Автоматизация и будущее работы

Автоматизация и будущее работы
Аарон Бенанав

Титаны Кремниевой долины, политики, технофутуристы и социальные критики едины в том, что мы живем на пороге эры стремительной технологической автоматизации, предвещающей конец привычной работы. Но насколько широко обсуждаемое «нашествие роботов» действительно объясняет кризис рабочих мест?

В этой книге Аарон Бенанав описывает структурные экономические тенденции, которые будут определять нашу рабочую жизнь на долгие годы вперед, а также критически рассматривает идею всеобщего базового дохода.

В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Аарон Бенанав

Автоматизация и будущее работы

First published by Verso 2020

© Aaron Benanav 2020, 2022

© Издательство Института Гайдара, 2022

Предисловие

Интернет, смартфоны и социальные медиа существенно изменили способ нашего взаимодействия друг с другом и познания мира. Что произойдет, если эти цифровые технологии сойдут с экрана и все в большей степени станут интегрироваться в физический мир вокруг нас? Передовая промышленная робототехника, беспилотные легковые автомобили и грузовики, интеллектуальные устройства скрининга онкологических заболеваний – все это будто бы предвещает мир комфорта, но при этом вселяет в нас беспокойство. Чем в конечном итоге будут заниматься люди в преимущественно автоматизированном будущем? Удастся ли нам адаптировать наши институты, чтобы осуществить мечту о человеческой свободе, наступлению которой могла бы поспособствовать новая эпоха интеллектуальных машин? Или же эта мечта обернется кошмаром массовой технологической безработицы?

В двух своих статьях, опубликованных в New Left Review в 2019 году, я дал качественные определения нового дискурса автоматизации, с которым выступают и либеральные, и правые, и левые исследователи. Поднимая такие вопросы, теоретики автоматизации приходят к провокационному выводу: впереди нас ждет массовая технологическая безработица, и справиться с ней можно лишь с помощью предоставления всеобщего базового дохода, поскольку значительные группы людей утратят возможность получать заработную плату, необходимую им для выживания.

В этой книге говорится о том, что сегодняшняя новая волна дискурса автоматизации является ответом на реальную тенденцию, которая разворачивается по всему миру: рабочих мест попросту недостаточно для слишком большого количества людей. Эта хроническая нехватка спроса на труд проявляется в таких экономических трендах, как выход экономик из рецессии без создания рабочих мест, отсутствие роста заработных плат и чрезвычайно распространенное отсутствие гарантий занятости. Эта же тенденция заметна и в политических явлениях, катализатором для которых выступает растущее неравенство: популизм, плутократия и подъем новой, оторванной от государственных юрисдикций цифровой элиты. Последняя больше озабочена тем, как бы скрыться на ракетах, направляющихся на Марс, нежели улучшением экономического положения той цифровой черни, которая будет брошена на произвол судьбы на пылающей планете Земля.

Легко поверить, что теоретики автоматизации, должно быть, правы, если одной рукой указать на бездомные и безработные массы в калифорнийском Окленде, а другой – на расположенное всего в нескольких милях производство компании Tesla во Фримонте, укомплектованное роботами. Однако предлагаемая теоретиками автоматизации гипотеза: неудержимые технологические изменения уничтожают рабочие места – попросту лжива. В Соединенных Штатах и ЕС, а в еще большей степени в таких странах, как ЮАР, Индия и Бразилия, действительно существует устойчивая нехватка спроса на труд, однако ее причина едва ли не полностью противоположна той, которую называют теоретики автоматизации.

В действительности темпы роста производительности труда замедляются, а не ускоряются. Это обстоятельство должно было увеличивать спрос на труд, за исключением того случая, когда снижение производительности затмевала другая, еще более знаменательная тенденция. В рамках той модели, которую исходно анализировал марксистский экономический историк Роберт Бреннер, назвавший ее «долгим спадом», а в дальнейшем мейнстримные экономисты дали ей определения «долгосрочной стагнации» или «японизации», темпы роста экономик все больше замедляются. В чем причина этого? На протяжении десятилетий существования избыточных индустриальных мощностей механизм промышленного роста был уничтожен, но никаких альтернатив ему обнаружено не было – и в наименьшей степени эти альтернативы могли заключаться в тех медленно растущих и обладающих низкой производительностью видах деятельности, которые в массе своей формируют сектор услуг.

Вместе с замедлением экономического роста происходит и замедление темпов создания рабочих мест – именно это обстоятельство, а не спровоцированное технологиями уничтожение рабочих мест и угнетало глобальный спрос на труд. Наденьте дающие реальный взгляд на мир очки из фильма Джона Карпентера «Чужие среди нас», благодаря которым его герой мог видеть правду, скрывающуюся за рекламой, и вы легко обнаружите не мир сверкающих новых автоматизированных фабрик и играющих в пинг-понг роботов для массовых потребителей, а мир рушащейся инфраструктуры, мир переживших деиндустриализацию городов, обездоленного младшего медперсонала и получающих мизерную зарплату специалистов по продажам, а заодно и огромный объем финансиализированного капитала, которому остается все меньше мест для собственного инвестирования.

Правительства потратили почти полвека в попытках оживить стагнирующие экономики, навязывая своим гражданам драконовскую политику жесткой экономии, недофинансируя школы, больницы, сети общественного транспорта и программы социального обеспечения. Одновременно государства, компании и домохозяйства благодаря сверхнизким процентным ставкам набрали рекордные объемы долга. Это делалось не для того, чтобы инвестировать в наше цифровое будущее, как предрекал в разгар высокотехнологичного «пузыря» конца 1990-х годов тогдашний председатель Федеральной резервной системы Алан Гринспен. Совсем наоборот: компании закладывали свои активы, чтобы расплатиться с акционерами, тогда как небогатые домохозяйства брали кредиты, чтобы свести концы с концами.

В силу этих тенденций мировая экономика оказалась в невероятно плачевном состоянии в тот момент, когда она столкнулась с одним из величайших вызовов для себя – коронавирусной рецессией. Полуразрушенные системы здравоохранения оказались переполнены пациентами, закрытые школы прекратили обеспечивать многим детям жизненно важные источники базового питания, а их родителям – столь необходимый присмотр за детьми. Обремененные крупными долгами компании наблюдали, как котировки их акций стремительно падали (по меньшей мере первоначально) до уровней, невиданных со времен Великой депрессии. Показатели безработицы существенно выросли во всем мире, а в Соединенных Штатах они достигли космического уровня, в результате чего значительные группы людей оказались не в состоянии платить за еду, медицинский уход или жилье. Несмотря на масштабные монетарные и фискальные стимулы, слабые экономики едва ли быстро оправятся от шока. Не сложно понять, что в долгосрочной перспективе коронавирусная рецессия ускорит давно уже разворачивающиеся тенденции к нарастанию экономической нестабильности и неравенства.

Именно по этой причине столь важно осмыслить сегодняшний дискурс автоматизации. Ее теоретики предлагают утопический ответ нашему антиутопическому миру. Снимите дающие реальную картину очки из фильма «Чужие среди нас» и вернитесь ненадолго в мир фантазии, в котором обитают эти авторы. В этом мире все мы работаем меньше (как и жертвы нынешней рецессии), однако нам доступно все, что нужно для полноценной жизни; мы проводим больше времени с семьями (но не потому, что нам навязана изоляция); пожилые люди бегают трусцой по паркам в роботизированных спортивных костюмах (а не умирают на больничных койках); воздух же очищен от смога, поскольку мы стремительно перемещаемся в мир возобновляемой энергии (а не потому, что заводы были закрыты, а люди больше не ездят за рулем). За исключением роботизированных спортивных костюмов, все это возможно сейчас – если мы будем за это бороться. Мы уже можем прийти к миру постдефицита (post-scarcity world)[1 - На русский язык термин post-scarcity, обозначающий гипотетическую ситуацию, когда необходимые людям товары и услуги производятся в большом изобилии и могут быть доступны всем очень дешево или даже бесплатно, уже вполне традиционно переводится как «постдефицит». В то же время он отсылает к мейнстримной (маржиналистской) экономической теории, в которой рыночная цена того или иного товара предопределяется его редкостью (scarcity) – именно этот вариант перевода, как правило, используется в российских изданиях работ Альфреда Маршалла и других экономистов-маржиналистов. Современная традиция использования экономистами и социологами термина post-scarcity восходит к выпущенной в 1971 году работе американского социального теоретика Мюррея Букчина «Постдефицитный анархизм» (PostScarcity Anarchism), хотя корни этой традиции современными авторами прослеживаются вплоть до «Утопии» Томаса Мора (см. главу 6 настоящей книги). – Прим. пер.], к которому призывают теоретики автоматизации, даже если автоматизация производства окажется невозможной.

Мой интерес к этой теме родился из двух отдельных источников, один из которых относится к довольно далекому прошлому, а другой является сравнительно недавним. Как и многие теоретики автоматизации, я вырос в 1980–1990-х годах на научно-фантастических романах и сериале «Звездный путь: Следующее поколение», в котором космические путешественники-коммунисты бороздили галактику. Мой отец, вдохновлявший эти интересы, сам был исследователем в сфере автоматизации. Подобно многим своим сверстникам, он бросил академическую карьеру, чтобы испытать удачу в культуре стартапов 1990-х годов. В те времена кое-кто заработал много денег, но куда большему количеству людей это не удалось: большинство интернет-стартапов прогорели, а их вымотанным разработчикам мало что осталось предъявить взамен своих усилий. В университетские годы я каждое лето стажировался в разных компаниях моего отца, занимаясь написанием кода на HTML и JavaScript, и в итоге решил, что в цифровой экономике мне мало что светит. Поэтому я приступил к изучению истории экономического роста и безработицы – этих двигателей-близнецов процветания и нестабильности в современной экономике.

После кризиса 2008 года я стал участвовать в социальных движениях своего поколения – этот опыт я предпринял с целью осмысления дискуссий и сотрудничества с товарищами по коллективу журнала Endnotes. Написанные нами совместные тексты без указания авторства оказали огромное влияние на тот анализ, который будет представлен ниже. Благодаря встрече с двумя критическими мыслителями – Ником Срничеком и Алексом Уильямсом, чья книга 2015 года «Изобретая будущее» является ключевым образцом левого дискурса автоматизации, – я открыл для себя интеллектуальную экосистему, в которой обитают теоретики автоматизации, и это вернуло меня к юношеской любви к научной фантастике, а заодно и трансформировало мое представление о будущем.

По мере того как я читал одну за другой работы теоретиков автоматизации, дополняя их постоянно растущий список набегами на утопическую и научно-фантастическую литературу прошлого, я все больше убеждался, что все эти авторы в совокупности сделали больше, чем кто-то еще, с кем я когда-либо сталкивался, для осмысления логической организации посткапиталистического общества и воображения тех траекторий, следуя которым, мы можем в нем оказаться. Я не соглашался с их анализом текущего момента, но считал, что ответ на их представление о будущем способствовал выработке моего собственного взгляда, который в сравнении с их ви`дением был куда более мрачным. Ниже я обращусь к возможностям достижения будущего постдефицита без полной автоматизации производства – они заключаются в совместной работе над остающимися для выполнения задачами таким способом, который вновь придаст трудовой деятельности достоинство, автономию и смысл, при этом не ставя труд в центр нашего совместного существования в социуме.

В ходе представления дискурса автоматизации и его критики я вкратце изложу историю того, что произошло с мировой экономикой и ее рабочей силой за последние пятьдесят лет, сосредоточившись на истоках и развитии нынешнего хронически низкого спроса на труд. Я рассмотрю политические альтернативы, направленные на разрешение этого провала рынка – неолиберальные структурные реформы, кейнсианское управление спросом и всеобщий базовый доход, – а также обозначу контуры мира постдефицита, в соотношении с которым их следует оценивать.

Написание этой книги лишь еще больше убедило меня в том, что перелом ситуации в пользу более человечного будущего будет зависеть от отказа масс трудящихся на согласие с хроническим падением спроса на их труд и связанным с этим явлением увеличением экономического неравенства. До коронавирусной рецессии усилия, направленные против такой развязки, разворачивались по всему миру с нарастающей интенсивностью, а недавно они возобновились. Нам необходимо окунуться в движения, родившиеся из этих усилий, помогая их дальнейшему прогрессу. Если они потерпят поражение, возможно, лучшее, чего мы добьемся, это чуть более высокие социальные расходы в виде всеобщего базового дохода: сейчас отдельные правительства тестируют это предложение в качестве возможного ответа на текущую рецессию. Нам следует бороться не за это скромное социальное завоевание, а за то, чтобы сделать первый шаг в мир постдефицита.

Я не написал бы эту книгу без поддержки и дружбы многих людей, среди которых были Перри Андерсон, Ариэль Энджел, Элиза Аркинд, Марк Аркинд, Миа Бич, Дэн Бенанав, Итан Бенанав, Мэнди Бенанав, Джаспер Бёрнс, Мортен Бйорк, Джен Бримен, Дж. Дакота Браун, Джонни Баннинг, Пол Чини, покойный Кристофер Читти, Джошуа Кловер, Кьяра Корделли, Оливер Кассен, Дэниел Денвир, Андреас Экерт, Хью Фаррелл, Адом Гетачев, Майя Гонсалес, Дара Грант, Ли Харрис, Гэри Херригел, Джоэл Айзек, Феликс Курц, Рэчел Кушнер, Натали Леонард, Джонатан Леви, Марсель ван ден Линден, Роб Лукас, Нил Маклин, Генри Малхейм, Жанна Нитон, Мэри Эллен О’Брайен, Крис О’Кейн, покойный Мойше Постоун, Теа Риафранкос, Павлос Роуфос, Билл Сьюэлл, Джейсон Смит, Морин Смит, Юлиана Шпар, Зои Сазерленд, Бен Тарнофф, Сара Уолтингтон, Сьюзи Вайсман, Бйорн Вестергард, Гэбриел Уайнант и Даниэль Самора, а также участники воркшопа по истории и теории капитализма и воркшопа Общества стипендиатов в Университете Чикаго. Я особенно признателен Хлое Уотлингтон, Роберту Бреннеру, Джону Клеггу и Шарлотте Робертсон, которые оказывали мне поддержку на каждом шаге моего исследования и написания книги. Наконец, хочу поблагодарить моих редакторов – Сьюзен Уоткинс, Тома Хейзелдайна, Эмму Файгенбаум и Лолу Ситон из New Left Review, Тома Хейзелдайна (еще раз), Данкана Рэнслема и Сэма Смита из издательства Verso. Моя особая благодарность Тому, который продвигал этот проект в ускоренном режиме, несмотря на то что мир перевернулся с ног на голову.

Эта книга посвящается моей жене Хлое Уотлингтон.

Аарон Бенанав

Чикаго, июнь 2020 года

Глава 1

Дискурс автоматизации

Стремительный прогресс в области искусственного интеллекта, машинного обучения и робототехники как будто начинает трансформировать мир труда. На самых передовых в мире заводах компании наподобие Tesla движутся в направлении «безлюдного» производства, когда полностью автоматизированные трудовые процессы, более не требующие человеческих рук, можно выполнять в темноте. Тем временем в залитых светом павильонах, где проходят выставки робототехники, демонстрируются машины, которые могут играть в пинг-понг, готовить еду, заниматься сексом и даже поддерживать диалог. Компьютеры не только генерируют новые стратегии игры в го, но и, как утверждается, пишут симфонии, которые доводят публику до слез. Облаченные в белые лабораторные халаты или одетые в виртуальные костюмы, компьютеры сейчас обучаются выявлению раковых заболеваний, а скоро их будут задействовать для выработки позиций в правовых спорах. По Соединенным Штатам учатся ездить грузовики без водителей, собаки-роботы перемещают боевое оружие через безлюдные равнины. Не наблюдаем ли мы последние дни изнурительного человеческого труда? Не приблизились ли мы к тому, чтобы отменить «райский эдикт», как некогда выразился Эдвард Беллами, поскольку «люди» – или по меньшей мере богатейшие из нас – уподобляются богам?[2 - Edward Bellamy, Looking Backward, 2000–1887. Oxford: Oxford University Press, 2007 [1888], p. 68; Эдвард Беллами, “Через сто лет”, в Утопия XIX века. Проекты рая. М.: АСТ, 2019, с. 219.]

В силу многих причин эта шумиха вызывает сомнения. С одной стороны, машины по-прежнему комичным образом неспособны открывать двери или – увы – складывать постиранные вещи. Роботы-охранники падают в фонтаны торговых центров. Компьютеризированные цифровые помощники могут отвечать на вопросы и переводить документы, но делают это недостаточно хорошо, чтобы справляться с подобной работой без вмешательства человека; то же самое можно утверждать и о беспилотных автомобилях[3 - См., соответственно: Daniela Hernandez, “How to Survive a Robot Apocalypse: Just Close the Door”, Wall Street Journal, November 10, 2017; David Autor, “Why Are There Still So Many Jobs? The History and Future of Workplace Automation”, Journal of Economic Perspectives, 2015, vol. 29, no. 3, p. 25–26.]. В 2014 году на пике американского движения за повышение минимальной зарплаты до 15 долларов в час в Сан-Франциско висели билборды с угрожающим предупреждением: если соответствующий закон будет принят, на смену работникам фастфуда придут тачскрины. Wall Street Journal окрестила этот законопроект «актом о трудоустройстве роботов». Однако в Европе многие работники фастфуда уже работают параллельно с тачскринами, зачастую получая больше, чем такие же работники в Соединенных Штатах[4 - Andy Puzder, “The Minimum Wage Should Be Called the Robot Employment Act”, Wall Street Journal, April 3, 2017; Fran?oise Carrе and Chris Tilly, Where Bad Jobs Are Better: Retail Jobs across Countries and Companies. New York: Russell Sage Foundation, 2017.]. Не преувеличены ли разговоры об автоматизации?

На страницах газет и популярных изданий пугающие истории об автоматизации остаются не более чем пустой болтовней. Однако на протяжении последнего десятилетия эти разговоры кристаллизовались во влиятельную социальную теорию, которая претендует не только на анализ актуальных технологий и предсказание их будущего, но и на рассмотрение последствий технологических изменений для общества в целом. Дискурс автоматизации основан на четырех ключевых предположениях. Во-первых, в нем утверждается, что трудящихся уже вытесняют все более совершенные машины, результатом чего становится увеличение масштабов «технологической безработицы». Во-вторых, это вытеснение является верным признаком того, что мы находимся на пороге перехода к преимущественно автоматизированному обществу, в котором почти вся работа будет выполняться самодвижущимися машинами и обладающими интеллектом компьютерами. В-третьих, хотя автоматизация и должна подразумевать коллективное освобождение человечества от изнурительного труда, мы живем в обществе, где большинству людей необходимо работать, чтобы существовать, а стало быть, эта мечта может с легкостью обернуться кошмаром[5 - Эта позиция отличается от точки зрения технооптимистов наподобие Рея Курцвейла, который воображает, что технологические изменения породят утопический мир сами собой, без необходимости в трансформации общества.]. Поэтому, в-четвертых, единственным способом предотвращения катастрофы массовой безработицы наподобие той, что развернулась в Соединенных Штатах в 2020 году, пусть и по совершенно иным причинам, является введение всеобщего базового дохода (ВБД), который разорвет связь между размером доходов, зарабатываемых людьми, и объемом выполняемой ими работы.

Машины наступают

Главными пропагандистами этого дискурса автоматизации являются те, кто именует себя футуристами. Эрик Бриньолфсон и Эндрю Макафи в своей нашумевшей книге «Вторая эра машин» утверждают, что «мы находимся в точке перегиба – изменения формы кривой, при котором множество технологий, которые раньше существовали лишь в научной фантастике, становятся элементами повседневной реальности». Новые технологии предвещают невероятный «дар» (bounty), однако, предупреждают Бриньолфсон и Макафи, «никакой экономический закон не говорит, что всем работникам или даже их большинству это принесет какую-либо выгоду». Наоборот, поскольку с переходом к более передовым технологиям спрос на труд падает, заработные платы перестают расти, поэтому все большая доля ежегодного дохода достается капиталу, а не труду. Результатом этого становится растущее неравенство, которое может «замедлить наше развитие» в том направлении, которое Бриньолфсон и Макафи называют новой «эрой машин», в результате чего «капиталистическая система дает сбой», когда извлечение ренты отодвигает на задний план технологические инновации[6 - Erik Brynjolfsson and Andrew McAfee, The Second Machine Age: Work, Progress, and Prosperity in a Time of Brilliant Technologies. New York: W. W. Norton, 2014, p. 34, 128, 134ff, 172, 232; Эрик Бриньолфсон и Эндрю Макафи, Вторая эра машин. М.: Издательство ACT, 2017, с. 29, 58, 172, 227, 299.].

Точно так же Мартин Форд в книге «Роботы наступают» утверждает, что мы устремляемся к «принципиально новой для себя ситуации, когда снизится трудоемкость во всех без исключения секторах экономик». Опять-таки, «в самом страшном сценарии, который может реализоваться в долгосрочной перспективе, мировая экономическая система в конечном итоге адаптируется к новой реальности», что приведет к формированию «автоматизированного феодализма», в котором «крестьяне будут просто не нужны», а элита – глуха к экономическим требованиям[7 - Martin Ford, Rise of the Robots: Technology and the Threat of a Jobless Future, Basic Books, 2015, p. xvii, 219; Мартин Форд, Роботы наступают: Развитие технологий и будущее без работы. М.: Альпина Паблишер, 2016, с. 17, 291–292.]. По мнению перечисленных авторов, для стабилизации спроса на труд в автоматизированной экономике будет недостаточно образования и профессиональной переподготовки – потребуется внедрить некую форму гарантированного дохода, не являющегося заработной платой, наподобие отрицательного подоходного налога[8 - См.: ibid., p. 257–61; там же, с. 342–347. Среди множества ежегодно выходящих книг на тему автоматизации особняком стоят две работы: Carl Benedikt Frey, The Technology Trap: Capital, Labor, and Power in the Age of Automation. Princeton: Princeton University Press, 2019 и Daniel Susskind, A World without Work: Technology, Automation, and How We Should Respond. New York: Metropolitan, 2020; Дэниел Сасскинд, Будущее без работы. Технологии, автоматизация и стоит ли их бояться. М.: Индивидуум, 2020. В этих книгах, с опозданием появившихся на волне осмысления автоматизации, представлен пессимистический поворот автоматизационного дискурса. Фрей не считает, что автоматизация обязательно породит мир без труда – Сасскинд придерживается противоположной точки зрения, однако оспаривает жизнеспособность ВБД в качестве решения проблемы.].

Этот дискурс автоматизации был с энтузиазмом принят одевающейся в джинсы элитой Кремниевой долины. Билл Гейтс выступал за введение налога на роботов. Марк Цукерберг советовал новоиспеченным студентам Гарварда «изучать идеи наподобие всеобщего базового дохода» – Илон Маск также считает, что эта мера со временем станет все более «необходимой», поскольку роботы более конкурентоспособны, чем люди, во все более масштабном списке профессий[9 - Andy Kessler, “Zuckerberg’s Opiate for the Masses”, Wall Street Journal, June 18, 2017.]. Маск дал своим беспилотным космическим кораблям SpaceX названия наподобие «Конечно, я по-прежнему тебя люблю» и «Просто читайте инструкции», которые он позаимствовал из цикла «Культура» Иэна М. Бэнкса. Неоднозначные утопические научно-фантастические романы Бэнкса рисуют мир постдефицита, в котором люди живут приносящей удовлетворение жизнью рядом с интеллектуальными роботами, именуемыми «разумами», не нуждаясь в рынках или государствах[10 - См., напр.: Iain M. Banks, Look to Windward. New York: Pocket Books, 2000; Иэн Бэнкс, Смотри в лицо ветру. М.: Азбука-Аттикус, 2018, а также его же «Заметки о культуре», собранные в: Ian M. Banks, State of the Art. San Francisco: Night Shade Books, 2004.].

Политики и их советники точно так же солидаризировались с дискурсом автоматизации, который стал одним из ведущих представлений о нашем «цифровом будущем». Барак Обама в своем прощальном президентском обращении предположил, что причиной «следующей волны дезорганизации экономики» станет не внешняя торговля, а «безжалостный ход автоматизации, которая превращает множество качественных рабочих мест среднего класса в анахронизм». Аналогичные опасения высказывал Роберт Райх, бывший министр труда при Билле Клинтоне: скоро мы достигнем некой точки, «где технологии вытеснят настолько много рабочих мест, причем не только низкооплачиваемых, но и квалифицированных, что нам придется всерьез принять идею всеобщего базового дохода». То же самое признавал Лоуренс Саммерс, занимавший пост министра финансов при Клинтоне: некогда «глупые» идеи относительно технологической безработицы теперь представляются все более проницательными, утверждал он, поскольку зарплаты трудящихся не растут, а экономическое неравенство увеличивается. В 2020 году дискурс автоматизации даже стал основой имевшей мало шансов на успех президентской кампании Эндрю Янга, который при Обаме занимал должность «посланника глобального предпринимательства». Он написал собственную книгу об автоматизации под названием «Война с обычными людьми» и провел футуристическую кампанию под лозунгом «Человечество прежде всего», впервые за два поколения введя ВБД в мейнстрим американской политики. Одним из сторонников Янга был Энди Стерн, бывший глава Международного профсоюза работников сферы услуг (SEIU), чья книга «Повышение порога: как всеобщий базовый доход может обновить нашу экономику и перестроить американскую мечту» является еще одним примером дискурса автоматизации[11 - См., соответственно: Claire Cain Miller, “A Darker Theme in Obama’s Farewell: Automation Can Divide Us”, New York Times, January 12, 2017; Kessler, “Zuckerberg’s Opiate For the Masses”; Eduardo Porter, “Jobs Threatened by Machines: A Once ‘Stupid’ Concern Gains Respect”, New York Times, June 7, 2016; Kevin Roose, “His 2020 Campaign Message: The Robots Are Coming”, New York Times, February 12, 2018; Andrew Yang, The War on Normal People: The Truth about America’s Disappearing Jobs and Why Universal Basic Income Is Our Future. New York: Hachette, 2018; Andy Stern, Raising the Floor: How a Universal Basic Income Can Renew Our Economy and Rebuild the American Dream. New York: PublicAffairs, 2016.].

Янг и Стерн, как и все остальные уже упомянутые авторы, всеми силами стремятся убедить читателей в том, что капитализм в том или ином виде останется с нами навсегда, даже если он должен будет избавиться от балласта в виде собственных рынков труда. В то же время они признают влияние ультралевых фигур, предлагающих более радикальную версию дискурса автоматизации. Ник Срничек и Алекс Уильямс в своей работе «Изобретая будущее» утверждают, что «новейшая волна автоматизации должна» трансформировать рынок труда «кардинальным образом… затронув каждый аспект экономики»[12 - Nick Srnicek and Alex Williams, Inventing the Future: Postcapitalism and a World without Work. London: Verso, 2015, p. 112; Ник Срничек и Алекс Уильямс, Изобретая будущее: посткапитализм и мир без труда. М.: Strelka Press, 2019, с. 161.]. Срничек и Уильямс считают, что только социалистическое правительство сможет реально выполнить обещание полной автоматизации, создав общество посттруда или постдефицита (post-work or post-scarcity society). Питер Фрейз в работе «Четыре сценария будущего» вдумчиво рассматривает альтернативные варианты подобного общества постдефицита в зависимости от того, останется ли в нем частная собственность или будет ли оно испытывать нехватку ресурсов – и то и другое может сохраниться, если дефицит труда будет преодолен[13 - Peter Frase, Four Futures: Life after Capitalism. London: Verso, 2016; Manu Saadia, Trekonomics: The Economics of Star Trek. Oakland, CA: Inkshares, 2016.].

Подобно либеральным сторонникам дискурса автоматизации, эти авторы из левого лагеря подчеркивают, что даже если появление передовой робототехники неизбежно, «это не обязательно подразумевает переход в мир посттруда»[14 - Srnicek and Williams, Inventing the Future, p. 127; Срничек и Уильямс, Изобретая будущее, с. 184.]. Срничек, Уильямс и Фрейз являются сторонниками ВБД, однако в левом варианте этой концепции ВБД для них выступает мостом в «полностью автоматизированный коммунизм роскоши» – в 2014 году этот термин ввел Аарон Бастани для обозначения возможной цели социалистической политики. Это словосочетание на протяжении пяти лет использовалось как мем, пока наконец не вышла в свет одноименная книга Бастани, где обозначены контуры автоматизированного будущего, в котором искусственный интеллект, солнечная энергия, редактирование генома, добыча полезных ископаемых на астероидах и искусственное мясо создают мир досуга и самоопределения без границ[15 - Aaron Bastani, Fully Automated Luxury Communism: A Manifesto. London: Verso, 2019.]. Понятие «коммунизма роскоши» обеспечивало столь необходимый противовес левой риторике коллективного самопожертвования и антиконсюмеристской экономности.

Повторяющиеся страхи

Эти футуристические предвидения, исходящие из всех сегментов политического спектра, зависят от общей гипотезы по поводу траектории технологических изменений. Более того, в разгар пандемической рецессии самоуверенность, характерная для дискурса автоматизации, только выросла. Хотя технологические изменения сами по себе не были причиной исчезновения рабочих мест (по меньшей мере на сей раз), теоретики автоматизации утверждают, что распространение пандемии ускорит переход к более автоматизированному будущему. Утраченные рабочие места никогда не будут восстановлены, поскольку роботы, которые готовят еду, убирают, выбрасывают мусор, ходят за продуктами и ухаживают за детьми, не могут, в отличие от выполняющих те же задачи людей, заболеть коронавирусом и заразить им других[16 - Мартин Форд утверждает, что пандемия изменит «потребительские предпочтения и действительно распахнет новые возможности для автоматизации», цит. по: Zoe Thomas, “Coronavirus: Will Covid-19 speed up the use of robots to replace human workers?”, BBC News, April 19, 2020. См. также: Michael Corkery and David Gelles, “Robots Welcome to Take Over, as Pandemic Accelerates Automation”, New York Times, April 20, 2020; Carl Benedikt Frey, “Covid-19 will only increase automation anxiety”, Financial Times, April 21, 2020. Противоположная точка зрения представлена в: Matt Simon, “If Robots Steal So Many Jobs, Why Aren’t They Saving Us Now?”, Wired Magazine, March 23, 2020.]. Правы ли здесь теоретики автоматизации?

Чтобы ответить на этот вопрос, стоит дать пару рабочих определений. Автоматизацию можно отличить от прочих форм трудосберегающих технических инноваций в том отношении, что автоматизирующие технологии полностью замещают человеческий труд, а не просто увеличивают производительные способности человека. При наличии дополняющих труд технологий та или иная разновидность труда продолжит существовать, однако каждый занятый в ней работник будет более производителен. Например, добавление новых механизмов к автосборочной линии сделает ее работу более эффективной без упразднения работы на конвейере как таковой – чтобы произвести какое-либо конкретное количество автомобилей, потребуется меньше рабочих на конвейере. Приведет ли подобное техническое изменение к исчезновению рабочих мест, зависит от соотносительных скоростей роста производительности и выпуска в автомобильной промышленности: если выпуск растет медленнее, чем производительность труда – а это, как мы увидим, общераспространенный случай, – то в таком случае количество рабочих мест будет сокращаться. Это утверждение верно даже без учета фактора автоматизации. Напротив, подлинная автоматизация происходит всякий раз, когда, как предположил Курт Воннегут в своем романе «Механическое пианино», «в три минуты проделывается работа, на которую перед войной уходил целый час. Хлоп!»[17 - Kurt Vonnegut, Player Piano. New York: Dial Press, 2006 [1952], p. 73; Курт Воннегут, Механическое пианино. М.: АСТ, 2018, с. 185.]. Вне зависимости от того, насколько увеличивается производство, больше никогда не появится новых телефонистов на коммутаторе или машинистов, вручную управляющих прокатным станом. В данном случае машины полностью заместили труд человека.

Значительная часть споров о будущем автоматизации рабочих мест вращается вокруг того, в какой степени нынешние технологии или технологии недалекого будущего являются по своему характеру замещающими труд или интенсифицирующими его. Но отличить друг от друга эти два типа технических изменений сложнее, чем может показаться. Когда в магазине устанавливают четыре кассы самообслуживания, за которыми присматривает и периодически их настраивает один работник, уходит ли в прошлое профессия кассира или же каждый кассир теперь управляет тремя дополнительными устройствами? Крайний взгляд на подобные вопросы представлен в знаменитом исследовании Школы Мартина Оксфордского университета, где выдвинуто предположение, что 47 % рабочих мест в Соединенных Штатах угрожает высокий риск автоматизации. В более позднем исследовании ОЭСР прогнозируется, что высокие риски существуют для 14 % рабочих мест, а еще 32 % грозит значительное изменение способа их функционирования в силу инноваций, которые интенсифицируют труд, но не заменяют его[18 - Карл Фрей и Майкл Осборн первоначально представили свое исследование в качестве рабочего онлайн-документа для Oxford Martin School в 2013 году, а затем оно было издано: Carl Frey and Michael Osborne, “The Future of Employment: How Susceptible Are Jobs to Computerization?”, Technological Forecasting and Social Change, January 2017, vol. 114; См. также: Ljubica Nedelkoska and Glenda Quintini, “Automation, Skills Use, and Training”, OECD Social, Employment, and Migration Working Papers, 2018, no. 202.].

В действительности можно ожидать, что многих трудящихся оставят без работы оба эти типа технических изменений. Однако неясно, подразумевают ли даже самые высокие из этих оценок, что произошел некий качественный разрыв с прошлым. Согласно одному из исследований, «57 % видов работ, которые выполняли трудящиеся в 1960-х годах, сегодня больше не существуют»[19 - Цит. по: Jerry Kaplan, “Don’t Fear the Robots”, Wall Street Journal, July 21, 2017. См.: Robert Atkinson and John Wu, “False Alarmism: Technological Disruption and the US Labor Market, 1850–2015”, Information Technology and Innovation Foundation, 2017, itif.org.]. Наряду с другими формами технических изменений, автоматизация была постоянной причиной утраты рабочих мест на протяжении долгого времени. Вопрос заключается не в том, уничтожат ли новые технологии автоматизации больше рабочих мест в будущем – в этом определенно нет сомнений. Суть дела в другом: ускорили ли эти технологии – передовая робототехника, искусственный интеллект и машинное обучение – темпы уничтожения рабочих мест и замедлили ли темпы создания новых рабочих мест в такой степени, что все большее количество людей уже оказываются постоянно безработными?

Если ситуация выглядит именно так, то это полностью перевернет нормальное функционирование капиталистических экономик. Это прозрение, на котором основана теория автоматизации, в 1983 году наиболее сжато и точно сформулировал лауреат нобелевской премии по экономике Василий Леонтьев. «Эффективное функционирование автоматического ценового механизма, – пояснял он, – принципиально зависит» от одной характерной особенности современных технологий, которая заключается в том, что, вопреки стимулированию «беспрецедентного роста совокупного выпуска», они «усиливали доминирующую роль человеческого труда в большинстве разновидностей производственных процессов»[20 - Wassily Leontief, “Technological Advance, Economic Growth, and the Distribution of Income”, Population and Development Review, 1983, vol. 9, no. 3, p. 404.]. Иными словами, технологии сделали трудящихся более производительными, не отменив необходимость самого труда. Поскольку трудящиеся продолжают получать заработную плату, они обеспечивают платежеспособный спрос на товары и услуги. Технологический прорыв может в любой момент уничтожить этот хрупкий стержень, скрепляющий капиталистические общества. Например, универсальный искусственный интеллект может разом упразднить многие занятия, приведя к тому, что значительные объемы труда вообще не будут хоть как-то оплачиваться. В этот момент информация о предпочтениях значительных групп населения исчезнет с рынка, сделав его нефункциональным. Руководствуясь этим прозрением – и добавляя, что подобный прорыв уже имеет место, – теоретики автоматизации часто утверждают, что капитализм должен быть переходным способом производства, на смену которому придет некая новая форма жизни, не организованная вокруг наемного труда и финансового обмена[21 - Джон Мейнард Кейнс аналогичным образом отреагировал на собственное открытие, что в рамках капиталистических экономик отсутствует какой-либо механизм, автоматически порождающий полную занятость. См.: John Meynard Keynes, “Economic Possibilities for Our Grandchildren” (1930), in Essays in Persuasion, Harcourt Brace, 1932; Джон Мейнард Кейнс, “Экономические возможности наших внуков”, Вопросы экономики, 2009, № 6, с. 60–69; William Beveridge, Full Employment in a Free Society. London: George Allen & Unwin, 1944, p. 21–23.].

Автоматизация может быть устойчивой особенностью капиталистических обществ, однако то же самое нельзя утверждать применительно к теории наступающей эпохи автоматизации, которая экстраполирует отдельные примеры технологических изменений на более масштабную картину трансформации общества. В действительности в современной истории эта теория то появлялась, то исчезала. Восхищение по поводу наступающей эпохи автоматизации можно проследить по меньшей мере до середины XIX века, когда были опубликованы книги «Об экономике машин и производства» Чарльза Бэббиджа (1832), «Рай, доступный каждому без приложения труда» Адольфуса Этцлера (1833) и «Философия производства» Эндрю Юра (1835). В этих работах предсказывалось неизбежное появление преимущественно или полностью автоматизированных фабрик, которые функционируют с минимальным участием человеческого труда, или же он сводится просто к присмотру за машинами. Представления этих авторов оказали значительное влияние на Маркса, который утверждал в «Капитале», что сложный мир взаимодействующих друг с другом машин находился в процессе вытеснения человеческого труда из центра экономической жизни[22 - Karl Marx, Capital: A Critique of Political Economy, vol. 1, Penguin Classics, 1976 [1867], p. 492–508; Карл Маркс, “Капитал. Т. I”, в: Карл Маркс и Фридрих Энгельс, Сочинения. Т. 23. М.: Госполитиздат, 1960, с. 382–397.].

Предвидения автоматизированных фабрик вновь появлялись в 1930-х, 1950-х и 1980-х, а затем опять возникли в 2010-х годах. Всякий раз они сопровождались предсказаниями наступающей эпохи «катастрофической безработицы и социального краха», которые можно предотвратить только в случае реорганизации обществ[23 - Amy Sue Bix, Inventing Ourselves out of Jobs: America’s Debate over Technological Unemployment, 1929–1981. Baltimore, MD: Johns Hopkins University Press, 2000, p. 305–307. См. также: Jason Smith, “Nowhere to Go: Automation, Then and Now”, Brooklyn Rail, March – April 2017.]. Указание на периодичность появления данного дискурса не означает, что сопровождающие его социальные предвидения следует игнорировать. С одной стороны, технологические прорывы, предсказанные дискурсом автоматизации, по-прежнему могут быть достигнуты в любой момент времени. Одно лишь обстоятельство, что эти прогнозы не подтвердились в прошлом, не означает, что так же будет всегда и в будущем. Более того, подобные представления об автоматизации явно оказались продуктивными в социальном смысле: они указывают на определенные утопические возможности, скрыто присутствующие в капиталистических обществах. В самом деле, некоторые из наиболее прозорливых социалистов ХХ века, такие как Герберт Маркузе, Джеймс Боггс и Андре Горц, либо сами были теоретиками автоматизации, либо вдохновлялись их идеями.