Женитьба доктора Поволжина

Женитьба доктора Поволжина
Александр Владимирович Зернин

Что делать новобрачным после того, как торжественное венчание позади, свадебный обед с танцами завершен, гости разъехались, а все подарки доставлены в новую квартиру? Герой повести Николай Иванович Поволжин думал, что знает ответ на этот вопрос, но из-за властной, скандальной тещи-богомолки оказался в трагикомической ситуации. На помощь доктору Поволжину пришли кухарка Лукерья – воплощенная житейская мудрость народа, чуткий духовник батюшка Никодим и веселая тетушка Алла Степановна. Сумеет ли доктор выпутаться из тенет ханжества и эгоизма и обрести супружеское счастье?

Юмор здесь умело сплетен с насущными проблемами, нисколько не потерявшими актуальности, хотя книга была написана много десятилетий назад. Ее автор – замечательный, незаслуженно забытый писатель Русского Зарубежья.

Издание рассчитано на широкий круг читателей.

Александр Зернин

Женитьба доктора Поволжина

© ООО «Издательство «Лепта Книга», 2012

* * *

Вино любви и уксус фарисейства (предисловие редактора)

Когда ко мне в руки попала повесть «Женитьба доктора Поволжина», я невольно поразилась актуальности проблем, поднятых в тексте, их удивительной созвучности состоянию сознания современного православного человека. Прямо-таки калька с действительности, продолжающая славные традиции Гоголя, Чехова и Салтыкова-Щедрина.

«Женитьба…» была написана в 50-х гг. прошлого века в Русском Зарубежье. Сюжет относится к еще более раннему времени – периоду между 1905 и 1914 годами. Однако многие моменты повествования поразительно напоминают эпоху нашу с вами, т. е. сто лет спустя. Хотя… не лучше ли будет признать, что автор удачно раскрыл человеческие типы, показал черты характера и категории мышления, существующие в русских людях независимо от эпохи? Кроме того, проблемы двух порубежных эпох (конца XIX – начала XX вв. и конца XX – начала XXI вв.) зачастую настолько схожи внутренне, словно мы живем на средокрестье не двух, а трех веков.

В центре сюжета «Женитьбы доктора Поволжина» – ситуация хотя и трагикомическая, но лишь на первый взгляд надуманная. Да, канули в Лету времена, в которые молодые девушки выходили замуж, не имея ни малейшего представления о физиологической стороне супружества. Но духовные и психологические основы тех проблем, которые подняты в повести, остались. И, поскольку эти основы лежат не на поверхности, их, быть может, еще труднее обнаружить, осознать и правильно разрешить.

Примечательно, что, когда я готовила эту книгу к печати, мне пришлось столкнуться с критикой со стороны коллег по цеху: дескать, такое произведение не может выйти в православном издательстве, ведь оно-де совершенно несправедливое. И даже в светском издательстве «Женитьбу доктора Поволжина» печатать нельзя, хотя бы потому, что типы людей, которые в ней описаны, никогда не видят собственных ошибок и не способны исправиться.

Но мне было совершенно очевидно: такая книга выйти должна, и при том непременно в православном издательстве. Ибо, появись она в светском, это означало бы: «Вот, все православные такие, как мать главной героини!» А выпущенная от имени православных людей, «Женитьба…» должна была бы «сказать»: «Нет, не все православные такие». Книга оказалась бы по тону скорее сожалеющей об ослеплении персонажа грехом фарисейства. Ведь доминанта повести – обличение греха, а не грешника (точнее, грешника тоже – но лишь в той мере, в которой он сросся со своим грехом до полного поглощения, до полного нежелания увидеть и осознать его, постараться исправить). Ведь подлинные грешники – это прежде всего духовно немощные люди, считающие себя сильными, здоровыми и праведными.

В центре повествования – трагикомическая семейная коллизия, которая рисковала бы скатиться на уровень провинциального водевиля или комедии положений, если бы не одно обстоятельство. Вернее, один персонаж – мать главной героини. Ольга Петровна Мордовцева – не просто властная женщина, не желающая отпускать от себя совсем еще юную дочь, которую только что выдала замуж. Ольга Петровна, как мы сказали бы сегодня, воцерковленная православная. (В начале прошлого века такого термина, разумеется, не существовало, хотя существовала сама воцерковленность и ее различные степени у различных людей. А в выражениях того времени Ольга Петровна – «богомолка».) С первых же страниц мы убеждаемся, что она одержима одним из самых распространенных среди православных (особенно среди женщин) духовных недугов – фарисейством. Эта-то особенность Ольги Петровны и служит подлинным стержнем, главной проблемой повести. А заодно и призмой, сквозь которую критически пропускается и мир героев, и мир читателей.

В чем обычно «заключается» воцерковление, вернее, что мы вкладываем в это понятие (и вкладывает героиня повести)? Воцерковление в том, чтобы человек был как все (т. е. все воцерковленные, конечно): по воскресеньям приходил в храм, регулярно исповедовался и причащался, соблюдал посты, читал утренние-вечерние правила, три канона перед Причастием и все, как положено. О чем священник обычно спрашивает человека на исповеди? О том же! «Читаете ли утренние и вечерние правила?» «А посты соблюдаете? А к Причастию готовились?» Но вот вопрос, как живет человек по Евангелию, не задается вообще! Даже не осмысляется никем – ни священниками, ни народом Божиим. И это одна из величайших проблем, существующих в церковной жизни, – и сто, и двести лет назад, и теперь. И именно из этого корня произрастает недуг фарисейства!

Так в чем же суть этого страшного духовного состояния, которое, как кривое зеркало, искажает взгляд на мир и уродует не только самого «фарисея фарисеевича», но и окружающих его людей? Чем так опасно лицемерие, старательно придерживающееся внешних форм? Прежде всего, разумеется, тем, что «православный фарисей», восприняв в Православии всё, не воспринимает, не понимает и не переживает главного – любви. Именно в отсутствии любви – в первую очередь любви к Богу – и кроется первопричина той неискренности, того лицемерия и двоедушия (или даже бездушия), того ханжества, сосредоточения на внешнем в ущерб внутреннему, «сокровенному сердца человеку», в конечном счете – самоправедности.

Сегодня мы часто говорим о нехватке любви в обществе, у людей (даже православных), о повальной формализации всего в Церкви. Но ведь источником любви является Сам Христос! А Христос с нами говорит через Евангелие, а это и есть источник любви, источник той науки любви, которая только одна нас может научить чему-то. Ни утреннее-вечернее правило, ни посты, ничто другое любви не учат! Соблюдение внешних норм поддерживает в человеке горение любви, дает возможность опереться на что-то в нашем движении к любви, формирует внутреннюю дисциплину для того, чтобы, шествуя к любви (Любви! – Христу), не сбиться с пути, но самой любви не учит! И поэтому, когда мы говорим, что происходит оскудение любви, мы должны понять: оскудение происходит от того, что Евангелие отделилось от нашей жизни и оказалось где-то на периферии сознания. От того, что мы не воспринимаем слова Евангелия как обращенные лично к нам и не стремимся их исполнять.

Ведь исполнять гораздо легче внешние обряды, не проникая в их суть ни умом, ни сердцем. Но такая обрядовость – без любви, без Евангельской любви – ложь и лицемерие, ибо она пуста, как ненужный сосуд с трещиной, из которого вытекли Вода живая, Вино Любви, елей милости. Вытекли… или скорее не наполняли этот сосуд никогда. Ибо сам сосуд не знает, что? такое Вода живая, Вино Любви, елей милости. Сосуд полагает самого себя самодостаточным и не может помыслить, что слеплен-то он был исключительно для того, чтобы наполниться водой, вином, маслом и содержать, хранить их внутри себя. А пустой сосуд – вещь ненужная. Он не исполняет своего предназначения.

Человек – это живой сосуд, который не просто хранит, но и приумножает туне полученную им воду, вино, елей. Человека можно уподобить лампаде или тем светильникам, которые были в руках у десяти дев, вышедших в ночи навстречу жениху (см.: Мф. 25, 1). У пяти из них, как известно, не достало в таком светильнике масла – добрых дел. Не могли они, по слову апостольскому, показать веру свою от дел своих (ср.: Иак. 2, 18), ибо не творили дел веры и любви не имели.

Главная добродетель веры – любовь к Богу – у фарисея отсутствует, хотя декларируется. Следовательно, отсутствует и любовь к ближнему, хотя она тоже заявляется и появляется, но в столь искаженной форме, что оказывается уже не любовью, а ее демонической изнанкой, гордой ненавистью по отношению к людям. Чистый источник загрязняется ядом. Самые яркие обличения человеконенавистничества фарисеев находим мы у Свв. Отцов, особенно в великопостных поучениях. «О как велик ты, день поста! – восклицает прп. Ефрем Сирин. – Блажен, кто проводит тебя, как должно. Всякий, кто подчиняется тебе, на крыльях возносится на небо. Но кто, постясь, ненавидит брата своего, тот пред Богом то же, что предающийся объедению, потому что он исполнен обмана и ненависти и утратил любовь нашего Господа. Кто постится и гневается и таит в сердце своем вражду, тот ненавидит Бога, и спасение далеко от него». Равно и свт. Иоанн Златоуст в своих проповедях на Великий пост обличал тех, кто отказывается от едения мяса, рыбы и птицы, но при этом сладострастно поедает ближнего. И эта проблема повсеместна! Сколько людей, позиционирующих себя православными, мучают близких и просто знакомых своими фокусами и нетерпимостью, бесконечными попытками ввести всех в удобные рамки постов и утренних-вечерних правил!.. А потом яростно обвиняют окружающих в том, что те искушают и вводят в ярость, гнев и злость их, несчастных «праведников», вынужденных терпеть гниль и суету безбожного мира!..

Так и Ольга Петровна Мордовцева. Несомненно, она не пропускает ни одного постного дня, ни одной праздничной и воскресной Литургии. Но зато осуждение, презрение и деятельная нелюбовь к окружающим бьют из нее, что называется, фонтаном. Особенно достается ближайшим родственникам: мужу – «дураку», золовке – «развратнице», дочери – «дитяти неразумной и ничего не понимающей, которую все хотят совратить и сбить с пути истинного», наконец, несчастному зятю, главному герою повести доктору Николаю Поволжину. Последний, едва обвенчавшись с Викой Мордовцевой, немедленно зачисляется ее маменькой в презираемый круг «похотливых кретинов», к которому, по мнению «благочестивой матроны», принадлежат все мужчины. Фурия Ольга Петровна становится сладкоголосой птичкой лишь со священником – человеком, перед которым она лебезит… впрочем, лебезит только до известных пределов и единственно потому, что придется ему в чем-то потом каяться на исповеди. Как только мнение о. Никодима, основанное на учении Святых Отцов (на которых он прямо и ссылается), начинает идти вразрез с капризами и иллюзиями Ольги Петровны, она немедленно вступает в яростный спор.

Особенно это касается «полового вопроса». И здесь автор опять-таки нащупывает болевую точку, актуальную в любую эпоху, и особенно – сегодня, спустя более чем полвека после первой публикации повести. Тема плотской любви в христианстве – одна из самых тонких, сложных и одновременно – закрытых, ошельмованных, чаще других понимаемая и толкуемая неправильно (порой и священнослужителями). Мы живем в безнравственную эпоху, в эпоху «свершившейся сексуальной революции», когда понятие греха практически утрачено, а чистота вызывает скорее насмешку, чем уважение и благоговение. Напомним, что в начале XX века, когда происходит действие повести, ситуация была ненамного лучше: нравы, особенно в больших городах, тоже были весьма распущенными, постоянно росло число супружеских измен, разводов, растлений невинности. Поэтому пуританская строгость Ольги Петровны, которую она внушает дочери, на первый взгляд понятна. Но как только мы обнаруживаем, что «воспитание», полученное в данном случае Викой, приводит сперва к смехотворным и нелепым ситуациям, а вскоре – к обоюдным незаслуженным страданиям молодых супругов, впору задуматься.

В наше время трудно представить себе девушку, которая не просто сохранила чистоту до свадьбы (это, между прочим, является нормой!), но и осталась до венчания в неведении, что? же происходит между мужем и женою наедине. Да, такая героиня – анахронизм. Но вот девица морально незрелая, инфантильная, искренне вслед за маменькой уверенная в том, что блудом являются не только незаконные половые отношения, но и физическая любовь в венчанном браке, – образ вполне реальный. И прежде всего такие особы встречаются в православной среде! Подобное ханжество прямо противоречит святоотеческому учению, осуждающему тех, кто гнушается супругом. Но оно, ханжество – всего лишь очередное проявление многогранной и ветвистой духовной болезни фарисейства и точно также проистекает от недостатка любви (или даже ее полного отсутствия).

Ибо основа супружеской близости, как и всей семейной жизни, – любовь. Об этом мы как-то прочно забыли. Более того, семья по определению – это школа любви, причем любви в полноте духовного, душевного и телесного! Дикая мысль об изначальной греховности любой физической близости появилась сравнительно поздно, и не в России, не на Православном Востоке, а на католическом Западе, в среде целибатного духовенства, где первоначальное стремление «исказить себя ради Царствия Небесного», постепенно оторвавшись от Бога, приобрело самодовлеющее значение. Духовенство же православное, как мы знаем, может быть женатым, «белым» – и такие священники встречаются намного чаще, чем священники-чернецы (т. е. монахи). Можно добавить, что в первые века христианства женатым был и епископат – во-первых, потому, что люди были чище, во-вторых, потому, что паствы на одного епископа приходилось немного, а в-третьих и в самых-главных – потому, что целомудрие в супружестве, когда у одного мужа – одна жена, и у жены – один муж, не менее ценно в очах Господа, чем монашество и девство. Как справедливо отмечает выдающийся современный публицист и проповедник прот. Андрей Ткачев, «правильное религиозное сознание не засушивает человека, не делает его скопцом или изувером. Оно направляет человека на единственно прямой, царский путь, пролегший между различными крайностями».

Невозможно скрыть от Бога любовь (как и вообще невозможно от Него что-либо скрыть). А любовь – это такое чувство, которое, как никакое другое, может и возвысить, преобразить человека, но может и унизить, изуродовать. Так и половые вопросы. Вообще, для Церкви вся проблема таинственности отношений между мужчиной и женщиной имеет особую значимость. По причине глубокой интимности, таинственности и любовности взаимоотношений Ее, Церкви, с Христом. Он – Ее Жених. Именно это выпускают из виду всевозможные ольги петровны (обоих полов), изрекая к месту и не к месту, что «не выносят ужасного чувства похоти» и находят неприличным даже упоминание слов «брачное сожительство», хотя речь идет о законном венчанном союзе! Г-жа Мордовцева, в частности, обрывает священника, который цитирует Номоканон: «Мужам должно от жен воздержатися в посты и под праздники. В прочее время друг друга да не лишают». Она патетически причитает: «Вы поймите, отец Никодим, она так чиста, так невинна, а тут вдруг эта похоть. Такая грязь, такая пошлость» и упорно не желает услышать истинно христианского поучения батюшки: «Дочь ваша чиста и муж ее тоже чист. Ничего пошлого у них не будет».

Так же, как Церковь живет полнотой благодатной жизни, так и внутри брака есть своя полнота и чистота. Уже упоминавшийся прот. Андрей Ткачев, отвечая на вопросы прихожан, объясняет, что союз мужчины и женщины (в том числе плотской) в законном браке есть «взаимная нежность, готовность на жертву друг ради друга, мистическое единство, когда, по слову Христа, два суть плоть едина, ценны сами по себе. И близость супружеская – многогранна. Сравним с едой. Конечно, мы едим, чтобы двигаться, работать… то есть едим, чтобы получать энергию. Но ведь не только для этого, правда? Накрытый стол сопровождает всякое важное событие в жизни человека от рождения до смерти. Принятие пищи – это тайна, по сути. Совместная трапеза сближает. Так же можно думать и о браке. Муж и жена делят ложе не только функционально, как будущие отец и мать. Они уже сейчас нужны друг другу. Они нуждаются друг в друге. Они друг без друга не могут жить. Это ценно само по себе, без всякого сомнения». Здесь мы снова видим, что в основе отношений мужа и жены – любовь, и только любовь.

Кстати, ее отсутствие и, как следствие, гнушение супругов друг другом могут привести к тяжелейшему греху – прелюбодеянию. Автор «Женитьбы доктора Поволжина» показывает и эту грань проблемы, причем удивительно тонко, изящно, целомудренно, как бы невзначай, явно рассчитывая, что думающий читатель дорисует недостающие части картинки и обязательно сделает правильные выводы.

Кроме уже перечисленных опасностей, отсутствие любви может быть чревато еще и тем, что все чаще приходится наблюдать в нынешней православной среде (и что ярко, гротескно, беспощадно, но не без любви, не без юмора, тем не менее показано в «Женитьбе доктора Поволжина»). Дело в том, что православные женщины склонны довольно часто игнорировать своих мужей не только в телесном, но и в духовном смысле. Это, конечно, взаимосвязанные вещи: человек трехсоставен (дух, душа, тело), и гнушение телом неизбежно приводит к гнушению как душевными запросами второй половины, так и духовными его потребностями и перспективами. Нынешние богомолки вроде Мордовцевой приходят к священнику «поговорить о семейной жизни» только за тем, чтобы получить инструкции: как бы ей получше мужем поруководить. Когда же батюшка решительно отвечает, что ни Священное Писание, ни Предание этого не разрешают, «Ольга Петровна» начинает выпытывать: «Ну, все-таки, может быть, можно, потому что я такая духовно продвинутая, а он такой отсталый?»

Это, конечно, тоже фарисейство – отсутствие любви. Женщине нет никакого дела до того, что ее муж и другие близкие – живые люди, которые могут простить многое и даже измену, но не могут простить, когда ими манипулируют, когда с ними обращаются, как с вещью. А манипулирование страшно не только тем, что глубоко и порой безнадежно ранит человека, но и тем, что инфантилизирует его. В повести это произошло с Викой, которая ни шагу не ступала без указки матери, и наладить отношения с мужем, «вылечив» их обоюдную трагедию, помогло только высвобождение молодой женщины из детства. И взросление Вики стало возможно лишь благодаря горячей любви и огромному терпению доктора Поволжина.

В наше время чаще наблюдается инфантилизация мужчин. Из главы семьи муж ставится в положение ребенка. Причем ребенка-неудачника, безмозглого, нерадивого, нелюбимого. Но в любом случае бо?льшая часть вины за инфантильность близких лежит на женщине. Особенно часто так морально инвалидизируют членов своей семьи хваткие, властные, стремящиеся командовать, руководить, все контролировать дамы. Наверное, про таких особ А.А. Галич писал: «… бойтесь единственно только того, кто скажет: “Я знаю, как надо”». Эти слова современные женщины, особенно фарисейки, произносят постоянно. Но за ними, как ни парадоксально, стоит… все тот же инфантилизм. Оказывается, стремление всех и вся контролировать – одна из ярких черт женского инфантилизма.

Ведь чем характеризуется инфантилизм? В первую очередь неадекватной ответственностью – недостатком и нежеланием за что-то отвечать. Или – наоборот! За что человек может и должен отвечать? Только за то, что он действительно способен контролировать и изменять, за то, что в его власти: личные поступки, мысли, чувства, желания, отношения. Это адекватная ответственность. Если я перекладываю свою ответственность на других или беру на себя ответственность за чужие поступки, мысли и т. д. – это ответственность неадекватная. Так вот, женщины, все контролирующие, – это маленькие девочки, которые не доверяют миру, с одной стороны, и очень много о себе в то же самое время воображают: «если не они, то кто же?» Чувствовать себя причиной всего чрезвычайно присуще детям. Вырастая, человек учится адекватной ответственности, но, если этого не произойдет – из маленькой девочки вырастет этакая Ольга Петровна, которая под предлогом блага окружающих превратится в невыносимого домашнего тирана. Властная, контролирующая всех и вся женщина везде и всюду будет искать инструкцию: что ей делать, чтобы ее близкие стали более удобными для нее.

К сожалению, сейчас таких женщин в Церкви очень много. Причин тому несколько: это и тяжелейшая демографическая ситуация в России в ХХ веке, когда уничтожение мужчин приняло катастрофические масштабы, и женщине приходилось выживать в одиночку и одной же воспитывать детей. Это и целенаправленная политика тоталитарного советского государства. Современное общество стало инфантильным во многом под влиянием коммунистической идеологии. Десятилетиями у людей не было необходимости самостоятельно мыслить, брать ответственность за свою жизнь. Советское государство боялось хозяина, лидера, самостоятельного мужчины, ответственного за свой двор, улицу, город. Коммунистам нужны были послушные, податливые, инфантильные граждане, которым не надо принимать самостоятельно решения, которым все подадут и научат, как надо думать. Женщины оказались для государства в этом отношении лучше мужчин: ими удобнее руководить, как и удобно учить женщин руководить другими. Теперь эти советские женщины наполняют православные храмы, привнося в святые стены неправильный образ мышления, стремлений, действий. Они не приучены самостоятельно думать и принимать решения, и инфантильно ждут, что в Церкви их научат, что им нужно думать и как себя вести.

Воистину прав все тот же А.А. Галич: «Он врет! Он не знает, как надо!» В данном случае врет «она», инфатильная фарисейка типа Ольги Петровны. Ведь инфантильность – это нежелание искать смысл, развиваться. Поиски смысла – трудный и болезненный процесс. Инфантильный человек предпочитает закрыть глаза на стоящие перед ним проблемы. Поэтому-то повесть «Женитьба доктора Поволжина» так важна для нас: ее проблематика гораздо шире темы фарисейства и материнской любви. Книга заставляет каждого из нас задуматься о том, какие мы православные, как нам перестать думать о себе и полюбить Бога и ближнего[1 - Выражаем Благодарность научным сотрудникам ДРЗ им. А.И. Солженицына А.С. Кручинину и А.А. Петрову за помощь в подготовке оригинал-макета книги.].

    Дарья Болотина

Женитьба доктора Поволжина (Истинное происшествие)

Вкомнате Вики Мордовцевой царил не совсем обычный беспорядок, почти хаос, но такой праздничный, такой волнующий, захватывающе интересный. На столе раскрытые коробки с кружевами, воздушно легкая кисея фаты, белые и нежные, точно взбитые пена; лайковые перчатки до локтей, парчовые туфельки на стуле, и везде – цветы, цветы во всех углах, на стульях, на полу и даже на кровати. Две портнихи, склонившись над столом, что-то подкладывали и подшивали.

Распоряжалась беспорядком тетя Алла, смуглая брюнетка с завитками темно-бронзовых волос на лбу и на висках. Неторопливо прохаживаясь взад и вперед с папиросой в янтарном мундштуке, она низким контральто что-то приказывала горничной и портнихам, стряхивая пепел с папиросы в вазочку у зеркала на туалете.

У Вики сладко кружилась голова. Она точно не понимала, что все это происходит для нее. Она как бы совсем лишилась своей воли и покорно, без рассуждений, исполняла все, что ей указывали мать и тетка, горничная Аннушка и портнихи.

Мать невесты, Ольга Петровна, размякнув, беспомощно сидела в кресле и лишь иногда, взглядывая на иконы, которыми был увешан правый от двери угол комнаты, вяло повторяла: «Аннушка, поправь вон ту лампадку, или вот эту, а то, не ровен час, потухнет».

Вике только что исполнилось шестнадцать лет, а жениху ее, доктору Поволжину, – тридцать шесть.

– Имей в виду, что еще не поздно раздумать и отложить все эти приготовления для другого кандидата, подумай хорошенько, – говорила тетя Алла, – ведь я знаю, что ты блажишь. Какой же он тебе жених, – он тебе в отцы годится.

– Да, но он доктор и имеет средства содержать Вику в холе и довольстве, – ответила за невесту мать, – а молодые только хвостом вертеть, да на балах танцевать годятся. Какой от них прок? Николай Иванович – врач с клиентурой и джентльмен до кончиков ногтей. Ты что скажешь, дочка?

– Да, он джентльмен. Всегда приходит к нам в визитке, с цветами и конфетами, и от него так приятно пахнет мужскими духами.

– Какими же именно? – спросила тетя, закуривая новую папиросу.

– Ты не прожги невесте платья, – с беспокойством заметила мать, – нашла место курить.

– По-моему, гелиотропом, пополам с ванилью, в общем, чем-то вкусным, точно не духи, а что-то сладкое, – объяснила Вика.

– Ты еще дитя и ничего не понимаешь в ароматах, скажи, может быть, тебе кто-нибудь из мальчишек нравится? – спросила тетя.

– Мне нравится немножко Коля Полымов. Он такой задумчивый и мне стихи пишет.

– А ты это, пожалуйста, брось, – с испугом перебила мать, – от задумчивого толку не будет, выкинь из головы. Подумайте – стихи, этого еще не хватало. И потом он еще мальчишка, гимназии не кончил.