Хожение за три моря

Упорство Лурье объяснялось тем, что такая датировка позволяла объявить более ранним другой список «Хожения», Музейный, неведомого происхождения (о нем ниже)[90 - Стемма списков «Хожения» в издании 1986 г. (с. 123) помещает Музейный список выше (т. е. раньше) Троицкого. Впрочем, на этой стемме и верно датированные Лурье (по Клоссу) рукописи XVII в. странно сдвинуты: список Ундольского 1640?х гг. указан как одновременный со списком Суханова начала 1660?х гг.], и не связывать этот извод сочинения Афанасия Никитина именно с Троице-Сергиевым монастырем. Но ссылка на «залежность» бумаги, методы расчетов которой хорошо известны[91 - Детально: Богданов А.П. Филигранология: наука о бумаге ручного производства с водяными знаками. Учебное пособие. М.; Берлин: Директ-Медиа, 2019. С. 195–207.], попросту ложна. Бумага с одним водяным знаком (маркой фабриканта или бумажной мельницы) могла использоваться как после, так и до даты, когда знак обнаружен на датированной рукописи. При наличии нескольких знаков, датированным разными годами, наиболее вероятной будет дата где-то между ними, но ближе к верхней дате. Кучкин это учел. Указав, что в трех тетрадях написанного в одно время Троицкого списка «Хожения» три водяных знака, 1480?х гг., 1481 г. и 1497 г., он сделал единственно верный научный вывод: «следовательно, Троицкий список «Хожения за три моря» был написан около 1497 г., уже после смерти Мамырева», подтвердив мнение Шахматова. Сдвинуть список из Троицкого сборника в XVI в. никак нельзя.

Не вышла у Лурье и попытка объявить Троицкий список «Хожения» Ермолинским, по названию Ермолинской летописи конца XV в., составляющей первую и большую часть Троицкого сборника. Эта замечательная летопись, названная по наличию уникальных сведений о русском зодчем Василии Ермолине за 1462–1472 гг., была составлена в Ростове, при дворе вдовствующей великой княгини Марии Ярославны, матери Ивана III, в тесной связи с великокняжеским летописанием[92 - Публ.: Полное собрание русских летописей. Т. 23. СПб., 1910; изд. 2?е. М., 2004.]. Летопись доведена от начала Руси до 1481 г. и продолжена другим почерком за 1485–1488 гг. (л. 2 об. – 3 об.); далее приписан летописный отрывок за 1505–1507 гг. (л. 299 об. – 301 об.)[93 - Опубл.: Зимин А.А. Иоасафовская летопись. М., 1957. С. 197–200.].

В Троицком сборнике Ермолинская летопись составляет совершенно отдельную рукопись (л. 1, 2–297, 2), датированную Б.М. Клоссом концом 1480?х – началом 1490?х гг. Завершающий конволют столь же отдельный список «Хожения за три моря» (л. 369–392) датирован ученым по бумаге (1487, 1488 гг.) тем же временем[94 - Полное собрание русских летописей. Т. 23. С. IV.]. Между ними находятся интересные, но уже не уникальные статьи религиозного содержания, написанные на другой бумаге, с особой нумерацией тетрадей (л. 313–368[95 - Кучкин отнес перечень «Князи русстии» на л. 310–312 к первой части, Клосс полагает, что это может быть отельная, часть (или вторая, но точно не первая).]) и позднейшими приписками. Кучкин по бумаге датировал эту среднюю часть временем чуть раньше первой и последней (водяные знаки 1477–1480 и 1468–1477 гг.). Конец ее был утрачен еще до сложения и переплетения конволюта[96 - Основной состав: Апокрифическое Житие богородицы иеромонаха Епифания (313–333); слова Иоанна Златоуста и патриарха Геннадия (л. 333–343); выписки из популярного сборника «Пчела» (л. 343 об. – 364); Служба пророкам, из общей минеи, без конца (л. 364 об. – 368).].

Итак, Троицкий сборник был составлен в месте упокоения Василия Мамырева из очень ранних частей: списков церковно-исторических текстов 1470?х гг. (вторая часть) и конца 1480?х – начала 1490?х гг. (летопись и «Хожение за три моря»). Редакция текста «Хожения» в нем отразилась еще лишь в крохотных выписках из сочинения Афанасия Никитина в церковно-историческом сборнике примерно того же времени из Музейного собрания РГБ, где, как мы помним, одно время пребывал и Троицкий список.

Небольшой по объему, но интереснейший по содержанию и поражающий ученостью составителя сборник М?3271[97 - РГБ. Ф. 178. № 3271. 4°. 292 л. Рукопись реставрирована в 1958 г. и заново переплетена в 1962 г.] был получен Московским публичным и Румянцевским музеями в 1889 г. через их директора, М.А. Веневитинова; откуда он его взял – неведомо[98 - Постатейно описан: Опись (машинопись): Музейное собрание. Русская часть. Раздел 1. Том 2. № 583 (3271). С. 101–108. Поступление указано на с. 108.]. Неизвестный составитель этой рукописи сделал, тщательно просеивая и перерабатывая тексты, 83 выписки из интереснейших источников, но при этом сумел остаться инкогнито, невзирая на немалые усилия ряда замечательных исследователей[99 - Обзор историографии и глубокий анализ всего сборника: Кудрявцев И.М. Сборник последней четверти XV – начала XVI в. из Музейного собрания. Материалы к исследованию // Записки ОР ГБЛ. Вып. 25. М., 1962. С. 220–288.].

Рукопись нескольких профессиональных писцов сразу по обнаружении была правильно датирована концом XV – началом XVI в.[100 - Отчет Московского Публичного и Румянцевского музеев за 1898 год. М, 1899. С. 17.] Из нее были опубликованы уникальные материалы о борьбе с новгородской ересью жидовствующих[101 - РГБ. Ф. 178. № 3271. Л. 11–15 об. Долгов С.О. Московский собор 1490 года против жидовствующих. По новооткрытым документам // ЧОИДР. Кн. 3 (202). М., 1902. С. 111–125; Казакова Н.А., Лурье Я.С. Антифеодальные еретические движения на Руси XIV – начала XVI века. М.; Л.: Издательство Академии Наук СССР, 1955. С. 382–386 (в т. ч. л. 5 об. – 6).], древнейшие списки Повести о воеводе Евстратии[102 - Там же. Л. 65. Сакулин П. Русская повесть о воеводе Евстратии. (К литературной истории саги о Велизарии) // «Под знаменем науки». Юбилейный сборник в честь Николая Ильича Стороженка, изданный его учениками и почитателями. М., 1902. Ср. 481–487.], «Речи посла цесарева»[103 - Там же. Л. 4 об. – 5 об. Изучена часть рукописи л. 1–65. Седельников А.Д. Рассказ 1490 г. об инквизиции // Труды Комиссии по древнерусской литературе. Т. I. Л., 1932. С. 33–57.], русского перевода «Истории Иудейской войны» Иосифа Флавия[104 - Там же. Л. 256–291 об. Istrin V. La Prise de Jerusalem de Josephe le Juif … Tome second. Paris, 1938. Мещерский согласился, что это древнейший список русского перевода, но оценил его не высоко: Мещерский Н.А. История Иудейской войны Иосифа Флавия в древнерусском переводе. М.; Л.: Издательство Академии Наук СССР, 1958.], Послания на Угру ростовского архиепископа Вассиана Рыло[105 - Там же. Л. 19 об. – 26. Послание на Угру Вассиана Рыло / Подготовка текста Е.И. Ванеевой, перевод О.П. Лихачевой, комментарии Я.С. Лурье // Библиотека литературы Древней Руси. СПб., 1997. Т. 7: Вторая половина XV века. 1999. С. 386–399, 553–555.]. Списки сборника рассматривались в исследованиях Повести о Митяе[106 - Там же. Л. 27 об. – 33. Ржига В.Ф. Литературная деятельность Ермолая-Еразма // Летопись занятий Археографической комиссии за 1923–1925 годы. Вып. 33. Л., 1926. С. 165–166.] и работе о социальных движениях в России[107 - Там же. Л. 40 об. «Десятина нивы: сеавшему девять снопов…». См.: Клибанов А.И. Реформационные движения в России в XIV – первой половине XVI в. М.: Наука, 1960. С. 250–251.]. Богатейшую летописную часть сборника исследовали А.Н. Насонов[108 - Там же. Л. 66–255 об. Насонов А.Н. Летописные памятники хранилищ Москвы. (Новые материалы) // Проблемы источниковедения. Вып. IV. M., 1955. С. 250–251.] и, наиболее основательно, И.М. Кудрявцев. При этом богатство Музейного сборника далеко еще не раскрыто.

Все четыре фразы из «Хожения за три моря», выписанные в Музейном сборнике, были опубликованы А.А. Зиминым, полагавшим, что это – древнейший список сочинения Афанасия Никитина. Такое заблуждение, впрочем, небольшое (Троицкий список старше Музейного всего на несколько лет), вошло в академические публикации «Хожения» с 1958 г.[109 - Там же. Л. 35 об. Зимин А.А. Новые списки «Хожения» Афанасия Никитина // Труды Отдела древнерусской литературы. Т. XIII. М.; Л., 1957. С. 437–439. Ср.: Хожение за три моря Афанасия Никитина. 1466–1472 гг. М.; Л., 1958. С. 161; и др.]

Выписки их «Хожения» входят в первую из трех частей сборника. По Кудрявцеву это части: 1) л. 1–65, собрание статей и записей исторического, естественнонаучного и богословско-полемического содержания, записанные разными почерками, причем даже один писец менял чернила, перья и стиль написания, делая выписки в разное время; 2) л. 66–255 летописные тексты, переписанные двумя писцами; 3) л. 256–291 перевод «Истории Иудейской войны», написанный одним писцом. Бумага 1?й части с выписками из «Хожения» датирована Кудрявцевым по водяным знакам 1478, 1485, 1492 и 1498 гг., а также, приблизительно, 1514 г.; второй и третьей части (на бумаге с одними знаками) – 1470–1475, 1488–1492 гг. Сохранившийся переплетный лист имеет водяной знак 1534 г. Где-то в это время части ученого сборника-конволюта были собраны вместе. Очевидно, рукописи писались и хранились в каком-то крупном и устойчивом книжном центре.

Сделанное в литературе сравнение текстов Музейного сборника с массой других рукописей указывает на связи с Троице-Сергиевым монастырем, московской митрополичьей и новгородской владычной кафедрой, с ведущими летописными центрами того времени, но … таких наблюдений оказывается слишком много, и результаты их слишком многообразны, чтобы поместить составителя Музейного сборника, работавшего чуть позже (буквально на несколько лет) составителя Троицкого сборника, в какое-то конкретное место. Впрочем, нам понятна общая среда его обитания: круг самых просвещенных книжников великого княжества Московского конца правления Ивана III.

В частности, составители Музейного сборника представили нам особую редакцию Вологодско-Пермской летописи (тщательно рассмотренную И.М. Кудрявцевым), в которой, как мы видели, отразилось множество сведений о дьяке Василии Мамыреве. Но его кратчайшие выписки из «Хожения за три моря», изданные А.А. Зиминым, по общему мнению ученых – той же редакции, что текст сочинения Афанасия Никитина в Троицком списке, а отнюдь не летописной.

Разумно предположить, что рукопись тверского купца составители Музейного сборника обрели в Троице-Сергиеве монастыре. Там же они нашли текст о венчании на царство царя Мануила из «Хожения Игнатия Смолянина», в списке инока Троицкой обители Елисея 1474 г.[110 - РГБ. Ф. 304. № 224. Л. 174–175 об. См.: Описание славянских рукописей Библиотеки св. Троицкой Сергиевой лавры. Ч. II. М., 1878. С. 6–9.], у которого выписали дословно, исключая одно исправление ошибки протографа («паря» на «царя»)[111 - РГБ. Ф. 178. № 3271. Л. 37.]. Другие списки этого текста более поздние и текстуально не близкие нашему сборнику[112 - Кудрявцев И.М. Сборник последней четверти XV – начала XVI в. из Музейного собрания. С. 253–254.]. Этого, конечно, слишком мало, чтобы локализовать Музейный сборник в богатейшей обители России.

Однако именно в Троице память о подвиге Афанасия Никитина была возрождена в середине следующего, XVII столетия. Сделал это, как мы читаем в изданиях «Хожения», известный книжник Арсений Суханов. Я.С. Лурье указывает, что тот создал особый извод именно Троицкой редакции «Хожения», нейтрально называя Арсения «известным церковным деятелем» и забывая упомянуть, что Суханов был келарем (главой хозяйства) Троице-Сергиева монастыря: вторым по чину, после архимандрита, но первым по влиятельности лицом богатейшей, идеологически активнейшей и в высшей мере книжной обители России.

Арсений Суханов был продолжателем славных дел келаря Авраамия Палицына, героя и летописца Смутного времени[113 - Сказание Авраамия Палицына об осаде Троице-Сергиева монастыря / Подготовка текста Е.И. Ванеевой, перевод и комментарии Г.М. Прохорова // Библиотека литературы Древней Руси. Т. 14: Конец XVI – начало XVII века. СПб.: Наука, 2006.], одного из создателей Великой России, и прямым преемником своего друга, образованнейшего келаря Симона Азарьина, пламенного идеолога справедливой войны с Речью Посполитой за освобождение Белой и Малой Руси, и не меньшего любителя русской истории[114 - Богданов А.П. «Летописец выбором» по списку Симона Азарьина: Краткий летописец в литературно-публицистической жизни середины XVII в. // Герменевтика древнерусской литературы. Сборник 21. М.: ИМЛИ РАН, 2022. С. 7–73.].

В новых условиях иеромонах, затем келарь Троице-Сергиева монастыря (1655–1660 гг., в 1661–1664 гг. руководитель государева Печатного двора) Арсений Суханов проложил свой путь идейного воздействия обители на русское государство и общество. В 1650 г. великий русский ученый археограф обосновал ведущую роль Святорусского царства в мировом православии в «Прениях с греками о вере». В 1651–1653 гг. он совершил паломничество в Святую землю и описал свое хожение в книге «Проскинитарий», не утратившей значение до сего дня; здесь читатель видел превосходство русского православия воочию, на каждом шагу от границ Руси, через захваченный турками Царьград, к Палестине. Не успокоившись на том, что, по его уверению, вся святое уже перенесено с Православного Востока на Русь, троицкий старец в 1654–1655 гг. обследовал библиотеки Афонских монастырей, изучил, описал и лучшее купил. Он вывез на Русь многие сотни бесценных греческих манускриптов, составивших основу Патриаршей библиотеки (ныне Синодальное собрание ГИМ) и Библиотеки государева Печатного двора (в РГАДА).

Еще в 1640?х гг. троицкий старец Арсений взялся составить новый Хронограф Русский, где положение Российского православного царства как центра мира было бы обосновано всем ходом мировой истории[115 - Эту задачу неплохо решал уже Хронограф Русский, составленный иноком Иосифо-Волоцкого монастыря Досифеем Топорковым еще в 1516–1522 гг., но и над ним книжники XVII в. работали очень активно, не столько продолжая, сколько улучшая, дополняя и изменяя классический текст. См., напр.: Богданов А.П., Белов Н.В. Хронограф Русский III редакции из 182 глав. Ч. 1. Хронограф патриаршего скриптория 1680?х гг. // Словесность и история. 2021. № 3. С. 73–122; Богданов А.П. Рукописная традиция Русского Хронографа III редакции (продолжение изысканий А.Н. Попова // Quaestio Rossica. Вып. 11. 2023. № 1. С. 291–308.]. Первый его Хронограф, завершенный до начала 1650?х гг., содержал, помимо прочих сокровищ, оригинал первых авторских редакций знаменитых «Прений с греками о вере»[116 - РГАДА. Ф. 181. Собрание МГАМИД. Оп. 8. № 659/1171. 2°. 360 л. Полууставная и книжная скоропись середины XVII в. с автографами Суханова. 9 видов бумаги 1640?х – начала 1650?х гг. «Прения» приложены после нескольких чистых листов в конце кодекса, л. 348–360. Они написаны на более ранней бумаге, которую Суханов использовал в посольский миссии 1649–1650 г. для особо важных документов. Описание рукописи: Богданов А.П. Автограф «Прений с греками о вере» Арсения Суханова // Источниковедение отечественной истории. Сборник статей за 1989 г. М., 1989. С. 175–205. Исследование кодекса c обильной правкой рукой Суханова и издание текста «Прений»: Богданов А.П. «Прения с греками о вере» 1650 г.: Отношения Русской и Греческой церквей в XI–XVII вв.]. Чуть позже, совершив три хожения на православный Восток (1649–1655) и отслужив троицким келарем (1655–1660), Суханов включил во второй авторский Хронограф сочинение Афанасия Никитина, найдя производный от Троицкого список «Хожения за три моря» в богатейшей библиотеке обители. Второй Хронограф Арсения тоже сохранился в авторской рукописи, над текстом которой Суханов активно работал, правя своей рукой, в 1561–1563 гг., когда он жил на Богоявленском подворье Троице-Сергиева монастыря и руководил работой государева Печатного двора[117 - РНБ. F.XVII.17. 2°. 473 л. Полууставная и книжная скоропись. 4 вида бумаги 1648–1658 гг. (по Клоссу). Основной текст кончается перед повестью об Азове дополнительной троицкой статьей 7129 г. о новой церковной пристройке в «трапезе братцкой». Кодекс с правкой рукою Суханова 1661–1663 гг. (судя по хронологическим замечаниям на л. 7 и 14) основательно изучался: Орлов А. Исторические и поэтические повести об Азове. М., 1906. С. 28–40; Насонов А.Н. История русского летописания XI – начала XVIII в.: Очерки и исследования. М.: Наука, 1969. С. 486–487; Каган-Тарковская М.Д. Младшие редакции «Повести о двух посольствах» // Труды Отдела древнерусской литературы. Т. XXX. Л., 1976. С. 304–306; Клосс Б.М. Никоновский свод и русские летописи XVI–XVII веков. М.: Наука, 1980. С. 274–276. «Хожение» на л. 411–421.].

В каждом из Хронографов Арсения Суханова работа составителя и редактора была в высшей мере творческой. За основу первого он взял II-ю редакцию Хронографа Русского[118 - О редакциях Хронографа Русского см.: Попов А.Н. Обзор хронографов русской редакции. Вып. 1–2. М., 1866–1869; Творогов О.В. Древнерусские хронографы. Л.: Наука, 1975; Богданов А.П. Хронограф Русский III-й редакции // Novogardia. Международный журнал по истории и исторической географии Средневековой Руси. 2021. № 2 (10). С. 457–490; и др.], обильно дополняя его текст. Троицкий иеромонах руководил группой писцов и проверял их работу, в завершение которой написал оглавление, вставил на чистых местах и на полях заголовки, которые были намеренно пропущены переписчиками для исполнения их киноварью и в десятках мест не дописаны. Рукой Арсения была сделана основательная правка рукописи и написано в ней несколько листов, в основном вставных. Но получившаяся в итоге собственная редакция его не вполне устраивала.

Опыт путешествий в качестве агента Посольского приказа, личного посланница царя, а затем патриарха Никона, идейных споров с греческим духовенством и погружения в море древних греческих рукописей, изучения мест и нравов православного Востока, тяжких трудов в должности келаря Троице-Сергиева монастыря в разгар буйных реформ Никона, отрицавших убеждения Суханова[119 - Его «Прения с греками о вере», напомню, стали знаменем староверов и, пожалуй, сильнейшим памятником их публицистики, по крайней мере то трудов братьев Денисовых в XVIII в. Да и другие произведения Суханова, на выступавшего прямо против Никона, поддерживали убежденность староверов в правоте их позиции.], – все это заставило руководителя Печатного двора отложить свой первый Хронограф и начать работу над новым с нуля.

На этот раз он взял за основу Хронограф 1?го разряда III-й редакции и огромную Никоновскую летопись Троицкой редакции из библиотеки своего монастыря. Не удовлетворившись весомостью этих фундаментальных источников, он, постоянно давая ссылки (что войдет в русскую практику после него), вставил в текст выписки из Хронографической палеи, книги Козьмы Индикоплова, Синоксаря, толкового Евангелия, «от Библии», из «Хожения» игумена Даниила, сочинений Максима Грека, «Криницы Григория мниха», «литовского Пролога печатного», Космографии, Степенной книги, Киево-Печерского патерика и Хроники Мацея Стрыйковского[120 - Основной состав и дополнения кодекса рассмотрены: Клосс Б.М. Никоновский свод и русские летописи XVI–XVII веков. С. 274–276.], не забыв и входившую в моду легендарную Повесть о Словене и Русе, которой он начал русскую историю[121 - О ее жизни в исторической книжности XVII в: Богданов А.П. Русь от Новгорода, Новгород от Ноя: новгородский вклад в общерусское летописание XVII в. // Novogardia. Международный журнал по истории и исторической географии Средневековой Руси. 2019. № 2. С. 252–279.]. Завершался текст популярным памятником о сражениях казаков с турками за Азов в 1637–1642 гг.[122 - Каган М.Д. Повесть об Азове историческая; Повесть об Азове особая; Повесть об Азовском взятии и осадном сидении сказочная; Повесть об Азовском осадном сидении документальная; Повесть об Азовском осадном сидении поэтическая // Труды Отдела древнерусской литературы. Т. XCI. Л., 1988. С. 48–49, 106–111.] Частично инновации Суханова напоминают нам о том, как будет выглядеть впоследствии 3?й разряд III-й редакции Хронографа[123 - О нем: Попов А.Н. Обзор хронографов русской редакции. Вып. 2. Гл. 3. С. 147–229; Богданов А.П. Хронограф Русский III-й редакции.]. Но это и близко не его протограф: Арсений лишь предвосхитил тенденции развития текста великого памятника.

Большинство изменений в Хронографе Русском редакции Арсения Суханова не отразилось в последующей русской книжности, хотя сам он вместе с патриаршим списком Никоновской летописи был положен в основу крупнейшего в XVII в. патриаршего летописного свода в 1670?х гг.[124 - РГАДА. Ф. 181. Собрание МГАМИД. № 351/800; РГБ. Ф. 556. Собрание Вифанской духовной семинарии. № 34. Клосс Б.М. Никоновский свод и русские летописи XVI–XVII веков. С. 280–295.] Чересчур ярким и слишком авторским оказалось его произведение для летописно-хронографической традиции. Все источники подвергались Сухановым редактуре: не удивительно для ответственного автора, который и самого себя упорно редактировал. Его «Прения с греками о вере» 1650 г., составляющие вторую (церковную) часть отчета в Посольский приказ, были радикально отредактированы автором трижды[125 - Ср.: РГАДА. Ф. 181. Собр. МГАМИД. Оп. 1. № 659. Л. 348–360 (авторский беловик с многослойной авторской правкой и дополнениями); РГАДА. Ф. 52. Сношения России с Грецией. Оп. 1. Св. 7157 г. № 8. Л. 37–71 (список Посольского Приказа с правкой рукой Суханова). См.: Богданов А.П. «Прения с греками о вере» 1650 г.: Отношения Русской и Греческой церквей в XI–XVII вв. С. 156–204, 432–500 (публикация редакций).]. И следующий статейный список, о хожении по государевой воле на Восток в 1651–1653 гг., в первой авторской редакции для Посольского приказа сильно отличается от тщательно «приглаженной» Арсением книжной редакции в его «Проскинитарии»[126 - Ср.: РНБ. Собр. Санкт-Петербургской духовной академии. № 317 (оригинальный статейный список с массой нелестных для греков деталей и резкими выражениями); ГИМ. Синодальное собр. № 574 и 575 (подносные книги «Проскинитария», написанные на одной бумаге и уже тщательно отредактированные, с дополнительной правкой рукой Суханова). Опубл. (со статейным списком в приложении): Проскинитарий Арсения Суханова с рисунками и планом: 1649–1653 гг. / Подгот. текста X.М. Лопарева. Ред. и предисл. Н.И. Ивановского // Православный палестинский сборник. Т. 7. Вып. 3 (21). СПб., 1889.].

Аналогичное «приглаживание» филологи отметили и в Сухановском изводе «Хожения за три моря». Уже в Троицкой редакции были якобы «удалены явно тверские детали, а сама манера изложения сделана более книжной»[127 - Уханов Г.П. Синтаксис «Хожения за три моря». Автореф. дис. канд. филол. наук. Калинин, 1952. С. 7; Хожение за три моря Афанасия Никитина. Л., 1986. С. 114–117.]. Сухановский «извод», как именуют его филологи, тем более является не изводом (результатом ряда случайных изменений и исправлений текста), а полноценной редакцией, с осознанным и целенаправленным «улучшением» сочинения Афанасия Никитина, многократно отмеченным учеными. «Характерной особенностью этого извода является тщательное удаление всех черт религиозного свободомыслия», справедливо пишет Я.С. Лурье[128 - Характеристика Сухановского «извода»: Хожение за три моря Афанасия Никитина. Л., 1986. С. 120–122.]. «Так, в этом изводе из текста исключено рассуждение автора о том, что «правую веру бог ведает, а правая вера бога единого знати, имя его призывати на всяком месте чисте чисту»; исправлено отождествление намаза с русской молитвой, и т. п. В Сухановской редакции опущены или переведены почти все обращения к богу на восточных языках, уточнены некоторые слова и названия (например, Грузинской земли, куда Суханов путешествовал в 1637–1640 гг.[129 - Статейный список: РГАДА. Ф. 110. Сношения с Грузией. Оп. 1. Д. 4. 1637–1640 гг. Публ.: Белокуров С.А. Поездка старца Арсения Суханова в Грузию (1637–1640 гг.) // Христианское Чтение. 1884. Март-апрель. № 3–4. С. 443–488. Отд. оттиск: СПб. 1884.]). Наконец, старец Арсений попросту удалил затруднявшие чтение своей непонятностью арабские, тюркские и персидские выражения, написанные кириллицей. Это обедняло текст Никитина для нас, имеющих перевод ученых востоковедов, но не для читателей XVII в., которые понять загадочные слова, фразы и целый абзац в конце все равно не могли.

Но только ли Арсений Суханов сознательно редактировал «Хожение за три моря», чтобы вернуть его читателям XVII в.? В монографии 1980 г. Б.М. Клосс доказал, что работа бывшего келаря над его Хронографом была лишь малой частью огромных усилий иноков Троице-Сергиева монастыря по сохранению русской истории и углублению представлений о ней. Сочинение Афанасия Никитина попало во второй Хронограф Суханова в составе реконструированного Клоссом Троицкого сборника конца 1630–1640?х гг., в котором была уже использована Троицкая редакция монументальной Никоновской летописи, созданная в обители около 1637 г.

Троицкий сборник, содержавший, среди многих интереснейших памятников, «Хожение за три моря», был реконструирован Клоссом по двум рукописям: второму Хронографу Суханова и богатому историческому сборнику из собрания Ундольского, созданному в Троице-Сергиеве монастыре примерно на 20 лет раньше него, в 1640?х гг.[130 - РГБ. Ф. 310. Собр. В.М. Ундольского. № 754. 4?. 690 л. (л. 1–689 + двойной л. 431 а). Конволют из двух рукописей разного времени. На л. 1–184 об. неполный текст Софийской I летописи младшего извода, скопированный с известного списка Царского на рубеже XVI–XVII вв. (водяные знаки 1687–1596, 1597–1601, 1600 гг.). С л. 185 начинается троицкая историческая компиляция с 6811 до 7090 г., причем составитель ее начал писать на чистых листах в конце Софийской летописи (л. 185–189), а продолжил на бумаге с водяными знаками 1631–1633, 1635, 1636, 1639, 1440 и 1646 гг. Эта оригинальная компиляция, послужившая в своем протографе (включавшем отсутствующий в Троицком списке Хронограф и присутствующую компилятивную русскую летопись до 1583 г.) источником для второго Хронографа Суханова, завершена на той же бумаге двумя памятниками, Арсением не учтенными. Это история казанского взятия по «Летописцу начала царства» редакции 1556 г. (л. 382–455 об.) и замечательного качества списком Нового летописца в редакции 1630 г. (л. 456–689 об.), копию оригинала списка, использованного при составлении Троицкой редакции Никоновской летописи. Текст «Хожения за три моря» находится во второй части на л. 300–319. См. машинописную опись фонда (в этой части работа Г.П. Георгиевского), замечания Насонова (Насонов А.Н. Летописные памятники хранилищ Москвы // Проблемы источниковедения. Т. IV. М., 1955. С. 265) и, главным образом, монографию: Клосс Б.М. Никоновский свод и русские летописи XVI–XVII веков. С. 277–280. Рукопись в открытом доступе: https://lib-fond.ru/lib-rgb/310/f?310–754/] Их общий текст охватывает период с 1303 до 1582 г., но, вероятно, в использованном Арсением протографе списка Ундольского он начинался раньше, с древнейших событий.

Троицкий сборник уже включал сплав выписок из Троицкой редакции Никоновской летописи 1637 г. с фрагментами Степенной книги, Хронографа II редакции, извлечениями из Воскресенской летописи и др. источников, среди которых оказалось и «Хожение за три моря» Троицкой редакции. При включении в Троицкий сборник сочинение Афанасия Никитина уже было отредактировано сравнительно с первоначальным Троицким списком, а Арсений Суханов продолжил эту редактуру.

Понятно, почему Суханов отказался от своего первого Хронографа, располагая таким сокровищем, как Троицкий сборник. Он и его, как говорилось выше, усиленно дополнял и обогащал, но основа для работы была превосходной. «Хожение за три моря» в его редакции стало настоящим шедевром русской книжности XVII в. Вероятно, именно литературные достоинства Сухановской редакции привели в издании 1986 г. к нелепой ошибке: текст «Хожения» в Троицком сборнике, который редактировал в своем хронографе Суханов, был дан в разночтениях к Сухановской редакции. – Первичная по текстологии и времени создания редакция XVII в. была сочтена вторичной.

Для нас важно, что Троицкий список, предположительно взятый дьяком Василием Мамыревым в обитель его пострижения и кончины (в своем протографе или сохранившемся оригинале, списанном в десятилетие по кончине дьяка) и в середине XVI в. хранившийся в Троице-Сергиевом монастыре (по владельческой записи этого времени), в XVII в. был троицкими монахами переписан, как минимум, трижды: в протографе Троицкого сборника и списке Ундольского в конце 1630–1640?х гг., а затем во втором Хронографе Суханова к 1661 г.

Кроме иноков Троицкой обители, «Хожение за три моря» книжников XVII в. не заинтересовало. Важно отметить, что отраженная в списках Ундольского и Суханова редактура Троицкого списка последовательна: Арсений редактировал по редактуре Троицкого сборника. Тайна велика есть, отчего Я.С. Лурье, который работу Б.М. Клосса прекрасно знал, в описании рукописей поместил список Ундольского 1640?х гг. после списка Суханова около 1661 г., а в стемме списков обозначил их как одновременные[131 - Хожение за три моря Афанасия Никитина. Л., 1986. С. 112, 123.].

Роль Троицкой обители пострижения Мамырева в сохранении «Хожения за три моря» в Троицкой редакции столь же очевидна, как его роль в передаче сочинения Афанасия Никитина летописцу ясна из предисловия к летописной редакции. Рукопись героического тверского купца московские гости передали дьяку, который высоко ее оценил и сделал все возможное для сохранения бесценного текста в двух местах: в летописи и библиотеке Троице-Сергиева монастыря. Никаких путей спасения «Хожения за три моря» помимо дьяка Василия Мамырева рукописи не позволяют даже подозревать (чего не скажешь о «Хожении гостя Василия»).

Уверение М.А. Булгакова, что «рукописи не горят», было воплощено в жизнь талантливым московским дьяком, человеком на своем месте. Да и сам Афанасий Никитин оказался крепким русским человеком, который не только преодолел все свалившиеся на него невзгоды, но превратил их в настоящий подвиг и сумел талантливо рассказать нам о нем.

«Хожение за три моря» в жизни

Купец богохранимого града Твери

Афанасий Никитин был уроженцем великого княжества Тверского – славного государства, которое за столетие до его путешествия первым на Руси подняло знамя борьбы с Ордой. Соперничая с Москвой и нередко опережая ее, Тверь опиралась на свою поначалу превосходящую экономическую мощь, духовно воплощенную тверскими книжниками в сильных идеях. Главной из них было завещанное предками, древнерусскими книжниками, единство Святой Руси, духовного центра мира, избранного Богом Нового Израиля, Удела Пресвятой Богородицы[132 - Обзор развития державной идеологии в русской книжности XI–XVII вв. см.: Богданов А.П. «Прения с греками о вере» 1650 г. С. 235–427.]. Все как в Москве, только истинным вождем спасения и возрождения Руси считалась Тверь. И сограждане Афанасия Никитина имели все основания выражать такую уверенность.

Великое княжество Тверское, сидевшее на Великом Волжском пути между богатейшей Азией и уже начавшей великое ограбление мира, но раздираемой войнами Европой, играло огромную роль в международной торговле. Тверские купцы были завсегдатаями на рынках Хорезма, где мусульманские купцы держали в своих руках китайскую торговлю и даже производство китайских товаров (включая шелк). Смешанный из разных наречий «купеческий язык», которым пользовался Афанасий Никитин, пошел именно оттуда.

Ходили тверичи и на Православный Восток, в Османскую империю и земли мамлюков; и на юг к персам, через Каспий; и на Запад, сушей и по рекам и Балтийскому морю. Все эти торговые пути были чрезвычайно прибыльны, но крайне опасны. Отважное их преодоление выковало из тверских купцов настоящих, уверенных в себе героев. Они отдавали должное подвигам храбрых соплеменников, прежде всего, московских и новгородских купцов, но были уверены, что уж они-то безусловно лучшие.

Общерусским образом такого купца в эпосе является Садко (имя которого на слуху), но богатырями в былинах представлены и Дюк Степанович из Индии, и богатый гость, морской купец Соловей Будимирович, и новгородец, как и Садко, Ставр Годинович, который хвастался, что его широкий двор «не хуже будет города Киева». Впрочем, богатством превосходили в былинах великого князя и Чурила Пленкович, и Соловей Будимирович. Безудержное хвастовство у всех них оттеняло факт, что герои с их беспредельной отвагой не видели для себя в мире ничего невозможного. При этом каждый был уверен в превосходстве своей малой родины над всеми городами и княжествами святой Руси.

Для понимания деяний и взглядов Афанасия Никитина следует преодолеть несколько стереотипов нашего, что уж греха таить, москвоцентричного сознания.

Первый из них, что Москва была центром объединения Руси, а Тверь – своего рода сепаратистом. На деле и москвичи, и тверичи свято верили, что именно они являются настоящими объединителями всей Руси. Тверь в глазах Афанасия была тем зерном, из которого вырастет обновленная, по-прежнему и даже более великая Русская держава. Москвичи, новгородцы, нижегородцы, даже подданные Литве смоляне не были для него чужаками, несмотря на массу междоусобных войн, длящихся уже как минимум 100 лет. Они были русскими, которые в итоге все сойдутся в одно счастливое царство Тверское. Сказать «мы тверские» значило гордо объявить: мы те герои, которые призваны Русь спасти и объединить, кто отвечает за ее судьбу.

На восприятие роли Твери в русской жизни при Афанасии Никитине сильно влияет понимание, что всего через 10 лет после его кончины, в 1485 г., Тверь была вооруженным путем присоединена к Москве. Но видел ли он какие-то признаки такого итога в 1466 или 1468 г., когда отправлялся в путь? – Да ни малейших! Великий князь Московский Иван III «начал теснить» тверичей только в 1483 г. А до этого много десятилетий отношения двух равных, что подчеркивалось в договорах, великих княжеств выглядели просто лучезарными, особенно на фоне прежнего открытого соперничества.

Юный сюзерен Афанасия Никитина, великий князь Тверской Михаил Борисович (1453–1505), сев на престол в 1461 г., жил в мире и благоденствии. Ни Литва, ни Москва, ни Орда ему не угрожали, а тверичи давно забыли о прежних разорениях. Отец Михаила, великий князь Тверской Борис Александрович, правил в не столь спокойные времена, но все же долго и счастливо (1426–1461). В свое время, имея главным соперником великого князя Литовского, он выкупил из ордынского плена, а затем укрывал в Твери великого князя Московского Василия Васильевича (Темного), которому помог вернуть Москву. Заключив с уже ослепленным соперниками, изгнанным из Москвы Василием брачный договор на руку своей дочери Марии, Борис Александрович через несколько лет, в 1452 г., благополучно выдал Марию, старшую сестру Михаила, за сына Василия, Ивана – наследника и соправителя отца. В 16 лет (1458) Мария Борисовна родила Ивану III наследника и счастливо правила его домом до своей кончины в 1467 г., когда Афанасий Никитин уже был далеко на востоке.

Благодарный тверичам Василий Темный скончался в 1462 г., но отношения двух равных, как подчеркивалось в документах, великих княжеств не ухудшились. В историографии, с легкой руки Н.М. Карамзина, мирные договоры Твери что с Литвой, что с Москвой часто нелепо толкуются как «подчинение» великого князя Тверского соседям, будто бы Тверь искала чужого покровительства, а не была сильным суверенным государством (с формальным подчинением Орде, как и Москва).

Так толкуют даже брак Марии Борисовны с Иваном III, хотя тексты договоров говорят нам о равенстве сторон, а ситуация – о спасении сильной Тверью ослабленной раздорами Москвы. Странность такого толкования брака дочери великого князя Тверского очевидна из сравнения с браком Софии Витовтовны с великим князем Московским Василием Дмитриевичем (1391): тесть выступал покровителем зятя, как повелось на Руси с давних времен (достаточно вспомнить отношения отца Александра Невского Ярослава Всеволодовича и его тестя, непобедимого и мудрого Мстислава Мстиславовича Удатного). Но важнее наших рассуждений то, что сами тверичи с восторгом восприняли этот брак как союз их великого княжества с Московским, а Московского с Тверским, для блага всей Руси.

Афанасий Никитин, если не находился в 1447 г. в торговой экспедиции[133 - Года рождения Афанасия мы даже приблизительно не знаем. Но в 1466 г. он отправился в большую и дальнюю торговую экспедицию, взяв солидный кредит. 15?летнему юнцу, считавшемуся в те времена вполне взрослым, серьезных денег никто бы не доверил. Значит, Никитин уже завоевал авторитет в торговых делах Твери, где знали толк в торговле. На то, что он имел опыт торговых экспедиций, указывает и владение им «торговым языком», пришедшим от хорезмийских гостей.], должен был помнить пафос обручения 7?летнего княжича Ивана Васильевича (1440–1505) с 3?летней Марией Борисовной (1442–1467) в Тверском кремле. Тверской инок Фома, прославляя своего великого князя Бориса Александровича и всю землю Тверскую, после торжественного бракосочетания Ивана и Марии в Москве (текст доходит до 1453 г.), искренне полагал именно великого князя Тверского покровителем великого князя Московского, но и москвичей не унижал, считая главным – радость объединения русских людей. Об этом ясно сказано в описании обручения детей Тверского и Московского великих князей (цитирую в переводе на современный русский):

«И в ту же зиму обручил великий князь Василий сына своего, князя Ивана, с дочерью великого князя Бориса, великой княжной Марией. И был при том обручении боголюбивый епископ тверской Илия и все князья и вельможи, сколько их ни есть под властью великого князя Бориса; а от другой стороны – сам великий князь Василий и с ним множество князей и бояр. Так было там многолюдно, что город не мог всех вместить. И была радость великая … И москвичи радовались, что учинилась Москва Тверью, а тверичи радовались, что Тверь стала Москвой, два государя соединились в одно»[134 - Инока Фомы слово похвальное о благочестивом великом князе Борисе Александровиче / Сообщил Н.П. Лихачев. СПб., 1908; то же: Памятники литературы Древней Руси. Т. 5. Вторая половина XV века. М.: Наука, 1982. С. 268–233 (текст и перевод).].

Части русской земли тогда реально «воедино совокупишася». И тверской купец Афанасий Никитин должен был, как нормальный русский патриот, искренне радоваться этому вместе с иноком Фомой, твердо зная при этом, что светом миру и солью земли является именно Тверь. «Похвальное слово инока Фомы» – это огромный трактат, состоящий из серии похвальных «Слов», целая летопись великих деяний и яркое описание замечательных качеств Бориса Александровича, в котором нам сейчас важны сравнения. Инок Фома прямо уподобил Тверь империи Ромеев, а ее великого князя, «царя и самодержца» Бориса Александровича – императору Константину Великому. Империя Ромеев, названная в западной историографии Византией с целью скрыть факт, что не завоеванная варварами Восточная Римская империя простояла до 1453 г., была единственным в мире православным царством. А ныне таковым становится Русь с центром в Твери, – не без оснований полагали тверичи.

Инок Фома красноречиво передал нам мнение образованных граждан Твери, к числу которых относился Афанасий Никитин. Трактат его настолько хорош, что его надо читать целиком. Но приведем только одну линию сравнений. Фома доходчиво объясняет, почему именно великий князь Борис Александрович – лучший в мире, отчего «государь наш и защитник Тверской земли, великий князь Борис Александрович, прославляется и восхваляется во всех концах земли и народах», почему люди заслуженно «Моисеем его именуют, с Божией помощью мудро правящим новым Израилем – Богом спасаемым городом Тверью, другие же – вторым Константином» Великим.

Тверской князь ромейскому императору был «возлюбленным братом во Христе». Имя его слышимо во все концы земли. Он – новый Давид. Его княжество настолько процветает, что «все, и из князей, и из вельмож, вплоть до простых людей, желают пребывать в том государстве». Он лучше царя Соломона: к мудрости того прибегла только царица Савская, а мудрости Бориса Александровича припали все «великие русские князья и вельможи». Он справедлив, как император Тиберий, и не смущается блеском своих подданных. Он лучший строитель, чем император Лев Премудрый. Он правит лучше, чем сам (Октавиан) Август. По книголюбию он «новый Птолемей». Он «укрепил всю свою державу добрыми делами во имя Бога» не хуже, чем императоры Константин Великий, Юстиниан и Феодосий. Он, как «новый Моисей человеколюбивый, каждого из нас привел от ничтожества и многотрудной жизни в свое радостное и Богом обетованное царство». Он накормил больше людей, чем Иосиф Прекрасный. Проще сказать, «много искал я в премудрых книгах и среди царств, но не нашел ни среди царей царя, ни среди князей князя, кто бы был подобен сему великому князю Борису Александровичу … Многие, жившие прежде нас, желали видеть такого государя … но не увидели, и даже слышать не сподобились», – уверяет Фома.

Конечно, легко быть идеальным государем на лучшей в мире Тверской земле, – констатирует Фома очевидное для слушателей его Слова. «И так как Царьград славен Константином, Киев – Владимиром, а Тверская земля, почитающая их обоих, Михаилом прославлена[135 - Имеется в виду святой благоверный великий князь Тверской, Владимирский и всея Руси (1271–1318), убитый в Орде.], то поэтому Бог вывел великого князя Бориса Александровича не от какого-то другого корня, но от Михайлова … Ибо великий князь Борис Александрович стяжал Константинову доблесть и Владимирову веру, Ярославово мужество и Михаилов разум».

Борис Александрович правит с мудростью Августа. Он победил москвичей у Ржева, как Авраам у Дамаска. «Он созидает церкви и основывает города, мудрого устройства которых ни у кого нет слов описать, и строит села». «Много есть цветов различных, но один среди них державный. Много есть великих князей, но нет такого, как государь наш великий князь Борис Александрович. И сей по милости Божией есть держава и опора нашему городу». «Соревнуясь со своими праотцами», он превзошел даже прежних тверских князей!

В своем пафосе инок Фома не только книжен, но и конкретен. Он вспоминает множество деяний Бориса Александровича, хорошо известных тверичам, и обосновывает ими похвалы великому князю, еще не называя его царем. Но в годы великого княжения Михаила Борисовича, когда Афанасий Никитин собирался в дальний путь, в «Предисловии летописца княжения Тверского» тверские князья были названы царями и самодержцами. «На мудрости основаны твердость и крепость стен, и утверждение ворот … благочестивый самодержец … – писал летописец, – на твердом камне Христовой веры, которая никогда не поколеблется бурею забвения, как и любовь к Церкви Божией Михаила, великого самодержца. Поистине искусно основал себе дом премудрости, богоразумный град, в основании которого положил страх Божий в сердце, как камень веры, и крепко стены водрузил, то есть, благие нравы»[136 - См.: Тверские летописи. Древнерусские тексты и переводы. Тверь: Тверское областное книжное издательство, 1999. Полное собрание русских летописей. Т. 15. Вып. 1. Пг., 1922 (фототипическое воспроизведение: Рогожский летописец. Тверской сборник. М.: Наука, 1965). Ср. переиздание классических тверских памятников: Рогожский летописец. Тверской сборник / Предисловие Б.М. Клосса. М.: Языки русской культуры, 2000. Обзор сочинений: Насонов А.Н. Летописные памятники Тверского княжества // Известия АН СССР, Отделение гуманитарных наук (VII серия). 1930. № 9. С. 714–721.].

Эта державная тенденция «богохранимаго града Твери», о котором писал инок Фома, была выражена также в изученной Б.М. Клоссом тверской агиографии, продолжавшейся и в XVII в.[137 - Клосс Б.М. Тверская агиография XIV–XVII вв. // Избранные труды. Т. II. М.: Языки русской культуры, 2001. С. 173–246.] Традиция прославления тверских «царей» отразилась в найденном А.Н. Насоновым «летописце о великих княжениих» в списках первой половины XVII в.[138 - РНБ. Q.IV.216; РГАДА. Ф. 181. Собрание МГАМИД. № 617/1127. К XVII в. относится также фрагмент тверского летописного свода в рукописи ГИМ. Музейное собрание № 1473. Насонов А.Н. О тверском летописном материале в рукописях XVII в. // Археографический ежегодник за 1957 г. М., 1958. С. 30–40. Ср.: Конявская Е.Л. Литература Твери XIV–XV веков (Текстология, проблематика, жанровая структура). Дис. … канд. филол. наук. М., 1984; она же. Тверское владычное летописание конца XШ – XIV в // Средневековая Русь: Вып. 9. М., 2011. С. 139–152.] Как видим, даже покорение Твери Иваном III и ее разорение Иваном IV не заставили тверичей отказаться от сознания, что именно их земля есть духовный центр мира, что именно они – истинный краеугольный камень Святой Руси.

Тем паче не было никаких сомнений у Афанасия Никитина, когда он собирался в путь, взяв охранную грамоту у слишком юного для самостоятельного правления великого князя Михаила Борисовича. Тверь была лучшим городом мира, ее князь – идеальным правителем, а ее купцы – первыми среди всех. Тверской купец не был ограниченным местным патриотом: он любил всю Русь, центром которой была Тверь. Кроме Твери важным центром была Москва, чьи купцы соревновались с тверскими, а великий князь имел влияние, с которым следовало считаться в дальней дороге. Но ведь он приходился Михаилу Борисовичу Тверскому зятем, Москва процветала при своей великой княгине из Твери, так что проблем с москвичами не было. Афанасий Никитин просто и естественно использовал их в своих целях.