Очаг

Жена Хуртека Зохрегуль, и жена Сахетдурды Огулбиби, с двух сторон взяв под руки Джемал маму, ласково уговаривали её: «Бабушка Аганазара, вы теперь останьтесь!», и она осталась стоять у калитки, заливаясь горькими слезами и глядя вслед арбе, увозившей её сердце в неведомые дали.

Обернувшись и посмотрев в сторону оставленного дома, Оразгылыч увидел отца, который стоял позади небольшой группки женщин рядом с тремя их кибитками и раскачивался, как это делает верблюд перед тем, как опуститься на колени.

Бяшбелалары, а это Сахетдурды, Махы, Магсут, Розмырат пальван и другие никак не хотели отстать от арбы. По двое-трое они шли рядом с Оразгелди и Оразгылычем и о чём-то беседовали с ними. На небе в том месте, где вот-вот появится солнце, появился кроваво-красный круг. Похоже, сегодня солнце может и вовсе не взойти, навсегда скрыться за облаками.

Когда арба поравнялась с Холмом споров гапланов, с юга показалась группа людей, провожающих в ссылку Гуллы эмина, его младшего брата и двух сыновей. На последней из телег, где были сложены тюки с вещами, возвышаясь над всеми, гордо восседал Гуллы эмин в красивом домотканом доне.

Как и всегда, Гуллы эмин был спокоен. Похоже, зная, что так должно быть, он уже давно готовился к этому. Отовсюду подходили люди, уважительно здоровались с ним за руку, а затем, произнеся краткую молитву, прощались. Всем своим видом показывая, что внимание людей ему приятно, благодарно кивал головой. Но даже после этого Гуллы эмин не произнёс ни слова. И с людьми, и с Родиной он прощался печальным взглядом. Было в его взгляде смирение, но слабости не было.

Уже хорошо рассвело. Все холмы оставались на своих местах, но сегодня Союнали будто заново родился. Задул утренний летний ветерок. Холмы Пенди и холмы Гарабила взяли в кольцо долину. Казалось, они встанут на пути арб, везущих ссыльных, и дальше не пустят их, оставят здесь.

Объехав Холм споров гапланов, арбы проехали мимо арыка Беден арык и откуда вырулили на дорогу возле села Дуеджи.

После того, как ссыльные выехали на дорогу, работники ОГПУ, сопровождая их верхом на конях, постарались вежливо отстранить от отъезжающих односельчан, которые, не оставаясь продолжали идти рядом с арбами.

И только после этого люди, утирая слёзы, начали возвращаться обратно.

* * *

Огулбике с сестрой Акджагуль, сидя на том же месте, где оставила мать, велев не выходить на улицу и не попадаться на глаза чекистам, выглядывали через шели кибитки на улицу, глазами провожая отъезжающих. Девочки послушно молчали, но лица их были залиты слезами, ведь они были ещё совсем юными, и расставание с родителями и братьями далось им тяжело. Они помнили сказки, в которых в трудные минуты отважный молодец приходил на помощь. Или такие спасители бывают только в сказках?! Хотя и в нынешнее время полным-полно злых дэвов. Кто знает, может, и среди них найдётся свой Худайберди трусишка мудрый, который умеет умиротворить дэвов, а потом возвращается домой верхом на этом чудище, прихватив с собой мешки с золотом и серебром.

Когда арбы скрылись из виду, толпа около дома начала редеть. Акджагуль, всё ещё сжав тюбетейку зубами, смотрела вслед уехавшим, и всё никак не могла успокоиться, её сотрясали тихие рыдания. Не в состоянии видеть страдания сестры, Огулбике, сама того не ведая, босиком и с непокрытой головой выскочила во двор.

Ей хотелось ещё разок хотя бы краем глаза увидеть своих родных. Спустившись к реке, Огулбике стала пробираться сквозь заросли коротким путём, чтобы оказаться в том месте, где появятся телеги с людьми, раньше них. Когда она добралась до камышей у подножия холма неподалёку от села, с лица её ручьями стекал пот, сердце бешено билось в груди, так что она слышала его стук, похожий на стук босых пяток по твёрдой почве. Среди зарослей камышей она выбрала укромное место, откуда ей была хорошо видна дорога, но саму её увидеть было невозможно. Скоро должны появиться арбы, они пойдут мимо этих зарослей, повернут на северо-запад и поедут дальше.

Отдышавшись, она сидела в своём укрытии, не сводя глаз с дороги, как вдруг у себя за спиной услышала возмущённое кряканье диких уток. Огулбике подумала, что эти две утки чего-то не могут поделить, поэтому так и возмущаются, сейчас они напомнили ей о соперничестве с сестрой Акджагуль.

Вдалеке показалась вереница арб, они ехали со стороны села Дуеджи в сопровождении нескольких конных стражей порядка из ОГПУ. Издалека одежда людей и сложенные на них вещи производили впечатление чего-то яркого, разноцветного, и этот яркий караван постепенно уже начал приближаться.

Но и в этом месте то и дело появлялись односельчане, кивком головы они здоровались с ссыльными, обменивались с ними парой фраз, после чего коротко прощались. Вышедшие вместе с родителями на дорогу дети, не понимая, отчего их знакомые ребята куда-то уезжают, с завистью произносят:

– Мама, вон едут Тылла, Акгам, Яммам и Алладжан тоже… Давай, мы тоже поедем с ними, – думая, что те едут на какой-то праздник. Родители одёргивали своих детей: «Вы что, с ума сошли, думаете, они на свадьбу едут?»

Другие, подбегая к арбам, жалея репрессированных людей, совали им в руки узелки с едой, дыни и арбузы, сухофрукты, после чего с жалостью смотрели им вслед…

… Внутри зарослей было душно. Не было ни малейшего движения воздуха, зато он становился всё горячее, значит, сегодня тоже будет один из жарких дней. Боясь чихнуть и выдать себя, когда арбы подъедут ближе, Огулбике аккуратно раздвинула камыши. Подолом платья вытерла с лица пыль. Она напомнила себе, что ей необходимо быть сдержанной, ни в коем случае не сорваться при виде родных. Через некоторое время совсем близко показались первые арбы. Своих родных Огулбике отыскала глазами в пятой в ряду телеге.

Оразгылыч, держась за борт телеги, решительно двигался, глядя куда-то перед собой. Его белая рубака с открытым воротом уже взмокла от пота, на спине появилось огромное тёмное пятно. Одной рукой он постоянно оттирал со лба пот. Поверх сложенных в телеге матрасов и одеял устроились хозяйки двух домов вместе со своими детьми.

Сидя впереди ней части телеги, Амангуль, вытянув длинную красивую шею, с печалью в глазах задумчиво рассматривала холмы Гарабила. Поскольку она сидела вполоборота, Огулбике видела только половину её лица. Но по тому, как она сидит, девочка поняла, как грустит и плачет её гелнедже – жена младшего брата отца.

Зато Огулджума, словно чувствуя, что дочь из укрытия незаметно наблюдает за ней, смотрела вперёд, по направлению движения арбы, полуобернувшись в сторону холмов Пенди.

С болью в сердце смотрела на мать Огулбике. Огулджума, прижав к себе младшего Рахмангулы, кормила его грудью. Одной рукой она ласково гладила ребёнка. На какой-то миг девочке показалось, что сейчас мама, накормив малыша, протянет его ей со словами: «Возьми брата, доченька, пойди, немного погуляй с ним!»

В этот момент мать, подняв голову, вдруг посмотрела в сторону камышей, где в зарослях пряталась Огулбике. Хотя она никого не увидела, материнское сердце что-то почувствовало. Сердце Огулбике бешено заколотилось, будто её увидела мать. Огулджума и после, подняв голову, поверх камышей посмотрела в сторону села. В этот момент на её лицо набежала тень. Огулбике догадалась, что в этот момент мать с грустью подумала: «Там остались две мои девочки!», имея в виду её и Акджагуль. Говорят, когда мать вынужденно расстаётся со своими детьми, её печень начинает плавиться и истекать кровью. Она продолжает это делать до тех пор, пока мать не встретится со своим ребёнком… В этот момент Огулбике тоже хотелось к ним, но с трудом удержалась.

На телеге в свободном от грузов месте устроились Аганазар, Алланазар и Рахманназар, они о чём-то переговаривались между собой и сильно напоминали птенцов Беркута, сидящих в гнезде в ожидании, когда мать принесёт им что-нибудь поклевать.

В самом конце мимо Огулбике, беседуя с двумя мужчинами, за последней арбой прошёл её отец. Позади громче прежнего крякали дикие утки, но девочка даже не подумала обернуться.

Продираясь сквозь заросли с опухшим от слёз лицом Огулбике вернулась домой ближе к полудню.

* * *

Разбудив Акджагуль и Огулбике рано утром, Джемал мама накормила их завтраком, собираясь усадить их на ишака и отправить на бахчу к деду за селом. По привычке ворча, она, поправляя съехавший набок борук и прилаживая его к голове, напоминала внучкам, чем они сегодня должны заняться: «Сходите и проведайте этого несчастного (с тех пор, как сыновей отправили в ссылку, она с жалостью называла Кымыша-дузчы только так), когда увезли его внуков, он места себе не находит от тоски, сходите, проведайте, он там ещё не умер? Заодно поможете ему с прополкой сорняков, а вечером, возвращаясь домой, прихватите с собой мешок травы для чёрной коровы! Да, Господи ты Боже ж ты мой, кто теперь будет есть эти дыни, уехали те, кто бы с удовольствием ел их…»

Собравшись заквасить молоко, она тут же забыла об этом и занялась иными домашними делами. Прихватив кувшин и другую посуду для воды, она направилась к арыку, протекающему неподалёку от их двора.

В летние дни вода в арыке текла лениво, спрятавшись под нависшими над ней камышами. Нет сейчас на её поверхности озорных волн, обычно набегающих друг на друга, шумно толкающих друг друга, подпрыгивающих, как разыгравшиеся ребятишки. Сейчас Джемал мама, когда вспомнила внуков Аганазара и Алланазара, сразу перед её глазами появился их образ, вспомнила, что они любили в полдень приходить к этому броду и с удовольствием искупаться в проточной воде.

К горлу подступил ком, на глаза навернулись слёзы. «Эх, с каким удовольствием они сейчас купались бы тут», – печально подумала словно осиротевшая без внуков, бабушка. Умывшись, Джемал мама поблагодарила Аллаха за то, что рядом с ними остались хотя бы девочки Акджагуль и Огулбике, их утешение и помощницы в старости. «Хорошо хоть, девочки рядом, иначе мы с Кымышем умерли бы от тоски на следующий же день. Значит, нам ещё суждено пожить немного?»

Наполнив посуду водой, Джемал мама стала подниматься по пологому склону наверх и увидела, как какая-то женщина, задрав подол платья, перешагнула через поперечную доску, вместо калитки перекрывающей вход во двор, и направляется в её сторону. Похоже, женщина шла не за водой, в руках у неё не было никакой посуды. Приблизившись, женщина ласково обратилась Джемал мама:

– Бабушка Огулбике, здравствуйте! – подтянув наверх и закрепив на своём месте сползший яшмак, женщина почтительно поклонилась.

Эта женщина не была близкой родственницей Джемал мама, зато тесно дружила она с её невестками, вместе с ними показывалась на свадьбах и поминках, помогали друг другу, когда делали кошму или стегали одеяло. То была одна из тех женщин, желающей своей семье тоже такого же достатка и уважения, какие были у семьи Кымышей.

Джемал мама с благодарностью отозвалась на уважительное приветствие. После того, как её детей сослали, мало кто появлялся в этом доме, если не считать близких родственников бяшбелаларов. Как будто новая власть поставила на их семье чёрную метку, и теперь люди боялись, что она может перейти и на них, старались обходить этот дом стороной. А ведь в прежние времена бабушка Джемал только и успевала помогать людям, кому словом, кому делом, а кому и хлебом насущным. Соседские женщины постоянно приходили то к Джемал мама, то к её невесткам. А теперь даже порядком надоевшая чумазая Айбёлек в грязном платьице, каждое утро приходившая выпить чашку молока, перестала показываться на глаза. Однажды, встретив девочку, Джемал мама спросила её: «Дочка, а ты почему перестала приходить к нам, чтобы выпить молока?» Девочка пожала плечами и, потом заикаясь, ответила: «Теперь ведь у вас нет Рахмангулы, их русские в тюрьму увезли, чтобы их превратить в капыра», – она произнесла слова, услышанные от взрослых людей.

– Давайте, я помогу вам донести воду до дома! – забрав у старухи сосуды с водой, женщина сообщила о цели своего визита.

– Мамасы бабушка, мы решили заняться кошмой сегодня, в благоприятный день. Шерсть для неё я уже давно приготовила – взбила, расчесала, покрасила. А вас я прошу прийти к нам и помочь начать эту работу!

Каждый раз, задумав что-то большое, жители села из суеверия, для того, чтобы работа вышла хорошей, приглашали для её запуска кого-нибудь их уважаемых женщин своего рода.

Прежде всем этим занималась Джемал мама, но в последнее время постепенно эта роль перешла к её старшей невестке Огулджуме, которая была и опытной, и сноровистой. Но поскольку Огулджума вместе со всей семьёй была отправлена в ссылку, эта почётная обязанность снова перешла сама-собой среди соседей к Джемал маме.

Уважительная просьба женщины вызвала в душе старухи приятное чувство, она словно заново вернулась к жизни, где ей было уготовано своё почетное место, которое сейчас надо будет снова занять. Джемал мама охотно отозвалась на просьбу, сказав, как только заквасит молоко, сразу же придёт к ним.

Расстелив в тени тутовника камышовую подстилку, женщины выложили на ней слой шерсти и теперь сидели в ожидании уважаемой женщины, которая начнёт это важное дело, а потом они сами продолжат работу. Рядом с ними лежали кучки окрашенной       в разные цвета шерсти, из них будет выложен орнамент – цветочки, узоры. Пока Джемал мама не пришла, они обсуждали судьбу отправленной в ссылку её семьи.

– Да, если советы начали своё чёрное дело, на этом они не остановятся… А этих наверняка отправят в Сибирь. Интересно, где это?

– Наверно, Сибирь – это место, где кончается земля…

– А как они потом найдут обратную дорогу?

– Куда там, если бы они хотели их возвращения, вряд ли стали бы загонять в такую даль.

– Значит, они ушли с концами.

Заметив приближающуюся Джемал маму, женщины резко оборвали свой разговор, замолчали. Заговорили о каких-то посторонних вещах.

Кто-то из женщин подумал, что Джемал мама могла услышать их последние слова, на их лицах появилось выражение вины, кровь отлила от их лиц. Хозяйка дома приветливо улыбнулась подошедшей Джемал мама и воскликнула: «Идите сюда, мы ждём вас, Джемал мама!», затем взяла гостью за руку и усадила на заранее приготовленной мягкой подстилке. Остальные тоже вскочили с места и почтительно поклонились старухе, звеня подвесками на своих головных уборах. Ответив на приветствия, Джемал мама окинула взглядом женщин, собравшихся вокруг будущей кошмы. Сидевшая напротив неё пожилая женщина в жёлтой косынке, дождавшись, когда Джемал мама займёт своё место, обратилась к ней:

– Мамасы, есть какие-нибудь вести об уехавших?