Все тайны Златы и Урсулы. Шестая часть

Сама Элеонора, дитя своих порядочных и образованных родителей, недоумевала тому факты, как ее сын, воспитанный в лучших традициях старой интеллигенции, мог так вляпаться. Влюбившись в девушку без особой породы и каких-то выдающихся качеств.

И, когда Урсула появилась на пороге вместе со своими бабушкой и дедушкой, отметила поразительное внешнее сходство между собой в молодости и пассией Никиты, чему удивилась, открыв рот и застыв в неестественной позе.

Так вот почему ее послушный Никита выбрал это чудовище. Оказывается, Урсула имела такую же ямочку на подбородке и щеках, и такие же выразительные карие глаза с вызовом в них, как и она сама.

Элеонора не смогла отметить, что Урсула, не смотря на свою внутреннюю подлость, внешне ей очень даже понравилась, хотя выглядела изможденной из-за болезни.

Дедушка Урсулы был веселым и органичным, как и все умные люди, которые, попадая в незнакомое общество, не выпячивают себя, а ведут естественно и вежливо.

Но вот бабушка. Она произвела на Элеонору какое-то странное впечатление. Мама Никиты, собираясь указать место этим людям, вдруг еще больше осеклась и съежилась под немигающим взглядом огромных тигриных глаз женщины, которая вошла самой последней в дом родителей Никиты, профессора и главного редактора известной газеты.

Бабушка Урсулы смотрела на Элеонору пронизывающим взглядом самой настоящей ведьмы. Гипнотизирующим, обволакивающим, усыпляющим бдительность. Всегда бойкая Элеонора, вдруг обмякла, начала запинаться и забывать слова.

И не понимала, каким образом может влиять на нее посторонняя женщина, которая одним своим присутствием вытягивала из нее всю энергию.

Бабушка Урсулы обладала странной способностью, благодаря которой хотелось тут же встать и перед ней, превратившись в струну, и отчитаться. В ней было что-то королевское, магическое, что усиливалось при дальнейшем общении.

Хотя, по сути, перед Элеонорой предстала всего лишь женщина пожилая, пожившая, с нелепым татуажем бровей и расплывшаяся с годами в своей и без того неказистой фигуре с широкими бедрами и такой же спиной – плитой.

Но больше всего маму Никиты поразил голос бабушки Урсулы, низкий, с бархатными нотами, грудной, с хорошо поставленной дикцией, но с оттенками простонародья в словах, которые его(голос) ничуть не портили.

Супруг Элеоноры по обыкновению занялся дедушкой Урсулы, своим хорошим приятелем и постоянным компаньоном в свободном времяпрепровождении.

Никита обхаживал свою подругу, которая была молчаливой и холодной. И почти вежливой, к новому удивлению Элеоноры, которая представляла себе пассию сына каким-то монстром и невежеством. Нет. Урсула, в черной водолазке и таких же черных джинсах, делающих ее еще больше тощей и безжизненной, смотрелась воспитанно и вполне сносно в обстановке Элеоноры, которая изобилием книг претендовала на интеллигентность.

Сама хозяйка званого ужина, угощая гостей запеченным гусем в яблоках, утратила свою непосредственность и расслабленность, а стала вдруг под лучами глаз бабушки Урсулы, не естественной и зажатой.

–Мясо жестковато, – повторяла бабушка Урсулы, впиваясь зубами в гуся .– Надо было бы в маринаде подольше продержать. Или птицу выбрать помоложе. За домашнего переплатили. А они всегда откормленные.

Элеонора, что было ей не свойственно, оправдывалась:

– Да куда уж дольше? Часа четыре он у меня в приправах стоял и в уксусе. А потом еще и в духовке грелся.

– Ты бы к нам пришла, да отведала настоящих деликатесов. Повар отменный тебя бы обучил стряпне то. – Снова ворчала бабушка, выковыривая из зуба застрявшие куски птицы и показывая пальцем на своего супруга, который пытался спасти ситуацию.

– Ничего, ничего. – Повторял муж сварливой бабки. – Нужно было просто сварить его. И потом уже запечь, натерев хорошенько чесноком и соусом. Я вам подскажу, как. Поразите гостей.

– Тут не варить нужно. А навыки готовки. – Спорила с мужем бабушка Урсулы. – Если нет таланта к кулинарии, проще заказать из ресторана готовое. Это как тексты писать или петь. Вот я, например, сроду этими гусями не занималась. И никогда не буду. И тексты не сочиняла. Но пою хорошо.

– А вы можете и нам что-нибудь спеть? – Пыталась выкрутиться из неловкого положения посрамленной хозяйки Элеонора. – Если честно, первый раз такое сооружаю. Потому, не обессудьте.

Она показала на рояль, который стоял посреди огромной комнаты. Но моя мама, которая привыкла, что ее нужно уговаривать, начала отнекиваться и говорить, что голос у нее не в форме.

А после долгих уговоров прошла таки к инструменту, растопырив пальцы и указав на то, что рояль давно не настраивали. Но все-таки, перебрав своими толстыми и короткими пальцами в широкой ладони по клавишам, откашлявшись несколько раз, своим упругим и зычным голосом затянула:

Чёрный ворон, я не твой.

Чёрный ворон, чёрный ворон, Что ты вьёшься надо мной, Ты добычи не добьёшься, Чёрный ворон, я не твой. Ты добычи не добьёшься,

Все застыли от чего-то величественного, прекрасного и невероятного, которое разносилось по громадному дому родителей Никиты. Муж певицы смотрел на нее с вечным обожанием, как и привык. Профессор замер и перестал дышать, ощущая в себе какую-то накатившую тоску.

И даже молодежь, хихикающая за столом, замолкла и стала покорной.

Элеонора простила почему-то этой семье разом все. Потому что она, как натура утонченная, преклонялась перед искусством и перед хоть каким-то намеком на талант.

Но сегодня она видела всю мощь этого таланта, невероятную чистую и божественную энергию, какую-то несокрушимую магию этой семьи.

Которая имела центр в этой несносной женщине с огромными болотного цвета глазами, светящихся спрятанным в них золотом.

По лицу Элеонору, впечатлительной и эмоциональной, потекли крупные слезы. Она вдруг захотела навсегда остаться здесь, в этой древней земле очень гордого народа, который не казался ей в эту минуту дикарями.

Наоборот, все эти люди, выросшие вблизи моря и гор, выглядели в ее глазах свободными, органичными и определенными.

– Божественно! – Почти шепотом выдавила из себя Элеонора.

И была оглушена аплодисментами, когда бабушка закончила свое пение.

Мама Никиты, скучающая по культуре и театрам, снова была рядом с чем-то восхитительным, на расстоянии вытянутой руки. Ей хотелось подойти к покрасневшей и пожившей певице и поклониться ей от души. Подарить цветы и выразить свое восхищение.

Это был какой-то потрясающий и невероятный вечер. Элеонора, которая надела на себя маску превосходства над простыми людьми, которых она не знала, вдруг сняла ее с себя, и стала живой и теплой.

И первая подошла и обняла бабушку Урсулы.

– Ну, будет, – говорила смущающаяся пожилая женщина. – Не люблю этих лобызаний.

Но видно было, что ей приятно снова быть на сцене и получать овации.

А потом она своим грудным голосом говорила Элеоноре, когда они вместе выходили на террасу покурить:

– Первую любовь нельзя убивать. Никакой магией. Станешь своему дитю врагом. И грех это. Господи, прости нас всех и сохрани.

Элеонора вздрагивала от этих слов и трезвела, хотя выпила в этот вечер больше вина, чем обычно. Вино было с приятным послевкусием уходящей осени. Но снимало тревогу.

И море не шумело так опасно, как раньше. И снова хотелось слушать это приятное меццо-сопрано. И тонуть в чем-то прекрасном и удивительном.

Талант – это Божий дар. И не важно, в чем он проявляется. В умении петь или подавать на стол отменного гуся или радовать своим присутствием окружающих.

12. Как рождаются стервы

Злата собиралась ехать в монастырь, но вздрогнула от звонка в дверь, выругавшись по пути на курьеров, которые всегда приходят не вовремя. Или на соседей, которым вечно что-то надо.

Но в пороге стоял не курьер и не назойливая соседка, а молодая женщина, которая держала в руках сверток.

Злата от неожиданности остолбенела и произнесла:

– Вы ошиблись, наш номер дома без буквы, а это следующий.

– Я – Таня. – Произнесла сухо и почти печально незнакомка.