Скорее счастлив, чем нет

«Дом сумасшедших комиксов» – рай для гика. Кассир в футболке с Капитаном Америка переставляет семидолларовые ручки в виде молота Тора. На полке, стилизованной под камин в Уэйн-Мэноре, высятся гордые (и дорогущие!) бюсты Росомахи, Халка и Тони Старка. Не понимаю, как у какого-нибудь сорокалетнего девственника еще не случился удар от такого количества «Марвела» и DC в одном месте. Тут есть даже целый шкаф с плащами супергероев – их можно купить или за отдельную плату устроить тут фотосессию. Но я больше всего люблю рыться в тележке с комиксами по доллару, потому что… ну, потому что там куча комиксов по доллару, дешевле просто не бывает.

Здесь есть даже коллекционные фигурки – мы с Эриком в детстве были бы счастливы с такими поиграть. Например, взяли бы набор со Спайдерменом и Доктором Осьминогом. Или Фантастическую четверку… хотя Невидимую Леди мы бы, наверно, быстро где-нибудь потеряли (она же невидимая, ага?): моим любимым персонажем из четверки был Человек-Факел, а у Эрика – мистер Фантастик. Я всегда сочувствовал плохим парням – Зеленому Гоблину, Магнето, а Эрик больше любил героев, и так было интереснее.

Женевьев продолжает водить меня сюда в свою очередь, потому что именно здесь я по-настоящему счастлив. Раньше мы еще могли сходить в бассейн, где я учился плавать, – там было почти так же хорошо, а потом я чуть не утонул (долго рассказывать).

В магазине Женевьев отвлекается на постеры, а я прямой наводкой устремляюсь к тележке. Ну-ка, есть там что-нибудь классное? Вот бы вдохновиться, а то совсем забросил свой собственный комикс. Я застрял на очень напряженном кадре «Хранителя Солнца» – я назвал своего героя так, потому что ребенком он проглотил солнце чужой системы, чтобы не дать ему погибнуть. Так вот, на последнем кадре его девушка и лучший друг того и гляди рухнут с небесной башни прямо в пасть дракону, а спасти он успевает только кого-то одного. Кого же ему выбрать? Супермен, конечно, выбрал бы Лоис Лейн. А кто важнее Бэтмену: Робин или очередная девушка-однодневка (с кем только этот Темный Рыцарь еще не спал…)?

Какие-то парни обсуждают последних «Мстителей». Я быстро хватаю пару комиксов и спешу на кассу: если пойдут спойлеры, я включу Халка. Фильм вышел в декабре, и я так его и не посмотрел. Всем было не до кино, мы оплакивали Кеннета.

– Привет, Стэнли.

– Аарон! Давно тебя не видно!

– Да, у меня тот еще эпизод вышел…

– Как интересно! Прыгал по небоскребам в маске?

– Да не, семейное, – после секунды молчания отмахиваюсь я.

Я протягиваю ему подарочную карту, и он пробивает по ней два доллара. Потом прикладывает карту еще раз:

– Чувак, на счете ноль.

– Не, там должна быть пара долларов.

– Увы, ты беднее Брюса Уэйна, которому заморозили счет в банке, – отвечает Стэнли.

Достал уже. Я молчу, что грубить клиентам нехорошо, но он мусолит эту тупую шутку уже несколько месяцев. Ясен перец, я беднее, чем когда-либо бывал Брюс Уэйн; куда мне до него?

– Я тогда отложу для тебя комиксы?

– Да не, забей. Обойдусь.

Подходит Женевьев:

– Все нормально, малыш?

– Ага, ага. Погнали дальше?

Щеки горят, глаза слезятся. Дело даже не в том, что я остался без комиксов – мне же не восемь! – просто я жестко опозорился перед девушкой.

Даже не взглянув на меня, Женевьев достает из сумки несколько баксов; теперь мне еще стыднее, хотя куда уже?

– Сколько с нас?

– Жен, не надо, все нормально.

Она, не слушая, расплачивается, отдает мне пакет с покупкой и начинает рассказывать, какую картину задумала: оголодавшие падальщики гонятся по дороге за тенями мертвых, не догадываясь, что трупы все это время у них над головой. По-моему, классная идея. И хотя мне очень хочется поблагодарить ее за комиксы, я рад, что она сменила тему. Так мне хотя бы не стыдно.

– А помнишь, Кайл сгонял в Летео?

«А помнишь?» – наша дурацкая игра, мы «вспоминаем» события, которые случились совсем недавно или происходят прямо сейчас. Отвлекая Женевьев игрой, я веду ее сквозь Форт-Уилли-парк на Сто сорок седьмой улице, мимо почты, где работал папа, мимо заправки, где мы с Бренданом когда-то брали жвачки-сигареты от стресса (мы иногда смеемся, как это было глупо и по-детски).

– Может, это и неправда, никто из наших с тех пор его не видел. – Женевьев крепко берет меня за руку, запрыгивает на спинку скамейки и проходит по ней, жутко вихляя во все стороны. Однажды она все-таки раскроит себе череп, и я пойду умолять Летео помочь мне забыть это зрелище. – Сарафанное радио мамы Фредди тоже может ошибаться. И еще, технически Кайл не забывал Кеннета. В Летео не стирают воспоминания, только подавляют.

Женевьев, как и я, не верит в операцию. А ведь она когда-то верила в гороскопы и гадание на таро!

– По-моему, что забыть, что никогда не вспоминать – без разницы.

– Наверно.

В итоге Женевьев все-таки падает, и я успеваю ее поймать. Увы, мне не удается героически подхватить ее на руки и унести навстречу закату. Она могла хотя бы упасть прямо на меня, мы бы посмеялись и поцеловались. Вместо этого она качнулась в сторону, я подхватил ее под мышки, но ее ноги проехались по земле, а нос уткнулся мне в ширинку. Неловко: Женевьев ни разу еще не видела того, что за ней. Я помогаю ей подняться, и мы оба начинаем извиняться: я – сам не знаю за что, она – за то, что едва не пропахала носом мои гениталии.

Что ж, не последний день живем.

– Ну… – Женевьев убирает с лица темные пряди.

– Представь, что на нас сейчас нападут зомби. Твои действия?

Теперь моя очередь менять тему, чтобы ей не было неловко. Я беру ее за руку, и мы идем по парку. Женевьев вяло рассказывает, что залезет на яблоню и подождет, пока они не уйдут. И кто из нас еще тупой придурок?

Когда Женевьев была маленькой, она часто приходила сюда с мамой: тогда здесь стояли качели и турники и сюда еще стоило водить детей. Несколько лет назад ее мать разбилась на самолете в Доминикану – летела навестить родственников, – и с тех пор Женевьев сюда почти не ходит. Обычно, когда наступает моя очередь вести ее на свидание, я выбираю другие места, например блошиный рынок или каток (по средам прокат вдвое дешевле), – но сегодня мы вернемся в тот день, когда она предложила мне встречаться.

Мы подходим к фонтану-шутихе. Если бы они еще работали, из земли неожиданно забили бы струи воды. Но все десять труб давно забиты гнилыми листьями, окурками и прочей дрянью.

– Давно здесь не была, – говорит Женевьев.

– Я подумал, будет классно привести тебя сюда и предложить встречаться, – объясняю я.

– Мы что, расстались?

– А надо?

– Как ты предложишь мне встречаться, если мы уже встречаемся? Это же как убить мертвеца!

– Окей, тогда брось меня.

– Просто так взять и бросить?

– Понял. Хм… ну, ты стерва, и мазня твоя отстой.

– Я тебя бросаю.

– Ура! – Я улыбаюсь до ушей. – Короче, прости, что назвал тебя стервой, обругал твои картины и пытался кое-что с собой сделать. Прости, что тебе пришлось все это выдержать. Прости, что я тупой придурок, решивший, что не могу быть счастлив. Ясен же пень, мое счастье – это ты!

Женевьев скрещивает руки на груди. На локте у нее осталось несколько несмытых пятнышек краски.

– Может, я и была твоим счастьем, но я тебя бросила. Убеди меня передумать!