Школа Чаянова. Утопия и сельское развитие

Начинающий собиратель почти никогда не обладает всеми этими качествами ‹…›

Поэтому холодно предопределенный, стремящийся быть безошибочно точным метод собирательства на первых порах невыполним, да и принципиально нежелателен. Мы склонны даже полагать, что чем больше ошибок сделает в начале своей работы начинающий собиратель, а в том числе и директор нового музея, тем лучше, ибо осознанная ошибка является наиболее мощным средством всякого образования, а художественного в особенности[126 - Чаянов А. В. Избранное искусствоведческое наследие. М.: Издательский дом ТОНЧУ, 2018. С. 243.].

* * *

В искусствоведческих работах Чаянова, безусловно, заключены важные элементы социологического междисциплинарного анализа истории и экономики, искусства и культуры, релятивизма и абсолютизма. Чаяновский анализ эволюции типов собирателей произведений изящного искусства, постановка вопроса о влиянии социальных кризисов на пути собирательства, размышления над проблемами элитарности и эгалитаризма в искусстве, образования в культурном развитии, его социальные идеи трансформации общества через развитие культуры и искусства являются интересными и актуальными также и в наше время.

Чтобы лучше понять проницательность и наивность экономических и культурологических релятивистских утопических и прагматических конструкций Чаянова, мы предлагаем сравнить и сопоставить их с идеями (не релятивистскими, а абсолютистскими) его знаменитых современников – Александра Богданова и Андрея Платонова. В своих утопиях, принципиально античаяновских, они также поднимали вопросы, волновавшие ученого, о противоречиях города и села, центра и периферии, культуры и экономики, капитализма и иных социальных систем, революции и реакции, элит и масс, наконец, личности и общества.

Часть 2. Космос и революция

Глава 3. Богданов и Чаянов: индустриализм Марса и аграризм Москвы

Как это происходит на Земле, где в высококапиталистической стране возможна иногда феодальная реакция, и многочисленное крестьянство, отстающее по своей культуре на целый исторический период, часто служит для высших классов орудием подавления пролетариата.

    А. Богданов. Красная звезда

Социализм был зачат как антитеза капитализму ‹…› выношенный психологией измученного работой городского пролетариата, поколениями, отвыкшими от всякой индивидуальной творческой работы и мысли, он мог мыслить идеальный строй только как отрицание строя, окружающего его.

    А. Чаянов. Путешествие моего брата Алексея в страну крестьянской утопии

В этой главе будет проведено сравнение социальных мировоззрений двух выдающихся ученых начала XX века – Александра Богданова и Александра Чаянова через анализ их утопических произведений, которые в художественной форме запечатлели сущностные черты социально-экономических и культурно-этических взглядов этих мыслителей[127 - Первое и пока единственное аналитическое сравнение мировоззрений А. Богданова и А. Чаянова в связи с их утопиями было проделано в статье: Гловели Г.Д. «Красная звезда» и красная роза: из истории русской утопии // Вестник Международного института А. Богданова. 2004. № 3 (19). C. 57-78.]. Как мы увидим, мировоззренческий монизм Александра Богданова и мировоззренческий плюрализм Александра Чаянова во многом предопределили идеологические доминанты идеологии индустриализма Богданова и идеологии аграризма Чаянова.

Пророки пролетариата и крестьянства: сравнивая биографии и мировоззрения

Александр Александрович Богданов (1873-1928) и Александр Васильевич Чаянов, обладая невероятно обширными энциклопедическими познаниями, счастливо сочетали их со способностями быть не только теоретиками, но и практиками в самых разнообразных направлениях научной и общественной деятельности, которыми им приходилось заниматься.

Обширные научные интересы Богданова в области философии и политической экономии, техники и биологии, культуры и образования были поставлены на службу по-марксистски деятельностного стремления к преобразованию окружающего мира, созиданию нового общественного строя, основанного на принципах развития коллективизма и товарищества, присущих, по мнению Богданова прежде всего рабочему классу – индустриальному пролетариату.

Разносторонние интересы Чаянова заключались в междисциплинарных исследованиях на стыках экономики, географии, истории, социологии, антропологии, культуры и отнюдь не только в аграрной сфере. Профессиональный аграрник Чаянов был, например, также и глубоко оригинальным социологом-урбанистом, писателем-искусствоведом, реалистом-утопистом. Как и Богданов, он не только мечтал, но и по-своему деятельностно стремился к созиданию нового общественного строя – разнообразного и всестороннего кооперативизма, преодолевающего противоречия между городом и деревней, предоставляющего возможности материального и культурного развития для всех слоев общества.

В отличие от по-своему ортодоксального коммуниста Богданова, делавшего ставку в своих социальных проектах прежде всего на культурное и политическое преображение достаточно юного индустриального класса своего времени – пролетариата[128 - Богданов А. А. О пролетарской культуре. 1904-1924. Л.; М.: Книга, 1924.], умеренный социалист Чаянов полагал, что достигнутый уровень технико-экономического прогресса предоставляет также уникальные возможности для успешного развития и одному из древнейших социальных классов на земле – крестьянству[129 - Чаянов А. В. Основные идеи и методы работы общественной агрономии. 3-е изд. М.: Новая деревня, 1924.].

Обоим ученым пришлось, каждому в свое время, проявить себя и на поприще политики. Богданов в начале XX века становится наряду с Лениным одним из ключевых лидеров партии большевиков. Он принимает самое деятельностное участие в Первой русской революции 1905 года. Впрочем, еще до Первой мировой войны из-за идейных и организационных партийных конфликтов с Лениным Богданов отходит от политики, предпочтя до конца своей жизни в основном заниматься научной и литературной деятельностью[130 - Шарапов Ю.П. Ленин и Богданов: от сотрудничества к противостоянию // Отечественная история. 1997. № 5. С. 55–67.].

Звезда Чаянова стремительно взошла на политическом небосклоне между февралем и октябрем 1917 года, когда он становится одним из создателей Лиги аграрных реформ, разрабатывавшей планы сельскохозяйственного переустройства революционной России. Чаянов также в это время является одним из вождей политического объединения российских кооперативов. Наконец, за две недели до октябрьского переворота он назначается на пост товарища (заместителя) министра земледелия в составе Временного правительства.

И после революции 1917 года Чаянов принимал достаточно активное участие в решении многих ключевых вопросов экономической политики Советской России. В период военного коммунизма в составе делегации кооператоров он пару раз встречался с Лениным, отстаивая (в конечном счете неудачно для российской кооперации) возможность определенной автономии кооперативных финансов в жестко централизуемой советской экономике.

В годы нэпа с учетом научных разработок Чаянова и его коллег-аграрников в значительной степени формировались планы сельскохозяйственной политики СССР, в то время как идеи Богданова о социалистическом планировании привлекали к себе внимание политиков и ученых Госплана, других высших государственных органов советской власти.

В 1920-е годы Чаянов и Богданов зарекомендовали себя чрезвычайно талантливыми организаторами самых современных и продуктивных научно-исследовательских учреждений в СССР. Чаянов становится директором НИИ сельскохозяйственной экономии, а Богданов – директором НИИ переливания крови.

Вместе с тем и Богданов, и Чаянов с первых месяцев установления советского строя оказались и его весьма проницательными критиками. Богдановская критика сущности военного коммунизма[131 - Богданов А. А. Военный коммунизм и государственный капитализм // Вопросы социализма. М.: Политиздат, 1990. С. 311–320.] и чаяновская критика государственного коллективизма[132 - Чаянов А. В. Государственный коллективизм и крестьянская кооперация // Кооперативная жизнь. 1920. № 1-2. С. 6–12.] советского строя по-прежнему остаются весьма актуальными для постижения исторического и логического путей формирования и развития авторитарных экономик коммунистического типа.

Естественно, в эпоху тотальных политических и идеологических войн и революций начала XX века столь ярко и критически мыслящие деятели имели много противников, в том числе весьма коварных и завистливых, самые влиятельные из которых предопределили их многолетнюю политическую травлю: Богданова как «махиста» и «механициста»[133 - Щеглов А. Борьба Ленина с богдановской ревизией марксизма. М., 1937.] и Чаянова – «мелкобуржазного неонародника»[134 - Труды первой Всесоюзной конференции аграрников-марксистов. Т. 1. М., 1930.], – травлю, завершившуюся трагическим уходом из жизни обоих ученых и дальнейшим посмертным искажением и забвением их реального вклада в российскую и мировую науку.

Марс индустриальный и Москва сельская

Проанализируем на основе сравнения утопий Александра Богданова об индустриальном Марсе[135 - Богданов А. А. Красная звезда. 1-е изд. СПб., 1908; Он же. Инженер Мэнни. 1-е изд. М., 1912.] и утопии Александра Чаянова о путешествии в крестьянскую Москву[136 - Чаянов А. В. Путешествие моего брата Алексея в страну крестьянской утопии. М., 1920 (под псевд. Иван Кремнёв).], как каждый из авторов представлял перспективы и альтернативы возможного будущего сельско-городского развития России и мира.

Марс в утопии Богданова представляется планетой с самой передовой технической и общественной организацией во всей Солнечной системе. В начале XX века марсиане уже совершают межпланетные полеты к Земле и Венере.

Богданов неоднократно в своих утопиях подчеркивает, что законы природной и социальной эволюции во всем мире должны быть достаточно универсальными. Вот почему марсиане обнаруживают в сравнительном изучении Земли, Марса, Венеры сходные и последовательные стадии развития природы и общества. Если на Марсе уже давно утвердился и все продолжает совершенствоваться коллективистский строй коммунистического типа, то на Земле еще преобладает капитализм, хотя уже и колеблемый социалистическими движениями рабочих, но также повсюду еще имеются рудименты докапиталистических формаций в виде разнообразных феодальных, крестьянских и прочих архаических анклавов. Тем временем по Венере все еще разгуливают динозавры и примет разумной жизни на этой планете не обнаружено.

Богданов отмечает, что и на Марсе когда-то, еще несколько сот лет назад, в так называемую эпоху создания великих марсианских каналов также существовала композиция борьбы социальных сил между трудом и капиталом, патриархальных союзов между феодалами и крестьянами и так далее. Но все это уже осталось в индивидуалистическо-хаотическом прошлом, вытесненным неуклонным ростом организационно-товарищеского коллективизма марсиан.

И теперь марсиане, давно уже открывшие возможности использования ядерной энергии, применяют ее в своих космических кораблях для межпланетных полетов, достаточно внимательно наблюдая за тем, что происходит на планете Земля. Для этого их представители, выдающие себя за людей, живут среди землян, тщательно исследуя их общественную и человеческую природу.

Более того, марсиане ставят перед собой задачу (и почти успешно решают ее) по нахождению «устойчиво» разумного землянина, которому они могли бы открыться, отправив его на Марс для изучения их передовой марсианской цивилизации. Таковым землянином оказывается в романе «Красная звезда» его главный герой, от имени которого и ведется повествование, один из воображаемых вожаков российских революционеров по имени Леонид, последовательный сторонник позитивистского научного мировоззрения и социальной теории Карла Маркса.

Доставленный марсианами на Марс, Леонид внимательно и прилежно изучает социальную и техническую организацию этой планеты, наблюдая местные процессы индустриального производства, воспитания детей, музейного собирания культуры и так далее.

Это изучение марсианской цивилизации дается ему с большим напряжением сил. Он порой ощущает себя примитивным дикарем, которому приходится усваивать науку и культуру высшей цивилизации.

Главное различие между обитателями Земли и Марса, которое обнаруживает Леонид, и с ним согласны в этом его марсианские коллеги, заключается в более яростном спонтанном, импульсивном, разнообразном характере людей и обществ на Земле по сравнению с более рациональным и менее эмоциональным течением исторической и современной жизни марсиан. Эти различия между планетами выводятся Богдановым прежде всего из их естественно природных особенностей. Космическое тело Земли крупнее космического тела Марса, и миры земной живой и неживой природы богаче и разнообразнее марсианских. Земная человеческая история также является более вариативной и, если так можно сказать, «упрямой» по сравнению с более однолинейной и «покладистой» историей восхождения общества от первобытности через феодализм и капитализм к социализму на Марсе.

И на Марсе когда-то, много сотен лет назад, отмечает Богданов, основным населением планеты являлось крестьянство, но с неуклонным ростом капитализма и индустриализации его значение сошло на нет. Вообще о любом крестьянстве, будь то марсианское или земное, не только в утопиях, но и в своих социально-политических сочинениях Богданов всегда отзывается крайне бегло и скупо, часто неприязненно, неукоснительно следуя логике ортодоксального марксизма, настаивающего на мелкобуржуазной бесперспективности этого архаического класса, легковерного до степени поддержки всякого рода консервативно авторитарных вождей, класса, обреченного лишь быть сырьем и постаментом для прогресса любой городской цивилизации.

Если в исторической хронике Марса 300-летней давности (то есть в 1600-е годы по земному летоисчислению) во времена сооружения великих марсианских каналов, рациональным образом преобразовавших ландшафт и все сельское хозяйство, отмечалось, как происходил «великий перелом» в уничтожении остатков марсианской крестьянской ментальности и трансформации ее в ментальность индустриальную, то теперь на Марсе (XX век) уже не упоминается ни о каком крестьянстве вообще. Повсюду описываются приметы высокоразвитой индустриально-городской цивилизации, которая без труда обеспечивает себя продовольствием и сырьем отчасти за счет высокомеханизированной обработки гигантских и давно обобществленных сельхозугодий, отчасти за счет перехода на изготовление химически искусственных продуктов, когда-то получавшихся из сельскохозяйственного сырья.

Обратившись к чаяновской утопии, мы вместе с ее главным героем Иваном Кремневым, видным советским партийцем и хозяйственником, из Москвы 1921 года, времен торжества утопической всемирной коммунистической революции (напомним, что утопия была написана в 1919 году), загадочно мистическим образом перенесемся в Москву 1984 года – столицу утопического торжества всероссийской крестьянской цивилизации[137 - Подробный анализ повести см. в главе 1 настоящего издания.].

Вместе с Кремневым, внезапно оказавшимся в одной московской семье и с испуга выдавшим себя за американца-путешественника Чарли Мена, которого как раз эта семья ожидала в гости, читателям предстоит познакомиться с книгами, беседами, взглядами жителей не только крестьянской Москвы 1984 года, но и всех землян описываемого времени.

Чаяновская утопия действительно убеждает, что земная жизнь, конечно, яростно разнообразней, чем флегматичная марсианская жизнь утопии Богданова. В своей утопии Чаянов легко допускает, что мировая коммунистическая революция, все и вся обобществив, стремительно и повсюду победила уже к 1921 году. Что с того?! Постигая историю из 1984 года, главный герой Чаянова убеждается, что «мировое единство социалистической системы держалось недолго и центробежные социальные силы весьма скоро разорвали царившее согласие»[138 - Чаянов А. В. Путешествие моего брата Алексея в страну крестьянской утопии. М., 1920 (под псевд. Иван Кремнёв). С. 5.].

Этими разнообразными центробежными силами в различных регионах мира оказывались и национализм, и амбиции политических лидеров, и олигархия, и коррупция. Мир прошел и через новые кровопролитные войны, и через новые социальные перевороты. В результате к 1984 году сформировалась композиция из пяти достаточно автономных и разнообразных социально-экономических систем – русской, немецкой, англофранцузской, америко-австралийской и японо-китайской, заживших на культурно-экономических основаниях, наиболее им исторически присущих. В России сформировался строй смешанной экономики, в центре которой крестьянский кооперативизм сочетается с мощным государственным сектором и даже отчасти капитализмом. В Германии продолжает господствовать централизованная социалистическая система советского типа. В англо-французской и в американской экономических системах возможно обнаружить разновидности доминирования капитализма, наконец, в Японо-Китае господствует своеобразный феодализм.

Особенность российской социально-экономической системы заключается в драматической борьбе и решающей победе в середине XX века села над городом, созидании общества крестьянской цивилизации с ее превалирующим значением экономики сельского домохозяйства или, как пишет сам Чаянов от имени идеологов этой крестьянской утопии:

В основе нашего хозяйственного строя, так же, как и в основе античной Руси, лежит индивидуальное крестьянское хозяйство. Мы считали и считаем его совершеннейшим типом хозяйственной деятельности. В нем человек противопоставлен природе, в нем труд приходит в творческое соприкосновение со всеми силами космоса и создает новые формы бытия. Каждый работник – творец, каждое проявление его индивидуальности – искусство труда[139 - Чаянов А. В. Путешествие моего брата Алексея в страну крестьянской утопии. М., 1920 (под псевд. Иван Кремнёв). С. 29.].

Чрезвычайно важным является это принципиальное подчеркивание Чаяновым значения именно индивидуального (а не общинного!) крестьянского хозяйства. В крестьянской утопии Чаянова община вообще не упоминается ни разу. Зато часто упоминаются кооперативы, гибко интегрирующие отдельные крестьянские хозяйства в громадную крестьянско-кооперативную систему этой страны.

Победа индустриального общества на Марсе была достигнута путем реализации долговременного плана тотального строительства каналов, преобразовавших рационально социалистическим образом экономику и экологию всей планеты. Создание крестьянской России произошло через осуществление программы тотального разрушения городов и трансформацию их в своеобразные социальные узлы связей гражданского крестьянско-кооперативного социума. В результате перед читателем открывается картина страны, преодолевшей фундаментальное противоречие между городом и селом со стороны активной экспансии села:

Деревня приняла необычный для сельских поселений вид. Вся страна образует теперь кругом Москвы на сотни верст сплошное сельскохозяйственное поселение, прерываемое квадратами общественных лесов, полосами кооперативных выгонов и огромными климатическими парками.

В районах хуторского расселения, где семейный надел составляет 3-4 десятины, крестьянские дома на протяжении многих десятков верст стоят почти рядом друг с другом, и только распространенные теперь плотные кулисы тутовых и фруктовых деревьев закрывают одно строение от другого. В сущности, теперь пора бросить старомодное деление на город и деревню, ибо мы имеем только более сгущенный или более разреженный тип поселения того же самого земледельческого населения. ‹…›

Вы видите группы зданий ‹…› несколько выделяющихся по своим размерам. Это – «городища», как принято их теперь называть. Местная школа, библиотека, зал для спектаклей и танцев и прочие общественные учреждения. Маленький социальный узел. Теперешние города такие же социальные узлы той же сельской жизни, только больших размеров[140 - Чаянов А. В. Путешествие моего брата Алексея в страну крестьянской утопии. С. 31.].

Инженер Мэнни и экономист Мен

После аналитического описания особенностей двух утопических стран – марсианской и московской – перейдем к анализу образов и судеб главных героев богдановского и чаяновского произведений в логике описываемых утопических культур. Любопытно, что в самих корнях имен героев – марсианско-земного Мэнни и московско-«американского» Мена – обнаруживаются английские лингвистические и смысловые созвучия, связанные со словом man – человек. Оба автора тем самым, возможно, подчеркивают обобщающие гуманистические черты, заключающиеся в их персонажах. К тому же образы главных героев исторически и психологически претерпевают значительные трансформации и перевоплощения.

Так, в двух утопических романах Богданова главными героями являются Мэнни в «Инженере Мэнни» и в «Красной звезде» – Мэнни-младший, праправнук первого. Богданов таким образом стремится проследить психологическую трансформацию характеров (с разницей примерно в 250 лет) героев одного рода Мэнни, исторические корни которого переплетаются в причудливой породненности аристократической, буржуазной и рабочей среды.