Я, Абдалла

– Я..я не понимаю вас…я помню нападение, я помню бандитов, стрельбу…но почему я? Я не сделал ничего.. И где моя семья?, – раненому казалось, что он крикнул это на всю палату, на самом же деле это был отчаянный шепот.

– Я понимаю, вы ослаблены, вам нужно немного времени, чтобы прийти в себя. Но времени у нас в обрез, ты понимаешь меня? Времени у нас нет, вы не оставили нам его.

Вы убиваете нас уже здесь, на нашей земле… Мне нужны ответы прямо сейчас, и мне плевать на твое состояние, ты понял меня? Ты террорист, у тебя нет прав, и пока я разговариваю с тобой вежливо, но…если ты хочешь испытать меня, то очень … очень пожалеешь.

Идрис пытался сделать глубокий вдох, грудная клетка будто окаменела, не пуская в легкие воздух, такой нужный, объятым ужасом телу и разуму. Он лежал на больничной койке, даже не зная, что с ним, где жена и дочь, насколько тяжело он пострадал при взрыве, чувствуя только огромную слабость и ноющую боль. И, в довершении всего, переде больничной кушеткой стояли два хмурых человека, утверждающие, что он – Идрис, муж, отец, работяга – террорист, убивший ни чем не повинных людей. Эти двое требовали ответов, но он даже не знал вопросов, которые они могли бы задать.

– Что??? Что они от меня хотят? Почему они думают, что я преступник? И где Лиза и Мэри? Что с ними?, – страх, мало знакомое чувство, как дикий зверь подкрадывался к ослабевшей жертве.

– Я не понимаю, почему я здесь, что я сделал? Где моя семья, с ними все в порядке?, – заключенный пытался говорить спокойно, подавляя слабость.

– Ты здесь, потому что ты преступник, член террористической группы, виновной в гибели людей, и все зависит от того, как ты себя сейчас поведешь. Мы зададим вопросы, и если нам понравятся твои ответы, может быть, мы поговорим и обо всем остальном, – лицо лысого оставалось таким же непроницаемым, но глаза горели ненавистью.

– Я пытаюсь донести до вас… Меня зовут Идрис, я водитель бокс-трака, у меня семья, жена и дочка, у меня все в порядке с документами..Почему..почему вы считаете меня преступником? Я ничего плохого не сделал.. Я не помню точно, но.. мы были в магазине в нашем районе, напали бандиты, мы прятались на складе… Скажите, я вас очень прошу, с моей женой и дочкой все в порядке, они ведь не пострадали?, – голос Идриса сорвался на отчаянный полукрик, измотанный молодой человек уже не мог сдерживаться и говорить спокойно.

– Сначала ты рассказываешь нам все, что знаешь. Все, ты понимаешь? Ты напрягаешь свои тупые мозги, собираешь все силы, и выкладываешь все, что знаешь. И только потом, может быть мы ответим на твои вопросы, – свистящим шепотом произнес лысый, наклонившись к раненому, – мы никуда не уйдем, кнопки стоп здесь нет, мы будем продолжать до бесконечности…или пока не узнаем все о твоем дерьме…

Сознание стало покидать Идриса, ему казалось, что быстрая река проносится перед глазами, его мутило, напряжение было слишком велико , он провалился в мрак пустоты.

Арестант пришел в себя только на следующий день, даже несмотря на плохое состояние,

осознал, что находится не в медицинской палате. Его на самом деле перевели в камеру, крошечное помещение с железной койкой, столом и табуретом, привинченными к полу.

В углу за тонкой стальной перегородкой притаился унитаз с раковиной. В камере постоянно горел свет, но хотя бы царила прохлада, что в условиях пустыни было большим благом. Из одежды на нем были коротенькие шорты и майка из легкорвущегося , похожего на бумагу материала.

– Это чтобы я ненароком не повесился, – несмотря на отчаянное положение вещей, Идрис даже смог пошутить про себя.

Неизвестность, полное непонимание происходящего вокруг изматывало, ощущение засосавшей его черной дыры, отсутствие права даже на слово наполняло душу тревогой. Он никак не мог уснуть, травма от взрыва, чудовищная усталость, тяжелый допрос, которому его подвергли те двое не действовали, было бы таким счастьем провалиться в сон, и забыть, хотя бы на время, весь этот кошмар. Ужас, сковавший грудную клетку не давал нормально вздохнуть, не отпускал из своих холодных лап. Заключенный лежал на койке , устремив пустой взгляд в потолок, он старался собрать те крупицы сил, что остались, подсознание подсказывало, что единственное, что он может, – это перестать, перстать убивать себя тревогой и страхом. Было 8 часов вечера, но Идрис не имел ни малейшего понятия о времени, он не был уверен, какой был день недели. Он так и лежал на кушетке и до сих пор пытался заснуть, взять тайм брейк у реальности.

Два офицера сидели в пустой темной столовой, оба были на ногах уже больше суток, уставшие и предельно измотанные.

– Жаль, что нам достался этот ублюдок…я бы многое отдал за возможность поработать с его боссом. Он бы у меня верещал как свинья…

– Даа..Это было бы неплохо…

– Ничего, мы до него доберемся. Те ребята, что занимаются им…он им не по зубам..Я выжму из него все дерьмо..

– Слушай, Джек, мы пока не поимели ничего и нашего клиента, а ведь он простая пешка, так что нам ничего не светит..

– Ты прав. Сейчас у нас в руках эта вошь, и мы должны собраться и дожать его, – лицо лысого исказила гримаса, глаза горели мрачным огнем, – никто не знает, сколько этих тварей просочилось в страну, они могут уже готовить удар где-то рядом, а мы сидим, сложа руки..только танцуем вокруг этих двух нелюдей… Наши дети в опасности, наши родные, наши семьи..А мы цацкаемся с этими тварями, – почти крикнул Джек, ударив по столу, – счет идет на секунды…

– Джек, я знаю… Я бы с удовольствием поджарил его на медленном огне, а его босса и подавно… Но..ты знаешь указание..как там сказано в этой долбанной секретной директиве, прибегать к исключительным мерам только в крайнем случае…

– Все это херня.. мы взяли их в бою, они приехали убивать, есть жертвы…ничего доказывать не надо. Никто в мире не знает, где они, что еще надо??

– Я сам так думаю, Джек..Кому-то из начальства хочется думать, что мы играем только по правилам, во всяком случае делаем все для этого..Нам дали два дня на танцы с ним. Если эта тварь не расколется, мы вправе включить другой режим..

– За эти два только Бог знает, что может случиться, – пошатываясь от усталости, Джек поднялся из-за стола, – ладно… уже почти утро, твой выход. Я беру перерыв на час, разбуди меня, пожалуйста..

\

Идриса мучала жажда, он не чувствовал голод, не было даже мысли о еде, просто страшно хотелось пить. Обезвоженный организм требовал жидкости, даже сквозь затуманенное сознание ощущалась безумная нехватка воды, сводившая с ума. Так, в полузабытьи, в кошмаре жажды, в ощущении нереальности происходящего вокруг прошла ночь, хотя для арестанта это были лишь долгие часы ужаса под палящим светом лампы на потолке. Два раза, даже не осознавая , что он делает, Идрис поднимался с койки и стучал в дверь, инстинкт самосохранения требовал от него действий, и он пытался привлечь внимание.

Все было напрасно, никто и ничто не пришло ему на помощь. Под утро арестант лежал на койке без сил, травмы, полученные при взрыве, стресс допроса, обезвоживание сделали свое дело. Идрис знал только то, что жив, было ощущение, что он камешек, подвешенный на тонкой нитке в необъятной пустоте, и любой, даже самый слабый порыв ветра может сорвать и унести его в мрак. И он из-зо всех сил цеплялся за то, что было сильнее всего этого ужаса, он думал о своей семье.

Дверь отворилась, и в камеру вошел Брайан, второй офицер, молчавший почти все время при допросе днем ранее. Он остановился перед койкой, долго и пристально рассматривая арестанта.

– Вы, наверное голодны?, – мягким голосом произнес он наконец.

Идрис попытался сглотнуть, но во рту пересохло, и у него ничего не получилось.

– Я..хочу пить – прошептал он с усилием.

– Что, извините, я не расслышал? – Брайан наклонился к лежащему.

– Я хочу..пить – шепот арестанта был еле слышен.

– А, вы хотите пить, конечно, конечно. Что вы предпочитаете – сок, содовую, лимонад? – невозмутимо поинтересовался офицер.

– Дайте воды, пожалуйста – Идрис почти терял сознание.

– Конечно, как я не догадался..дайте мне секунду – Брайан вышел и на самом деле вернулся через мгновение, но теперь в его руках был бумажный стакан с водой.

– Вот, я принес вам воды – Брайан все так же пристально смотрел в глаза Идриса – я помогу вам во всем, вы просто скажите..

Брайн протягивал воду, а арестанту эти мгновения казались вечностью, наконец он схватил стакан и сразу же сделал несколько лихорадочных глотков, живительная влага обдала его прохладой и вернула к жизни. Идрис перевел дух и большим глотком осушил стаканчик.

– Спасибо вам большое – искренне проговорил он немного окрепшим голосом.

– Пожалуйста, я не позволю вам страдать, все мы люди, в конце концов, – Брайан присел на табурет, он так и смотрел на арестаната, терпеливо ожидая, когда тот придет в себя.

– Все это неправильно, вы знаете, – почти доверительным тоном наконец заговорил он – вы не должны находиться здесь вот так, мучаясь от жажды, не зная, что происходит вокруг..

Брайан замолчал, ожидая ответа. У Идриса потеплело на душе, впервые за два дня кто-то заговорил с ним человеческим тоном.

– спасибо большое вам, – Идрис старался, чтобы голос звучал искренне и убедительно, – вы меня спасли, дав воды…но..но.. я никак не могу понять..что от меня хотят. Я не понимяю, что происходит…Никто не говорит о моей семье, что с ними.. Я прошу вас очень… помогите мне, может вы знаете.. мне нужно знать, что они в порядке.

Брайан смотрел все тем же пронзительным взглядом, словно прощупывая потаенные мысли в голове собеседника. Он сдержанно кивнул –

– Я постараюсь помочь, – после паузы добавил, – все зависит от вас.

– Я готов на все..Я, – Идрис мотал головой, – скажите, что я могу сделать..Мне нужно знать о семье..

– Это хорошо. Вы хороший человек, вы беспокоитесь о своей семье, – лицо Брайана исказила гримаса, – и…я помогу вам. Семья – это главное.... семья – это святое. Я обязательно помогу вам. У меня всего одна просьба – вы тоже поможете мне. Я тоже люблю свою семью, как и вы, у меня тоже жена и дочь.. И я беспокоюсь об их безопасности не меньше вашего.. Вы понимаете о чем я, правда?

Идрис сделал усилие и слегка кивнул головой, хотя ему было невдомек, к чему ведет этот разговор, он просто был рад, что хотя бы кто-то с ним говорит, не угрожая и обещая помощь.

– Так вот, то, что произошло, перешло все границы. Мы готовы погибать на войне, мы – вы и я – солдаты, это наша работа. Это игра, в которую мы вынуждены играть…но мы все стараемся играть по правилам.