Святые ночи. Страшные вечера

– Нет, – я помотала головой. – Я бы точно знала. У меня таких нет. А вот в любых других местах – да где угодно.

– Супер. Лучше бы оно на твоем кладбище было, – нахмурился Марк. – И где нам искать гуля?

– Гуль не любит живых, избегает их. Живет на кладбищах, где и питается. Значит, где-то на Отроженке его могила или рядом.

Я с сожалением выпуталась из пледа и, поставив кружку на большой дубовый стол, исчерченный трещинами лака, окинула взглядом помещение в поисках хоть какой-нибудь обуви. Самыми ближайшими оказались меховые унты, стоящие с другой стороны стола. Поднявшись, я быстро пробежала босыми ногами по ледяному полу к ним. Унты еще хранили холод, но все же было теплее, чем босиком. Размяв, успевшие замерзнуть пальцы, я направилась к стеллажам.

– На улице в холодных ботинках, а дома в теплых сапогах, – резюмировал Марк, следя за мной.

– Я, когда выходила вчера из дома, не собиралась проводить ночь на кладбище в компании с мутным мужчиной, – пожала плечами я, особо не вдаваясь в подробности, что в моем творческом беспорядке вещи словно жили своей жизнью. Я никогда не знала, где что лежит, но все находилось неожиданно само, как, например, эти унты. Вчера я их обыскалась, но под дребезжание Андрея Леонидовича: «Давай быстрей, что ты копаешься!» я обула то, что попалось мне на глаза.

– Я вполне себе четкий.

– Конечно- конечно, – заверила я его, возвращаясь к столу с добычей в виде карты Глухонска. – Только упыря так и нет.

– Все-таки никакого шанса на то, что гуль и есть наш душегуб?

– Теоретически может быть, – а что, кто ж их знает, может, это особенный гуль, любит и живых, и мертвых. – Но гули не отличаются умом и сообразительностью, в отличии от птицы Говоруна. Особого вкусового предпочтения к мозгам или крови не имеют. Вы же видели, как был истерзан покойник. Разница между убитыми девушками и мертвым, кем бы он ни был – велика.

– Может, он крови напился, насытился и ушел? – склонившись со мной над картой, продолжал спорить Марк.

– А грудную клетку разорвал, потому что сигнал от желудка до мозга идет долго? Ровно столько, чтобы раскурочить грудь, дотянуться до сердца и понять, что все, сыт!

– А глаза?

– И глаза, – кивнула я. – Сердечко-то все любят. Но я не знаю, кто сердцу предпочел бы глаза. Вот, – я ткнула пальцем в Отроженское кладбище.

Зеленый островок, отмеченный на карте крестами, с двух сторон огибал город, с третьей начинались поля, а с четвертой небольшой лесок, который заканчивался так же полями, отделяющими несколькими километрами город от соседствующих сел. Место незаконного погребения могло находиться где угодно, хоть в полях, хоть в лесу, да хоть вообще в подвале какого-нибудь близлежащего дома. Отыскать в таких масштабах обитель гуля возможно, но на это уйдет очень много времени и, скорее всего, новых распотрошенных могил и убитых девушек.

– Да уж, – протер глаза Марк, – Легче не стало.

– Можно застать его там, на кладбище. Он же придет есть, потом проследить за ним до его захоронения и уже там убить, – предложила я.

– И как часто он ест?

– Не знаю, раз в несколько ночей.

– И сколько мы будем караулить его на кладбище, пока кто-то продолжает убивать девушек в городе?

– Мы не будем. Вы будете. Я не охотник, я не умею убивать. И вообще я метр с кепкой, от меня пользы никакой, – пошла в отказ я. – Вы там посидите, подождете, все сделаете. А я пока поищу по книгам, кто пьет кровь, ест глаза и смотрит на сердце.

– О, нет. Ты с пеной у рта, на пару со следаком, доказывала мне о своей необходимости, так что, «напарник», все делаем вместе.

– Я вообще-то ничего не доказывала, я молчала, – насупилась я.

– Так, я сейчас в отдел. Пусть Андрей Леонидович выяснит, сколько у нас тут числится пропавших за последнее время. Может, гуль и не тот, кто нам нужен, но если есть гуль, то может быть и упырь, – я подкатила глаза, на его упыреманию, но он проигнорировал и продолжил: – Нужно отыскать сторожа. Наверняка знает что-то, не просто так же слинял ночью с работы. А ты пока найди информацию по гулям, все что сможешь. Ну и можешь поискать про тех, кто любит глаза, – вошел в командирский раж Марк, застегивая свою неубиваемую шинель.

***

Очень непривычное жилище Ясины меня озадачило. Теперь понятно почему Кощей просил выманить ее из дома. Ни один черт, да даже сам дьявол, не зайдет в церковь. Интересно, что нужно Кощею от Ясины.

Зайдя в церковь, я поразился от сочетания древности с цивилизацией. Внутри церковь являла собой одно большое помещение с огромными арочными окнами по всему периметру, кроме восточной стороны. На стенах местами еще сохранились росписи. Слева находилось что-то по типу кухни, с электрической плитой, маленьким урчащим холодильником советского производства и другой необходимой кухонной техникой – блага цивилизации. У северной стены выглядывала из-за ширмы узкая кровать. Вдоль южной стены по всей длине хаотично стояли деревянные высокие стеллажи, на которых в беспорядке лежали самые разнообразные книги вперемежку с какими-то коробками и шкатулками. Здесь встречались и старинные сказки, в которых еще не было цензуры, и различные рукописи на непонятных языках, и всевозможная научная литература. Восточная сторона пустовала. И хоть алтаря давно там не было и ничего о нем даже не напоминало, Ясина отгородила ее желтой лентой, запрещающей проход.

В центре комнаты стоял старинный дубовый стол, заваленный книгами и побрякушками, среди которых выделялся ноутбук. Возле стола стояло два потрепанных кресла и пара масленых обогревателей. По всему полу переплетались и путались провода удлинителей, в которые были подключены высокие абажуры.

Дверь в ванную комнату вела в совершенно другой мир. Светлый кафель, красивая сантехника, бойлер и даже стиральная машинка. Хотя бы здесь было тепло. Умывшись, я поднял глаза, рассматривая себя в зеркало. Оттуда на меня взглянул уставший мужчина с расцарапанным лицом. Густые черные волосы, широкие брови, почти черные глаза, которые изменили свой цвет после контракта с Кощеем. Я криво улыбнулся своему отражению. Сняв шинель, я поднял свитер, живот местами рассекали глубокие порезы, которые неприятно зудели.

Моя шинель была особенной, купленной на барахолке за сущие копейки. Попав под влияние какой-то старухи, я приобрел шинель чисто из жалости к бабуле, чтобы ей было что на пропитание. Старуха божилась, что шинель была необычной, заговоренной, спасшей ее отца на войне, а мужа на охоте. Я отнесся к этому скептически, пока в один день не надел ее на работу. Тогда я впервые встретился с нечистью. С вурдалаком. Я еще не имел представление о подробностях борьбы с ними, да и в принципе до этого не встречался с нечистыми. И даже не планировал этого делать. Но это случилось. И как бы ни трепал меня вурдалак, цепляя когтями и впиваясь сочащимися ядовитым соком зубами, шинель он не смог повредить. Только благодаря ей я не пострадал.

Однако бесы были настойчивее вурдалака. Они забрались под шинель, раздирая мое тело под ней. Уже в могиле я решился на сотрудничество с Ясиной, глаза которой зажигались солнцем в моменты, когда она видела нежить или сосредотачивалась. Лучше худой мир, чем хорошая война. Тем более, как оказалось, она знала намного больше, чем я мог даже представить. В этом утопическом городе, оставшемся в далеком прошлом, где по улицам бродила нечисть, где люди соседствовали с бесами, как само собой разумеющееся, – я нуждался в помощи.

Чай, который заварила Ясина, затягивал мои порезы. Пока я удивленно рассматривал этот феномен, Ясина делала вид, что ничего не замечает. Либо на самом деле не замечала. Интересно, если бы я не предложил ей перемирие, она дала бы мне тот же чай, или отравила бы?

Несмотря на ее вечно глуповатое выражение лица и детские поступки, я не мог понять ее равнодушие к смерти, к опасности. Она как будто не понимала всю серьезность. Или же, наоборот, слишком хорошо это представляла. Это настораживало.

С такими мыслями я поехал в отдел, по пути купив кофе, чтобы хоть как-то взбодриться после бессонной ночи. В отделе я столкнулся с участковым Южного района, который, стараясь слиться со стеной, проскользнул мимо меня к выходу.

«Этот-то тут что делает?» – промелькнуло у меня в голове. Кочмарина я застал в кабинете, зарывшимся в макулатуру, напротив пыльного темного монитора. Зависть о том, как ему тепло работается в отделе, быстро отлегла. Я ненавидел делать отчеты. А тут так вообще все еще царствовала ручная писанина. Единственный включающийся компьютер находился в кабинете у начальника отдела, который девяносто процентов времени вообще отсутствовал на работе, появляясь лишь для того, чтобы пропесочить своих подопечных.

– Здорова, – отсалютовал мне Кочмарин. – Нашли?

– Нашли, – кивнул я, протягивая ему второй стаканчик. – Да не то, что искали.

– Это как? – кряхтя, забрал он кофе.

– Гуля нашли. Упыря не нашли. Но одно другого не отменяет.

– Что за хрень, этот гуль? – хлюпая кофе, уточнил он.

– Да черт его знает. Ясина говорит, тот же мертвяк, но жрет исключительно мертвых. Там нужно криминалистов отправить, на Отроженское кладбище, пусть соберут все, что найдут. И сторожа нужно разыскать, – присаживаясь на диван, ответил я.

– Хорошо, разберусь, – почесав лысеющий затылок, сказал Кочмарин. – А Ясина как? Сработались?

– Пусть будет, – обрадовал я его.

– Я же тебе говорил. Незаменимый она человек. Кладезь!

– Что тут нового? Узнали что о девушке? – сменил тему я, не желая обсуждать эту незаменимую девчонку.

– Токарева Ангелина Андреевна, двадцать три года, – сверяясь с бумагами, начал он. – Училась в ГГУ, педагогический факультет. Последний год. После выпуска собиралась замуж. Семья хорошая, интеллигентная. Живут тихо, конфликтов не вызывают и сами в них не влезают. Родители не слышали ни о врагах, ни об угрозах. Уверены, что все любили их дочь.

– А жених что?

– Жених в Москве в командировке, проверили уже, – недовольно скривился следователь.

– А что же она делала ночью на улице?

– На дне рождения подруги была. Опросили всех, кто там был. Ничего особенного. Ушла в полдвенадцатого домой. По имеющимся камерам от подруги отследили, что в сторону дома шла одна, преследования не было. Но всех, кто был на дне рождения, все равно проверяют.