не предназначенный для него.

– Я люблю тебя, – согласилась Грейс.

– Но с легкостью не отпустишь? – усмехнулся Дуглас.

– Не отпущу, – подтвердила она его слова.

К утру сумка Дугласа уже была собрана. На его шее висел армейский жетон, а в руках были ключи от машины. Он улыбался и жевал жвачку. Мама отменила консультации, Брэд на день закрыл клинику, Грейси отпросилась с работы, а Стив пропустил колледж, чтобы проводить Дугласа в часть.

– Когда теперь увидимся? – спросил Стив брата, когда они сели за стол, чтобы позавтракать перед отбытием Дуга. Брэд договорился о его практике в Европе, которая должна была состояться сразу после рождественских каникул. На это же время у Дугласа намечалась смена личного состава.

– Не знаю, Стиви, – Дуглас повел плечом и сжал ладонь Грейс под столом.

– Стиви – шестилетний пухлый мальчишка. Меня зовут Стив, – сказал он.

– Засранец, вот ты кто, – брат рассмеялся и потрепал Стива по макушке, взлохматив тщательно уложенные воском волосы. – Увидимся летом.

– Возвращайся скорей, – попросила Грейс. И тогда Дуглас накрыл ладонью ее еще плоский живот.

От Стива не укрылся этот полный немого отчаяния жест. Он сгреб в кулак ткань ее тонкой шелковой блузки, сжал челюсти так, что на выбритом лице проступили желваки, и сглотнул – выступ кадыка скакнул вверх, а затем вернулся на место.

– Там, чтобы выжить, тебе нужна веская причина. То, ради чего ты будешь рвать глотки, стрелять в ублюдков и не задумываться о том, что каждая твоя снятая цель – не мишень в тире, а живой человек. Плевать – пусть сдохнут все разом, если это поможет мне вернуться домой, к семье, – сказал однажды Дуглас, когда вернулся домой из Сомали, после очередной смены состава. – Каждая выпущенная из ствола пуля – шаг в сторону дома.

– Ты хороший человек, – Стив взглянул в глаза брата, в глаза такие же голубые и светлые, как у него самого. – Но разве ты не понимаешь, что война – это путь наименьшего сопротивления. Что война – это смерть. И однажды ты можешь не вернуться.

– Заканчивай читать умные книжки, Стиви, – усмехнулся Дуглас, выдохнул в серое небо тугую струю табачного дыма и сжал плечо брата.

– В детстве ты колотил меня, чтобы я читал.