Осака в снегу

Когда я вернулась в гостиную, Канаме снимала с плиты пухлый медный чайник с блестящими боками, а на столе уже были расставлены четыре чайные чашки.

– А четвертый кто? – спросила я, усаживаясь за стол.

– Познакомишься с нашей соседкой! – ответила Кана-чан, разливая чай по чашкам.

Тут в двери два раза повернулся ключ, и мы с Канаме синхронно обернулись на звук открывающейся двери.

– Мио-чан! – воскликнула Канаме. Вошедшая девушка как раз снимала через голову сумку-почтальонку, стряхивая на ходу балетки.

– Мио-чан, познакомься с Нодокой, я говорила, что она приедет! – Кана-чан схватила девушку за руку и подтащила ко мне: – Нодока, это – Чидори Мио, наша соседка и подруга.

– Приятно познакомиться с вами, Чидори-сан!

– Просто Мио! – попросила она.

– Мио… сан.

Какая же она была симпатичная! Короткие темные кудряшки, пухлые губки, хитрые кокетливые черные глаза – все было в ней настолько гармонично сложено и мило, что я невольно позавидовала.

Вскоре вернулся Ичиго с тортом, и мы вместе сели пить чай. Мио-сан села рядом со мной, много расспрашивала о том, как я жила до этого, смеялась и, в общем, была очень мила. Если честно, она мне понравилась.

Но затем я вспомнила об одной важной вещи, и спросила Канаме:

– Танабата через два дня, верно?

Та кивнула в ответ, толком не понимая, к чему конкретно я клоню.

– А на выходных после можно махнуть в Киото! – предложил Ичиго, – Нодока-чан, ты ведь хочешь?

Признаться, я страсть как хотела в Киото, но сейчас надо было подумать о чем-то чуть более важном.

– В общем, можно и в Киото… – задумчиво произнесла я, а затем, сделав глубокий вдох, наконец, спросила: – А успею я подать документы на экзамен в Осакскую Академию Искусств[4 - Вообще-то, в Японии учебный год начинается весной, но в некоторых учебных заведениях иностранные студенты имеют право сдавать тестирование в удобное для них время, согласовывая его с подготовительными или языковыми курсами.]?

II

Ох, как же я ненавижу вставать по утрам, особенно после такой резкой смены часового пояса! Жуть, глаза просто не открываются…

Совершив над собой колоссальное насилие, я села на кровати, которая так нежно пахла лавандой и так манила лечь обратно. Ну уж нет, сегодня у меня слишком много дел!

Прихватив полотенце, я направилась в ванную. В гостиной, через которую пролегал мой долгий путь, Канаме с Ичиго бурно целовались на диване. И откуда у людей силы-то берутся, да еще и с утра пораньше?! Живут вместе, так им что, ночи не хватило?!

Мысленно бурча, я скрылась в ванной, которая судя по всему, была самой крошечной комнатой во всем доме: старинная ванна с пожелтевшей эмалью ютилась в небольшой нише, душ болтался прямо над зеркалом, стиральной машины не было и в помине. Я удрученно вздохнула: надеюсь, я смогу в этом тазу хотя бы вытянуть ноги.

Вымыв голову и расчесав влажные волосы, я перекинула их за спину: не буду ничего сегодня укладывать, все равно после сами завьются.

В гостиной Кана-чан уже расставляла на столе какую-то еду, и мое настроение сразу же поползло вверх, к отметке «отлично». Она такая заботливая, моя Кана, я ведь уже и не прочь бы что-нибудь схомячить!

Ичиго куда-то испарился, но его отсутствие меня сейчас мало обеспокоило: мне же больше достанется! Канаме уже была одета к выходу: красная блузка, юбка на крупных пуговицах и черная лаковая сумочка через плечо.

– Сегодня мне ко второй паре, – объявила она, увидев, как я выхожу из ванной, – Так что нет у меня времени с тобой обзорную экскурсию по городу совершать!

Я удрученно кивнула, усаживаясь на полу-диванчик перед столом и придвигая к себе тарелку с онигири. Кана-чан рассмеялась, увидев, как я тянусь за палочками.

– Их вообще-то руками едят! – пояснила она, и вдруг подскочила: – Ой, я уже совсем опоздала!

Она заметалась по квартире в поисках своего телефона.

– Нодока! В конверте на столе, да вон в том, – затараторила она, увидев, как я тянусь к конверту, прислоненному к сахарнице, – В нем твоя новая симка, Ичи тебя вчера подключил. Я убегаю, поэтому к отцу тебя проводит Мио-чан. – тут она слегка притормозила у двери и смерила меня серьезным взглядом: – Еще не передумала насчет поступления?

Я отрицательно покачала головой, запихав за щеку онигири с черникой. Канаме вздохнула:

– Ладно, сегодня же подам твои документы.

О, я не говорила, что она учится в той самой Академии? Факультет искусствознания, это вам не шутки. Вот поэтому я так хочу туда поступить!

– Ладно, меня уже нет! – Кана-чан скрылась за дверью, а я кинула взгляд на экранчик своего телефона: девять – пятнадцать. Ну, еще везде успею!

* * *

Да уж, скажу я вам, путешествие по городу с Мио-чан тот еще аттракцион! Мало того, что она очень слабо представляла куда нам надо, так еще и стеснялась спрашивать дорогу у прохожих! И почему Канаме не предупредила меня, что это будет что-то вроде испытания?

В любом случае, предпочтительнее было бы сердиться на Канаме, ведь на Мио-чан сердиться совершенно невозможно!

И она нравилась мне все больше и больше: она была такой веселой, настоящей, с живой мимикой, и всю дорогу рассказывала мне какие-то истории про своих друзей, обещая познакомить нас.

Когда мы наконец доехали до нужного дома, она, сунув мне проездной, вкратце объяснила, как ехать назад, и умчалась на работу.

Я очень ждала этой встречи с отцом, но одновременно с этим жутко нервничала. Поэтому, как только я увидела его, сразу же вежливо поклонилась:

– Рада встрече, ото-сама!

Его брови удивленно поползли вверх, а в следующую секунду он рассмеялся и потрепал меня по голове:

– Нодока, где ты этого нахваталась? Насмотрелась фильмов про якудзу?

Отец совсем не изменился с нашей последней встречи, в жизни бы не сказала, что ему тридцать семь: двадцать шесть – двадцать семи, максимум. Лицо все то же, молодое и симпатичное, черные волосы до плеч, блестящие улыбающиеся глаза стеклами прямоугольных очков в черной оправе, темный строгий костюм с белоснежной сияющей рубашкой, в общем – светский денди. Я даже подумала, что выгляжу странно на его фоне (а мы сидели в небольшом ресторанчике): он такой аккуратный, в деловом костюме, а я – в клетчатом сарафане и в кедах, да еще и волосы растрепаны.

Такума пил американо перед работой, расспрашивая меня о Клэр, о моей европейской жизни, о впечатлениях о Японии. Я весело улыбаясь, рассказывала обо всем, ведь я была счастлива: с ним все так же легко общаться, как и прежде.

– Так ты решила поступать в Академию искусств? – спросил он, доставая из пачки черную сигарету и щелкая зажигалкой. Втянув носом воздух, я почувствовала приятный вишневый запах, и, кинув взгляд на бардовую упаковку, прочла: Black Stones.

– А ты так и не бросил курить – укоризненно заметила я, щелкнув пальцем по пачке.

Такума усмехнулся:

– Это не так уж просто, знаешь ли! – он стряхнул пепел в хрустальную пепельницу и задумчиво добавил: – Мне кажется, ты сделала хороший выбор. Я всегда любил, когда ты рисовала…

Я зарделась от гордости: его признания я добивалась сильнее всего. Мне всегда хотелось, чтобы именно он наконец смог мною гордиться.