Адекватность и связь. Поиск оснований. Часть III

Адекватность и связь. Поиск оснований. Часть III
А. Руснак

В третьей части предпринята только попытка освежить достаточно старый разговор о связи и адекватности, об адекватности в качестве связи. А также и о непонятной «той стороне», о свободе воли и о различных «полезных иллюзиях». Но также и о разном не совсем физическом, о том, что «жизнь», «экзистенция» и «сон» – могут быть поняты как-то по-особому. Язык в работе применяется специфическим образом, что требует определенной подготовки для понимания и раскрытия сути текста. Публикуется в авторской редакции. Текст не является эзотерическим. Все изложенное – это только личное мнение автора, причем оно может меняться в зависимости от приобретенного опыта. Предложенное повествование не предполагает буквального или прикладного прочтения и не имеет прямого отношения к происходившему или происходящему, все это – не более чем умственные построения в каком-то абстрактном пространстве. Работа состоит из трех частей, не является академическим справочником по философии, учебным пособием..

А. Руснак

Адекватность и связь. Поиск оснований. Часть III

1. Та сторона – слабое приближение

Особые путешествия

Почему философы изобретают слова, позволяющие останавливать особые мысли, которые невозможно обнаружить в мире явлений-предметов, или?.. Возможно, «нечто то» вскрывается «там», и для «вызова» его необходимо слово, и призвание его снова возможно только через слово, но только ли, или для этого нужно особое состояние встречи?

Предположительно, дух может научиться путешествовать в «отсутствующие комнаты», может проторить определенные «тропинки», которые позволят ему оказываться в особых состояниях, состояниях перехода, зависания, переотключения. И, возможно, чем дольше ум «туда ходит», тем значительнее подобный опыт, и тем длиннее и извилистее тропинки, шире дорожки, они более быстрые. То есть в результате значительного опыта хождения для перехода будет достаточно незначительного стремления, и …

Скорее всего, обычные философские разговоры, и сами особые путешествия – это различное. Философские беседы позволяют предполагать то, что тропинки наличествуют, и что там, с той стороны, тоже, возможно, нечто присутствует. И предположительно, после погружения будут возникать «разговоры после», которые после будут «разговорами до». Но само погружение в состояние и присутствующий итоговый разговор об этом пройденном – это только «карта местности», а не само путешествие по ней. Карта не тождественна путешествию, которое – это сумма действительных состояний (процесс). Карта – это то, что может возникнуть после, но затем это снова может стать причиной следующего акта. Но что являлось действительной причиной поиска, а после и пути – это возможность, карта, или…?

Можно рассуждать о том, что происходит с путешественником в том гипотетическом путешествии, а после – описывать путешествие, рассказывая что-то о том, что происходит в таком. И такие разговоры – это всегда нечто на грани. И обязательно сумма таких сообщений – это то, что представлено в работах мистиков.

И также всегда можно отрицать этот опыт, его значение, можно также сводить его к нервному расстройству или чему-то похожему. Но, в любом случае, опыт наличествует в качестве чего-то замкнутого и того, что не замечает оценку себя кем-то со стороны.

Происходящее, мертвая сцепка, но и особый знающий о себе акт

Каждый помнит свою историю, историю своего взросления, жизни, переживаний, удач, побед и поражений – всего, что происходит с каждым, и никто не знает этого всего так, как знает участник.

Такой историей можно поделиться, ее можно рассказать. И многое из такого произошедшего станет понятно для тех, кто после будет воспроизводить в себе такой рассказ, что говорит о чем-то неуловимом, но присутствующем в каждом, что позволяет приводить всех к общему знаменателю, а «общий знаменатель» – что это?

И частная история уходит вместе с прибывшим? И разглядывая фотографии тех, кто ушел, или что-то другое, различные указатели, можно предположить историю состоявшегося путешествия. Но уходит ли история путешествия вместе с путешественником, одним из которых являешься и ты сейчас? А если уходит, то куда? И можно ли отделить путешественника от его путешествия и от того, что с ним произошло? И если нет, тот тут могут возникать мысли об особой предопределенности, об особом времени присутствия.

А существует ли где-то то время, та эпоха, те жизненные присутствия, которые когда-то произошли? И если путешественника нельзя отделить от его путешествия, от его включенности в то присутствие, в котором он произошел, тогда все предположения о таком – это только оторванное слабое мышление. То есть действительное происходящее наличествует вне нашего мышления о таком и является чем-то совершенно иным, чем-то особо-сильным или действительной жизнью.

Ощущение конца бытия и связь

И если не существует того, что после смерти, то и смерти как таковой нет, и жизни сейчас в том числе, и тогда это все происходящее – это не жизнь, а это нечто иное. Но что?

Когда присутствует действительное приближение к порогу, возникает определенное ощущение конца бытия, стойкое наличие и наличность ухода – тогда становится действительной особая явственная величина такого ухода. И тут оказывается, что какое-то «там» становится важнее всего, того «что было тут» и происходит сейчас. И то, что тут, уже прошло и уходит… – ощущается как отсутствующее мгновение. И сосредоточение вот на этом понимании ощущения того, что этого «и нет, и не было» – может значительно менять все происходящее для того, кто сосредотачивается на таком понимании отсутствия.

И оказывается, что широкое все, зачем жили, вставали, трудились – бесполезно, это прах, а точнее, оно и не существовало в качестве действительного факта. Особо сильно такое ощущается в точке ухода, при прохождении вех, перед предстоящей встречей с порогом. И если действительное существование никак не связывается с этим мимолетным «тут» – тогда круг размыкается. А происходящее тут утрачивает основания, оно стремительно исчезает и гибнет, так как «переходящее тут» всегда находится в положении – «этого никогда и не было». И когда приближается порог, а связь не установится – тогда всему конец.

Причем и действительное, и мимолетное – постоянно сменяют друг друга, и для каждого все это будет являться сейчас важным, а после – ненужным. Но, как это утверждается в экзистенциализме, «смерть находится на расстоянии вытянутой руки», и поэтому «та сторона» находится не где-то там, она именно тут, незримо присутствует во всем происходящем. Наличествует здесь и сейчас, с нами. А точнее, в странном том, что произошедшего – никогда и не было.

И момент ухода наступит не завтра, он произошел уже сейчас, а точнее, уже состоялся.[1 - Живые, но уже мертвые; мертвые, но все равно живые… Симонова, или «Я убит подо Ржевом… Вам – все это, живые… Пусть не слышен наш голос, – Вы должны его знать» – что-то из ушедшего Твардовского.] А все человеческие способы измерения происходящего – слишком человечны.[2 - Что мы знаем о времени? Если в каком-то сне произошло событие, которое затем произошло после наяву, то как связаны между собой прошлое и настоящее? Что раньше? В лекциях Пятигорского «О буддийской философии» присутствуют различные интересные мысли по поводу времени.] И всегда сложно понять то, а что же на самом деле присутствует сейчас?

Но, с другой стороны, мое отсутствие присутствует здесь и сейчас, вместе со мной, оно наличествует, и если внимательно прислушаться, то что-то из этого можно услышать.

– И что доподлинно известно о том, откуда мы пришли и куда мы уйдем? Конечно, это загадка для тех, кто сегодня еще тут, но вроде бы точно известно, что завершение этого «тут» – состоится.

И про то, «куда уходят», могут быть разные мысли, например, что то, откуда приходят, – это какое-то запредельное, несуществующее там.

Эссенция и экзистенция

Что известно про ту сторону, с той стороны, что это? И предположительно, у нас про это могут быть только сны или фантазии. Возможно, это переход к чему-то, исчезновение, за которым ничто, судилище, вечное ожидание? Нам известно однозначно только то, что это неизвестность. И как любая неизвестность – это страшит, удивляет, завораживает. В итоге такая неизвестность может вызывать ненависть к себе и присутствующему порядку вещей, так как точно известно тому, кто есть тут, что ему придется в любом случае с этим тем ничем встретиться.

Можно ли что-то узнать о том, что с той стороны, находясь с этой стороны? Возможно, помочь тут может что-то достаточно серьезное, например, сильное отрешение мистиков от этой стороны, а после него, после мистического отрешения, что-то прояснится?

Но, возможно, пороговые состояния – это все равно только эта сторона, конечно, специфическая, тонкая, но все равно эта? То есть, возможно, это галлюцинации, бред, безумие, слабая мистика? А с той неизвестной действительной стороны, на самом деле, присутствует только немыслие, провал в бездну, в тотальное никуда?

Или, возможно, той стороны – нет, а присутствует только эта сторона, и все… И в этой стороне можно себе придумать стороны, но все такое – это способность мышления конструировать из себя миры (Кант). И что есть та сторона, тот мир, та ино-реальность, или это ложные мысли о сверхъестественном?

Можно предположить, вслед за Гегелем, что оттуда «то» прорывается сюда в качестве идеи «свободы». И «то, что там» – это мировой дух, а «то, что тут» – это его реализация (объективный дух). А конечный субъективный дух – это тоже только реализация мирового духа, это его план по познанию самого себя, но так ли это? А присутствует ли у мирового духа план? А мировой дух – это «то», или это что-то другое? А если наличествует план, то как быть со свободой? План предполагает, что свобода отсутствует.

«Существование» у Хайдеггера, которое противостоит «сущности» – это извечное противопоставление этого «тут» и того «там». И действующий субъект или совокупность присутствующего – это соединение этого «того» и «тут», то есть существования и сущности. Но обычная наука взаимодействует только с сущим, с каким-то «этим тут». Но о «там» и о том, что в человеке от «того» и чем он является в качестве существования – наука об этом ничего не знает.

И такое различение «сущности и существования» присутствует у Аквинского, Гегеля…, а до этого – у Платона и Аристотеля, но все это у каждого звучит по-разному. Итоговые рассуждения о таком – это проблема различения essentia и трансцеденции, трансцендентного и имманентного, вопрос трансцендентного у Канта, а в последующем – мысли Шопенгауэра о мире как «реализации воли и представлении», что нашло в последующем свое решение в мышлении Ницше и в экзистенциализме.

Что может быть тем, с помощью чего может быть проникновение туда?

Можно ли рассматривать телесность в качестве способа доступа сюда откуда-то из другого? Можно ли рассматривать телесность как вместилище чего-то? Или рассматривать как механизм, в котором присутствует определенная программа, некое сознание?

Дело в том, что все это можно представлять, но также предполагать и что-то другое. Но, возможно, правильный ответ в границах эмпирических исследований не будет найден никогда. И ответ может быть только субъективным опытом, который нельзя предложить кому-то. Его «вербальная манифестация» другому – может быть, но это только манифестация, а опыт – это только частный замкнутый путь. И такой путь всегда наличествует у того, кто сейчас присутствует в качестве акта реализации, акта конкретной жизни.

Для того, кто существует в качестве мысли, и «чего-то за этим» все происходящее с ним – это неостановленная неизвестность. И тело, и другое – это все свое, но чужое. И присутствующий может как угодно определять свое местоположение. Но каково оно на самом деле – это для него окончательно неизвестно. И для определения необходимо выпрыгнуть из себя, а не быть в потоке представлений («Критика» Канта), но это невозможно. Хотя знание про свое это самое «непонимание» присутствует, и оговорка «о непонимании» – предполагает мечту о возможности особого сверхопыта, который также связан с другой оговоркой «о неспособности понять свое действительное местоположение», что предполагает возможность любого местоположения, а это какая-то «выданная» неизвестно кем «свобода включения оттуда».

Возможно, некая «воля» (Шопенгауэра) – это «способ прорыва оттуда сюда». И «воля» – это умение концентрироваться тут, факт пребывания тут, но откуда? И, предположительно, может возникнуть идея о том, что вернуться туда, в «то», можно также с помощью измененного явленного сознания (мышления), и тут может возникнуть желание изобрести психоанализ в качестве инструмента механического проникновения туда, в то, что за мышлением. А то, что за этим мышлением может быть определено в последующем, вслед за Фрейдом, в качестве бессознательного, или чего-то посильнее, что представлено у Юнга, или…

И как понять бессознательное и то, что находится за ним, или в чем оно пребывает, или то, что является особой «областью запредельного» для того, кто находится тут? И возможно, измененным инструментом связи с тем является «особый сон», и к такому сну могут быть приравнены сильные медитации как особые способы перехода в другое состояние.

Но возможно, что и совокупная жизнь – это особая медитация, допустим, медитация перехода. То есть вроде бы как обыденная жизнь – это не обычное времяпровождение, а особое сверхсостояние, особость которого заметна только в пороговых ситуациях. То есть жизнь – это специфическая сверхстранность, сильная медитация, и медитировать ее можно совершенно по-разному…(экзистенциализм)

Подключение, разные сны…

Ментальное[3 - Не субстанция.] наличествует только в качестве реализации, то есть оно может возникать тут и сейчас только потому, что является особым транзитом, процессом, и одновременно это всегда включение сюда, реализация, схватывание, или субъективизация с этим происходящим.

И возможно ментальное подключено к чему-то другому, откуда оно черпает нечто то, что позволяет говорить о различном внеопытном. Но такие размышления, утверждения – всегда спекуляция.

И когда говорят о таком воображаемом подключении, часто могут подразумевать и родовую сущность, и особое коллективное бессознательное, и какое-то странно-запредельное… и…

А извне разговоры о таком, или даже уверенность в наличии этого, могут предполагать невменяемость, неадекватность, шизофрению, безумие, мистическое отклонение, психическое расстройство, эйфорию. И опять же, предположительные расстройства и такая невменяемость – тоже не исключена, то есть, возможно, уверенный в таком как-то болен?

И описание таких состояний, состояний такой уверенности или такого странного знания, что представлено в работах мистиков, – что это? Это показатель сильного нервного расстройства или иступленного помешательства, болезненного самоубеждения?

И разговоры о таком могут предполагать шарлатанство, нечто очень нечестное, предназначенное для обмана глупцов, для взятия их под контроль. Но когда игра с таковым не будет являться слабой имитацией, глупостью, профанацией, а будет затрагивать действительные струны конкретного подключения – это может закончиться вывихом, серьезным расстройством глупцов и их «поводырей».

Но когда описание и сами состояния не предполагают и не преследуют никаких посторонних целей, не предлагаются в качестве товара, знания, учения или другого, что также и не говорит о нервном расстройстве, – тогда что это?

И что доподлинно известно о запредельном? Тут могут присутствовать размышления о подобном в качестве негативной теологии, то есть о таком можно размышлять чрез отрицание, или как о том, чем оно не может являться. Или о таком можно молчать, как это было предложено в одной древней практике. В итоге доказать существование чего-то такого, описать его в качестве чего-то, предложить «теорию такого» – бесполезно.

И чем, на самом деле, являются такие «сны наяву» – это уверенности Экхарта, ненормальность Ницше. И, возможно, тому, кто способен на такие погружения – глубоко безразлична оценка такого извне.