Этнос и глобализация: этнокультурные механизмы распада современных наций

Все большее количество социальных трансакций и отношений опосредуется цифровой средой, вытесняющей, заменяющей и трансформирующей весь комплекс социальных отношений и институтов в обход не только обычной социальной практики, но и правовых процедур.

В результате тотальной компьютеризации возникла качественно новая человеко-машинная социальная среда, в которой отдельный индивид занимает все более зависимое, неравноправное, манипулируемое положение.

На примере «цифровой глобализации» видно, что реальная глобализация не исчерпывается процессами интеграции и конвергенции, сопровождающими становление глобального рынка и глобальной экономики. Выходя за рамки экономики, в терминах которой определялась первоначально, глобализация начинает принимать всеобщий характер, порождая широкий круг разнокачественных социальных процессов, проблем и угроз, затрагивающих ключевые социальные структуры общества.

Возникает парадоксальная ситуация, когда экономическая и технологическая глобализация находится в фокусе общественного внимания, но ведущие социальные тенденции глобализации все еще не осознаны научным сообществом как объективные закономерности развития. Соответственно, не полностью выявлены атрибуты глобализации, составляющие ее неотъемлемую сущность.

Следующий атрибут глобализации – ее принципиальная многосубъектность, то есть не только наличие, но и господство в ней сильнейших субъективной и идеологической составляющих, отражающих жизненно важные интересы противоборствующих субъектов мирового развития, конкурирующих за все более дефицитные мировые ресурсы во всех сферах и измерениях.

Из многосубъектности современных глобальных процессов следует, что объективно предзаданного, предопределенного исхода глобализации, на чем настаивают сторонники ее западной модели, не существует.

Западный взгляд на глобализацию исходит из трактовки глобализации как устойчивого бессрочного господства исключительно западной цивилизации вплоть до ситуации «конца истории», который отменяет саму возможность исторического выбора как таковую. Отсюда следует, что все незападные и, как следствие, периферийные, участники мирового развития могут только встраиваться, то есть заведомо пассивно адаптироваться к реалиям нового мирового порядка, заметно изменить который, в том числе и на локальном уровне, они уже не в состоянии. Предполагалось, что будущее глобальное «сверхобщество» будет представлять собой однополярное подобие феодально-иерархической системы с Западом в центре и расположенными вокруг концентрическими кругами зависимой геополитической периферии разного уровня. В частности, подобная модель социально-исторического развития была предложена и рассмотрена А. А. Зиновьевым[149 - Зиновьев, А. А. На пути к сверхобществу. М., 2000. – С. 310—355.].

Однако в последние годы однополярность современной мир-системы и вытекающая из нее предзаданность истории ставятся под сомнение такими влиятельными авторитетными экспертами как С. Хантингтон и Ричард Хаас. Так, в своей статье «Эра бесполярности» («The Age of Nonpolarity»)[150 - Haass, Richard. The Age of Nonpolarity: What will follow US Dominance? // Foreign Affairs. 2008. May—June. – P. 44—56.] председатель американского Совета по иностранным делам (CFR, Council of foreign relations) Р. Хаас подводит окончательный итог «моменту однополярности», возникшему в начале 90-х, и предлагает концепцию «бесполярности». При этом качественное отличие «бесполярности» от предлагаемой многими исследователями и политиками «многополярности» заключается в том, что активными субъектами, акторами мирового процесса в эпоху «бесполярности» становятся не только государства и блоки, как в случае многополярности. Также ими становятся и другие социальные субъекты, не имеющие выраженной пространственной и государственно-политической принадлежности: транснациональные корпорации (ТНК), террористические и криминальные сети, но прежде всего приобретающие субъектность этнические и религиозные группы.

Вопреки канонам экономического детерминизма, исчезновение привычных пространственных, политических и экономических барьеров не превратило и вряд ли превратит человечество в единый социальный субъект, «мировое государство», эволюционирующее к объективно предзаданному конечному состоянию, «концу истории»[151 - Сафонов, А.Л., Орлов, А. Д. Глобализация и проблема предзаданности мирового развития// Вестник Бурятского государственного университета. Вып. 14 (Философия, социология, политология, культурология). Улан-Удэ, 2011. – С. 3—7.].

Таким образом, глобализация – не эволюционное приближение «однополярного» мира к объективно предопределенной точке устойчивого равновесия, но глобальное противоборство широкого круга разнокачественных социальных субъектов, исход которого принципиально непредсказуем. В ходе глобального противоборства решается вопрос рождения, жизни и смерти широкого круга социальных субъектов, определяющих облик будущего.

Практика глобализации предметно доказывает, что достигнутое единство нового глобального мира означает не становление единого социального организма, «мирового государства», а возникновение глобального пространства, снятие пространственных и экономических барьеров между локальными социумами, игравших для них важную защитную роль.

Многосубъектность мирового процесса означает качественно иной характер глобализации – глобальное единство в глобальном противоборстве социальных субъектов. Мир объединился, но не в качестве неделимого социального целого, а в качестве поля перманентного глобального противоборства, на котором решается судьба всех субъектов, акторов мирового процесса – государств, народов, социальных групп, юридических и физических лиц. При этом важнейшее следствие глобальности – невозможность уклонения от глобального кризиса в силу его тотального и универсального характера.

Сущностью и содержанием глобального единства человечества становится эскалация все более многостороннего и многопланового конфликта: глобальная война объединяет противников в единую систему гораздо быстрее и теснее, чем глобальный мир.

При этом состояние мира (как отсутствия войны) можно определить как состояние пониженной интенсивности взаимодействия субъектов, хотя бы потому, что мирное сосуществование не ставит вопроса жизни и смерти сторон.

Соответственно, верно и обратное: рост интенсивности взаимодействия субъектов до определенного порога (а глобализация – это нарастающая интенсификация связей) перерастает в конфликт. С этой точки зрения всеобщая связность – не что иное, как объективная предпосылка всеобщего конфликта.

И действительно, размывание пространственных и административных границ привело не к снятию, а к обострению межсубъектных, в том числе межцивилизационных и межгрупповых противоречий, переносу старых геополитических конфликтов в новые, непространственные измерения (информационное, правовое, этнокультурное…), количество и роль которых растет.

Так, если раньше кризисы и противоборства самодостаточных локальных обществ носили локальный, изолированный характер, то глобализация трансформировала локальные социумы всех уровней в открытые неравновесные системы, создав мощные каналы финансового, миграционного и информационного «перетока кризиса», не только стихийного. но и целенаправленного («экспорт нестабильности»), что заметно снижает устойчивость мировой системы в целом.

В результате глобализация, как глобальный системный кризис, объединяет мир-систему не через единство интересов и ценностей, а через всеобщность конфликтов субъектов мирового развития, интересы которых объективно антагонистичны[152 - Сафонов, А.Л., Орлов, А. Д. Глобализация: кризис мировой системы как система кризисов // Социально-гуманитарные знания. 2012. №2. – С. 114—125.].

Таким образом, само изучение, анализ глобализации неизбежно теряет научную объективность, неизбежно предполагая взгляд на глобальную ситуацию с точки зрения определенного социального субъекта, участвующего в глобализации, как в антагонистическом межсубъектном конфликте.

В итоге попытки создания описательной, дескриптивной теории глобализации обречены на неудачу, поскольку неизбежно переходят в область политики, как «искусство возможного», в стратегию и тактику политического управления и политического конструирования и перманентного глобального политического противоборства, предпосылок к прекращению которого не просматривается.

В целом, атрибутивные особенности глобализации, как системного социального феномена, имеют неэкономический характер. Ввиду этого они могут быть адекватно поняты исключительно в рамках социально-философского и социально-исторического дискурса.

Что касается экономической глобализации, то ее роль заключается в формировании глобальной социальной среды, как поля развития и интенсивного взаимодействия феноменов социальной природы.

1.3. Этнокультурные аспекты глобализации

Важнейший аспект социодинамики глобализационных процессов – соотношение дивергентных и конвергентных аспектов социального развития. Господствующий взгляд на глобализацию, как однонаправленный и всеобъемлющий процесс унификации и конвергенции, исходит из доминирующего в научном сообществе экономического детерминизма. Например, принято считать, что все сколько-нибудь значимые в современном историческом процессе социальные группы и общности почти исключительно сформированы экономическими интересами и отношениями. Такими исторически значимыми группами обычно признаются нации, национальные (локальные) и глобальные элиты. Что касается этноса и этничности, то «настоящая» этничность и этническая идентичность признается почти исключительно за изолированными маргинальными этносами, ведущими традиционный образ жизни.

При этом этническая идентичность членов политических наций либо отрицается полностью, либо признается, но только в качестве социально-исторического фантома, исторического пережитка. Показательно, что конструктивизм, как одно из ведущих направлений теории социогенеза, отвергает и неразрывный, эволюционный характер культурной преемственности, считая современный всплеск этнического сознания результатом целенаправленной политической пропаганды в интересах маргинальных элит. Признавая, хотя и вынужденно, устойчивое сохранение этнизма и этнической идентичности вне архаичных сообществ, конструктивизм отрицает существование самого современного этноса, как реальной социальной общности[153 - Тишков, В. А. Этнос или этничность? // Этнология и политика. Научная публицистика. М.: Наука, 2001. – 240 с.].

Считается, что превращая относительно замкнутые национальные экономики в открытые социальные и экономические системы, глобализация порождает кризис и отмирание гражданских наций и национальных государств, теряющих свою экономическую основу. Из этого делается на первый взгляд логичный вывод о неизбежности и всеобщем характере конвергентного развития, порождающего некое глобальное «сверхобщество», в котором национальные, культурные и религиозные различия низводятся до уровня маргинальных субкультур и в обозримом будущем нивелируются окончательно.

Соответственно, в рамках этого подхода в качестве акторов мирового процесса мыслятся национальные государства (state-nations), в первую очередь великие державы (great powers) и их блоки, а со второй половины двадцатого века – транснациональные корпорации (ТНК). Важнейшим инструментом этнокультурной конвергенции стала глобализация сначала национальных медиарынков, а позже и систем образования, технической основой чего стало возникновение глобального цифрового пространства.

Таким образом, с точки зрения экономического детерминизма, глобализация рынков, товарных, денежных, информационных и миграционных потоков ведет к конвергенции и унификации человечества, стиранию культурных и цивилизационных границ, безальтернативному формированию некой глобальной идентичности, как продукта всемирного «плавильного котла».

Однако процессы реальной глобализации, наперекор логике экономического детерминизма, неожиданно повернули в сторону этнической, цивилизационной и конфессиональной дивергенции.

Таким образом, мы видим нарастающее противоречие экономического детерминизма, как преобладающего теоретического подхода, с практикой глобализации.

В 1991 году, после триумфальной реализации западного сценария конвергенции двух мировых систем, реальный процесс глобализации, несмотря на разрушение экономических и политических границ, формирующих локальные социумы, пошли в направлении этнической и конфессиональной дивергенции. Поэтому ни одна из возникших в XX веке теорий этно- и нациогенеза в достаточной степени не объясняет постиндустриальный всплеск этничности и религиозности.

Давно предсказанный кризис гражданских наций стал не синтезом глобальной наднациональной и надэтнической общности, а фрагментацией постиндустриальных наций на этнические и конфессиональные группы.

Вопреки ожиданиям, «плавильные котлы» регионального и глобального локального уровней не привели к созданию однородного общества с общей идентичностью.

Пример неожиданного краха теории «плавильного котла» в ходе глобализации – сами США, где родилось как само понятие «плавильного котла» (melting pot), так и идея полиэтнической, мультикультурной и мультиконфессиональной «нации иммигрантов». Строго говоря, американский «плавильный котел» не действовал уже с миграционной волны конца XIX века. Именно со второй половины XIX века американское общество состоит из ряда этнических общин (итальянской, ирландской, китайской, афроамериканской…), устойчиво сохраняющих свою идентичность в городской социальной среде.

Этнокультурная фрагментация американского общества не только сохраняется, но и нарастает, несмотря на более высокую, чем в Европе, мобильность рабочей силы. Характерно, что уже в конце 60-х под давлением ряда этнокультурных меньшинств, в первую очередь афроамериканского, правящие элиты США вынужденно отказались от модели «плавильного котла» и перешли к модели «мультикультурализма».

По мнению автора монографии «Этносы и лоббизм в США» Э. Лозанского, этнические меньшинства и диаспоры в США все больше обособляются, создавая в органах власти все более влиятельные лобби, сопоставимые с корпоративным лобби (ТНК) и даже партийной системой. При этом этнические лобби США все более целенаправленно лоббируют интересы государств своего происхождения: диаспоры «в себе» не только превратились в диаспоры «для себя», но и стали инструментами влияния этнических метрополий на принимающие иммигрантов государства.

«Ориентация Америки на формирование не единого сплава в „тигле“ многих национальностей, а на формирование пестрого многоцветья мультикультурализма привела к логическим результатам – к закреплению позиций этническими меньшинствами»[154 - Лозанский, Э. Д. Этносы и лоббизм в США. О перспективах российского лобби в Америке. М.: Международные отношения, 2004. – 272 с.].

В подтверждение своей позиции Э. Лозанский отмечает озабоченность других американских авторов угрозой этноконфессиональной фрагментации американской нации, вплоть до перспективы «балканизации».

В частности, рост влияния цивилизаций в мировой политике и устойчивость связей иммигрантов со странами происхождения отмечает С. Хантингтон, который считает, что основой единства Соединенных Штатов и Советского Союза является идеология, а не единая национальная культура[155 - Huntington, S. The Erosion of American National Interests// Foreighn Affairs. – 1997. – Sept./Oct. – P. 35.]. Это указывает на то, что роль этнических культур и этнических общностей остается достаточно высокой. Основную роль в интеграции общества в этом случае играет государственная идеология.

США являются ведущим центром силы в современной мировой системе и могут рассматриваться как вполне корректная модель глобального постиндустриального общества. Из этого можно сделать вывод, что наблюдаемая в мире повсеместная актуализация этничности, этнизация политики и превращение диаспор в игроков локальной и мировой политики – не случайный парадокс, а одна из ключевых, атрибутивных особенностей глобализации.

Вопреки ожиданиям конца XX века, глобализация экономики с ее конвергентной направленностью порождает процессы этнокультурной дивергенции. Это отчасти отражает повсеместное усиление конкуренции за жизненно важные ресурсы, объективно обусловленное углублением мирового ресурсно-демографического кризиса, но несводимо к экономической конкуренции.

Размывание границ национальных государств и национальных экономик вызвало к жизни процесс реконструкции и регенерации этносов, в том числе процесс актуализации крупных государствообразующих этносов Старого Света, «похороненных» теоретиками XX века.

Этнизацию массового сознания и политики государств Восточной Европы и бывшего СССР можно рассматривать с позиции социального конструктивизма, трактуя актуализацию этничности как целенаправленную «реконструцию» этноса в интересах локальных элит, создающих идеологическую базу для своего национально-государственного проекта.

Широко обсуждаемый этнокультурный кризис в Германии, провоцируемый растущей нелояльностью диаспор к принимающему обществу – пример восстановления, регенерации государствообразующего этноса «снизу», идущий во многом вопреки интересам политических элит Германии, избегающих обвинений в германском национализме и этнизме.

В то же время кризис политики «мультикультурализма» в Германии – фактическая констатация нарастания этнокультурной фрагментации «классических» европейских наций, как проявления общей тенденции глобализации.

Размывание экономических и политических границ государств-наций, не преодолевая противоречий глобального ресурсно-демографического кризиса, трансформирует конфликт, перенося противоречия с межгосударственного уровня на уровень социальных групп, в том числе на уровень этнических общин.

В результате привязка этнического и национального самосознания к экономическому строю[156 - Бромлей, Ю. В. К вопросу о сущности этноса // «Природа». 1970. №2. – С. 51—55.],[157 - Бромлей, Ю. В. Очерки теории этноса. – 3-е изд., исправленное. М.: Книжный дом «Либроком», 2009. – 440 с.], вполне адекватная для реалий XX века, все больше противоречит практике глобализации. В результате нация и этнос, воспринимаемые как «пережитки» буржуазной и даже догосударственной эпох, оказывают растущее влияние на сознание масс и мировую политику. Ожидаемая «корпоративная глобализация» на практике оказалась глобализацией этнических диаспор и этносов.

Таким образом, практика показывает, что по мере углубления глобализации и нарастания кризиса национального государства этнокультурные различия не «сглаживаются», а современный этнос не «ассимилируется» и не интегрируется в глобальную «мультикультурную» среду, устойчиво сохраняя свою идентичность.

В то время, когда социальные институты национального государства переживают глубокий кризис, этнос и этническое и религиозное самосознание переживает период подъема и активно востребуется массами.

Вынужденное осознание «этнического ренессанса» маргинальных этносов и эмигрантских общин не мешает научному сообществу игнорировать главную проблему современной теории этно- и нациогенеза – проблему бытия крупных государствообразующих этносов, как наиболее массовых социальных общностей, составляющих основу социума, во многом независимую от институтов государства.