Просветлённая обезьяна

Маэстро молча посмотрел на всех. Боно слушал его с искренним интересом.

– Всё относительно, – сказал Маэстро. – Для тебя тропинка к твоему дедушке имела смысл. Но ты не оплакиваешь каждого дедушку, который умирает. Ты не ходишь ко всем бабушкам и дедушкам, это пустые тропы. Просто у тебя есть сила привязанности к твоему дедушке. Но она относительна и есть только у тебя. Поверь, никто из нас не скучает по твоему дедушке, как ты.

Девушка улыбнулась.

– Отпустить – значит прекратить прикладывать усилие, – продолжил Маэстро.

– Это всё звучит как-то… научно, что ли, – в изумлении прошептал Боно.

– А должно звучать так, будто я шарлатан? – спросил Маэстро, а остальные засмеялись. – Вы сами сюда пришли. Мы просто собрались, чтобы говорить, чтобы жить. Это место, откуда каждый может уйти и куда каждый может прийти. Наши родственники нам не принадлежат, мы не можем решать, когда им умирать. Мы переживаем не потому, что их нет, мы переживаем потому, что у нас нет возможности с ними увидеться.

– Иногда мне его не хватает, – продолжала девушка.

– Тебе не хватает. А ты представь, что твой дедушка там, где ему хорошо. А ты ходишь и думаешь: «Дедушка должен быть со мной, а не там, где он сейчас».

– Но он мёртв, как ему может быть хорошо?

– Но ему и не плохо. Ты пытаешься объяснить это определённым образом. В университете я дружил с одним учёным, однажды он сказал мне: «Просто представь, что я – это ты, воплотившееся в другой человеческой форме. Тогда все люди – просто один человек, имеющий множество воплощений». Правда, при этом он добавил: «Возможно, человечество – это огромный мозг, страдающий психозом, шизофренией. Наша планета должна сидеть в смирительной рубашке и ощущать безумие, которое мы порой творим».

Кто-то усмехнулся, кто-то понимающе кивал, а кто-то пристально смотрел на Маэстро, пытаясь его понять.

– Со мной примерно такой же парень учился, – сказал Боно.

– Что он говорил? – спросил Маэстро.

Остальные посмотрели на Боно, ожидая ответа.

– Всё началось с так называемой квантовой теории мужских сосков, – начал Боно. – Тогда слово «квантовый» было довольно популярным, а сама теория родилась в споре с профессором. Наш профессор называл мужские соски абсолютно бесполезными. Но этот парень утверждал, что мужские соски служат доказательством того, что мы являемся частью эволюционного процесса, представляющего собой биологическую кашу, в которой мы пытаемся отыскать смысл. Твердил, что мы все крохотные частицы огромной биологической машины, которую пытаемся постичь. А мужские соски тому доказательство.

Люди внимательно слушали Боно, кто-то даже записывал. Роза прикрыла лицо руками, похоже, она слышала это тысячу раз, и ей было немного неловко оттого, что теперь Боно выступает публично с «квантовой теорией мужских сосков».

– А я ему всегда отвечал, что мы просветлённые обезьяны, – продолжил Боно. – Мы обезьяны, которые отложили в сторонку бананы, надели брюки и отправились на поиски смысла.

Маэстро рассмеялся.

– Приветствую вас, просветлённые обезьяны, – обратился он к остальным.

В ответ шатёр наполнился смехом. Кто-то начал изображать обезьяний вопль. Роза тоже смеялась, похоже, что ей больше не было стыдно. Боно улыбался.

Когда люди успокоились, он сказал:

– По поводу мужских сосков хотелось добавить. Современные исследования показывают, что при употреблении женских гормонов мужские молочные железы тоже могут выделять молоко.

– Вот это уже полезно, – сказал Маэстро. – Сможем сами себя кормить. Молоко покупать не придётся. Если и есть в этой вселенной что-то абсолютное, то это пример про соски.

Беседа оказалась довольно забавной. Теперь я знал не только о теории просветлённых обезьян, придуманной человеком, назвавшимся Бонобо, но ещё и о квантовой теории мужских сосков. Правда, я не был готов поделиться этими знаниями с первым встречным, а вот шатёр, в котором мы тогда собрались, был местом, где можно было обсудить что угодно.

– Почему мы не называем своих имён? – спросил кто-то, когда возникла небольшая пауза в разговоре.

– Назови, если хочешь, – ответил Маэстро. – Здесь собрались люди, выбравшие себе прозвища. Это такая игра. Она нужна, чтобы понять, что вы пришли в этот мир без имени. Всё, что вас окружает, не имеет имени. У камня нет имени, у дерева нет имени, у птиц нет имени, это мы их так называем. Ваше имя вы получили от родителей. Когда мы умрём, наше имя останется лишь на надгробье. Но здесь мы свободны от имён. Мы здесь, чтобы жить, просто находиться. Как дерево, камень или птица.

Маэстро пристально посмотрел на окружающих и, улыбнувшись, добавил:

– Не думайте об имени. Подумайте о красоте. О том, что сегодня великий день.

На этом Маэстро закончил. Он встал, поклонился и ушёл. Некоторые остались отдыхать в шатре. Мы тоже лежали на подушках и разговаривали.

Вечером мы собрались у костра. Я жарил сосиски, нанизанные на ветки. Четыре штуки. Две себе и две Агами. Она достала бутылку безалкогольного вина и предложила нам выпить. Я понюхал его, и мне показалось, что оно пахнет какими-то таблетками. Я отказался.

– Безалкогольное вино? – удивился Боно. – Какой в этом смысл? Вино – это прокисший виноградный сок. А это, получается, прокисший виноградный сок, из которого убрали алкоголь.

– Ты просто не понимаешь, – возразила Роза и протянула пустую кружку Агами.

У костра с нами сидел худощавый мужик по прозвищу Хмурый. Он тоже потянулся за безалкогольным вином. Понюхав налитую жидкость, он смущённо сказал:

– Вино без алкоголя – это как женщина, которую невозможно полюбить.

– Потому что она тоже пахнет таблетками? – спросил я.

– Нет. Потому что влюбиться в женщину – значить быть опьянённым ею.

– За это стоит выпить, – сказала Агами и подняла свою кружку.

Врачебная тайна

Ещё одну ночь я провёл в лагере. Тогда, можно сказать, я не просто возомнил себя путешественником, я оказался среди таких же скитальцев. Я не был особенным. Маэстро говорил, что никто не является особенным и в этом особенность каждого. У меня была палатка, как у остальных, примерно такой же спальник, ничего необычного. А вот сосиски закончились.

Люди в лагере были добрыми и довольно общительными. Утром мы с Агами пошли попрошайничать. Это была её идея. Она предложила, а я не смог ей отказать, слишком уж красивой она была. Мы подходили к людям и просили поделиться чем-нибудь. Нам удалось разжиться вяленой рыбой, консервами и даже бутылкой лимонада. Правда, с некоторыми людьми пришлось обмениваться.

– Просить полезно, – говорила Агами. – Есть даже такая практика.

– Ещё бы, – сказал я. – Мы еды на два дня раздобыли.

– Я не об этом. Я где-то слышала, что человек растёт, когда просит и благодарит.

– Значит, сегодня мы выросли.

Нашу беседу о росте прервала девочка, которая с встревоженным видом схватила Агами за руку.

– Пойдёмте! – кричала она. – Там дяденьке плохо!

Мы побежали за девочкой. Она привела нас на поляну, где на траве лежал мужик. Один уголок его губ был опущен, он будто не мог совладать с мимикой. Вокруг него уже собрались несколько человек. Роза сидела рядом и осматривала его.

– Инсульт, – заключила она. – Ему срочно нужно в больницу. Вызывайте скорую.

– Здесь телефоны не ловят, – ответила одна женщина. – А если и получится дозвониться, здесь даже адреса нет. Куда им ехать?

– Я сделаю носилки! – заявил Хмурый.