Инициация

Середина осени. Малышке уже почти месяц, но я сутки напролет проводил не с любимой женой и не с долгожданным ребенком, а с древним пергаментом. Ночами я подбирал возможные прочтения древнего текста и пытался интерпретировать. Искал повторы, параллельные места и противоречия. Размышлял. Писал. Много курил. Молился…

Мне стало страшно идти домой. Страшно взглянуть в синие как небо глаза дочери, которая уже начала узнавать своего отца и, улыбаясь, тянуть ко мне ручки. Я больше не был уверен, что хочу проходить инициацию второго рождения. Но едва я заикнулся об этом, Инна бросилась в слезы, убеждая меня, что я ее не люблю, что обрекаю на нищету, на участь изгоя, и вообще правильно ей мать говорила…

Вообще-то и мне хотелось съехать из этого района. Получить, наконец, степень доктора и преподавать если не в Карфагене, то хотя бы в Сидоне. Да просто-напросто иметь возможность пригласить коллег в гости или самому прийти в гости к ним. Сидеть за одним столом, есть гуся, пить вино и говорить за науку. Хотелось стать полноправным членом общества. А не изгоем, вроде дяди Коли. Впрочем, тот даже не единождырожденный…

Я уже сказал, что стал по-настоящему религиозным как раз этим летом? Может причиной тому не только трудная беременность жены, но и рассыпающиеся от древности клочки телячьей кожи с едва различимыми значками. И разговоры с дядей Колей, конечно.

– Добрый вечер, господин профессор. Ночью будет дождь.

Подняв глаза на дворника, я замер, так и не донеся магнитный ключ до двери. Дядя Коля был стар, лет, может быть, семидесяти, но раньше я не замечал этого. Я вообще не замечал этого высокого худого человека в оранжевой безрукавке, с метлою в руке, пахнувшего асфальтом и портвейном.

– А что нового в мире науки? У меня третьего дня телевизор сломался, так я теперь и "Популярную физику" не посмотрю. Жаль. А вы смотрите канал "Популярная физика"?

– Простите, – сказал я смущенно, – но я не профессор.

Дядя Коля улыбнулся. Его глаза мгновенно стали хитрыми и как бы говорили: "Да, я знаю".

– Еще раз простите, можно я задам вам вопрос?

– С удовольствием.

Вопрос крутился на языке, но я никак не мог его сформулировать.

– Почему вы работаете дворником?

Стариковские глаза рассмеялись, но губы даже не дрогнули. Ответил самым серьезным тоном:

– Кому-то надо мусор убирать. Ведь не мусорить-то мы не умеем. А вот зима придет… Снег тот же. Да и вообще.

Я стоял, словно оберег выставив перед собой магнитный ключ, и не знал, как продолжить разговор. Меня охватила уверенность, что ответы на все мои вопросы даст вот этот пьяный дворник. Я просто знал. Вы бы назвали это интуицией, а я назову пророческим вдохновением.

– Да. Ночью дождь будет, – согласился я. В тот вечер у меня не получилось поговорить с ним.

Я навел справки о старике. Некогда он был женат. Закончил какой-то престижный институт, работал на каком-то секретном военном предприятии. А потом – внезапно – все бросил, написал отречение в министерство религии. Оставил дом, жену, работу – все, и устроился дворником.

Отречение!

Каждый вечер я искал возможности пересечься с дядей Колей. Мы обменивались пустыми, почти ритуальными фразами о погоде и о сломанном телевизоре. Но потом я все-таки решился. Схватив дядю Колю за локоть, я спросил:

– Почему? Почему вы отреклись от Господа?

– Вы, господин профессор, имеете ввиду Молоха-Громовержца?

– Да, да, именно его.

– Почему? Потому, что я не верю в него.

И замолчал.

Странный ответ… я тогда никак не мог понять, что он хотел сказать?

Менее десяти процентов людей вообще способны к религиозной рефлексии, из этого меньшинства примерно лишь каждый десятый может быть назван религиозно одаренным. Но при чем тут отречение? Культ Баала уже давно превратился в социальный институт, так сказать основание и скрепы власти Великого царя. Повод ли разрушать собственную жизнь на том лишь основании, что ты (как, впрочем, и девять десятых жителей Великого царства) не убежден, что за раздвинувшей ноги жрицей или обкуренным мистом в мистическом сумраке скрывается некто божественный?

– Я знаю, что вы много лет изучаете религии. Прочитали, наверное, гору книг. Знаете все мифы тысячи малых богов и особенности их культов. Водите дружбу с галли. Но скажите мне, юноша, сделало ли это вас хоть на мгновение счастливым?

– Счастливым?

– Ну, или свободным?

– Я не понимаю, о чем вы.

– А я вот однажды понял, – дядя Коля перехватил метлу, и пошел в сторону мусорных баков, – когда уверовал.

– Подождите! – крикнул я вслед. – Поясните, о чем вы?

Дед обернулся, его глаза снова стали хитрыми.

– Все боги кроме Бога – не боги. Бог же небеса сотворил… и море, и все живущее в них. Он – щит праведника. Он – надежда и утешение. Он – источник всякого блага. Его противник – Сатана – суть смрадный червь, живущий в сердце обманутого. Исторгни его прочь и обретешь свободу.

И он ушел. Изгой.

Свободный. В Боге.

А потом было жертвоприношение. Я сжег в печи свою родную дочь.

Всю ночь мы пьянствовали в так называемой святой трапезной под храмом Баала. Пришли и мой отец, и теща, и даже зав кафедрой.

От кадильниц, стоящих по углам поднимался наркотический дым, а красное виноградное вино лилось рекой. В них мисты находят радость слияния с Баалом. Я не нашел в них радости. Хотелось бежать прочь. Без оглядки. Меня разрывало от горя. Я плакал и рвал на себе одежду.

Ян обнимал, успокаивал и наливал еще вина.

Во главе стола в той ночной вакханалии сидел бронзовый Баал, держащий в руке огромный кубок. Он смеялся.

Он смеялся надо мною.

А однажды ночью я проснулся и понял, о чем говорил тогда старый дворник. Я встал с кровати и подошел к окну. Полная луна в окружении тусклых звезд смотрела на меня, словно ожидая чего-то важного. Так прошла ночь. Я стоял и смотрел в ночное небо, пока не показались первые лучи солнца.

В ту ночь я больше не видел в луне Инанну, а в утренней заре – Молоха Баала.

Я смог увидеть нечто большее.

– Бог, ты мой Господь!

02-04.01.13