Римское и современное уголовное право

3. Интеллектуальная почва для возрождения римского права уснащалась и учеными раннефеодальной Европы. Это их подвижничество и азарт позволили отыскать в археологической пыли останки некогда великой культуры, осмыслить их реальную цену и возможность повторного использования, разбудить интерес современников к внешне никчемным архивам. Первый всплеск ностальгии случился в начале XII века; вокруг преподавателя Болонского университета Ирнерия образовался кружок единомышленников, прозванных глоссаторами (glossatores – толкователи). Их объединило стремление к изучению правовых источников римской эпохи. Научные страсти вылились в следующие формы: обозрения общего характера, своеобразные вступления к законам (summae) и объяснения отдельных норм (brocarda). При этом научный комментарий записывался на полях первоисточника (marginales) либо, если позволяло место, между строками (interlineae). Длительная натужная работа скоро достигла предела насыщения.

Со второй половины XII века на арену вступают постглоссаторы, или комментаторы. Содержание научных работ по возрождению римского права меняется: в центре внимания оказываются не источники права, а труды предшественников (glossarum glossas scribunt); предпринимаются попытки обобщений, выработки правовых категорий, чего прежде чурались. Наибольший успех выпал на долю Accursius (11821260), который составил полный комментарий к Юстиниановскому своду по материалам глоссаторских упражнений Болонской школы. Его труд получил название “glossa ordinatoria” и всеобщее признание. Дело доходило до того, что “все те места, которые в нем не были комментированы, не получали применения… Отсюда произошла пословица с характером юридического правила: неглоссированное не должно быть применяемо (quod non agnoscit glossa, non agnoscit curia)” [37].

Вскоре чисто юридический подход к римскому наследию исчерпал себя и даже стал надоедать: “.В связи с тем, что комментаторы взяли за основу схоластику, очень скоро в обществе юристов стали ненавидеть как крючкотворов, софистов и обманщиков, прячущихся за судейский субъективизм и громкие фразы о jus naturale и aequitas” [38]. Интерес был восстановлен через несколько веков усилиями историков права: Куяция (Jacobus Cujacius), жившего и творившего в 15221590 гг. во Франции, – швейцарца Готфрида (Jacobus Gohtfredus, 15871622), – профессора Майнцского и Геттингенского университетов Густава Гуго (1764–1844), – и его преемника, знаменитого профессора Берлинского университета Карла Фридриха фон Савиньи, – а позже Иеринга с книгой “Дух римского права”. Историческое течение получило очень быстро название школы “элегантной юриспруденции” за изысканный стиль письма, mos docendi gallicus. Свою лепту в возрождение римского права внесли гуманисты и просветители всех мастей, задыхавшиеся в тисках инквизиционных и феодальных вообще порядков, а также адепты естественно-правовой школы (Гроций, Гоббс, Гельвеций, Локк, Руссо, Монтескье и пр.).

4. Лишь на этой интеллектуально-просветительской подкладке могло случиться массовое возвращение к истокам римской юридической культуры. Но, что важнее и первичнее, – при наличии соответствующих социально-экономических причин, вызревании исторических условий и субъективных предпосылок. Все это счастливо сошлось в один узел в феодальной Европе XV–XVII веков. Старинное римское право в наилучшей мере способствовало развитию товарообмена и производства, объективно противостояло феодальной раздробленности и юридическому беспределу, давало королям готовый инструмент для установления режима абсолютной власти, из-за своей письменной формы выигрышно смотрелось в сравнении с обычаями кельтов и галлов[48 - Разумеется, абсолютной поддержки всех слоев населения движение римского права в глубь континента не имело, триумфального шествия не наблюдалось. Забыли экономически прыткие торговцы, желающие спокойствия бюргеры и алчущие власти короли. Но были и противники: “Упорнее всего держалось за свои обычаи и противилось римскому праву крестьянство: во время крестьянского восстания 1525 г. в Германии крестьяне требовали решительного устранения всех “докторов права” (Покровский И.А., цит. соч. – С. 205).]. Наконец, и это обстоятельство признается всеми, средиземноморские порядки на голову превосходили юридические правила средневековой Европы; разрыв был настолько зрим, что изумленные европейцы прозвали импортированный “продукт” писаным разумом (ratio scripta).

5. Наибольших размеров рецепирование достигло в Германии, властители которой считали себя правопреемниками некогда могучей Римской державы. Этому способствовала и идея национального единения страны. По статуту общеимперского суда (Reichskammer-gericht) в его состав включались только легисты (знатоки римского права), а его решения в первую очередь должны опираться на римское, а затем на национальное германское право. Вообще легисты оказались самыми деятельными и преданными помощниками королевской власти на пути к абсолютизму и общегосударственной законности. Это их усилиями цивилистические порядки римской эпохи были инкорпорированы в законы германских земель и дожили до нового времени – лишь в 1900 году Германия стала жить по собственному общеземельному Гражданскому уложению.

Разумеется, объемы заимствования отдельных отраслей римского права были различными: зависели и от востребованности, а еще больше – от уровня их первоначальной разработки на Аппенинах. Так повелось, что уголовному закону принадлежит здесь не первая роль. В большем почете заимствование брачно-семейных и гражданско-правовых нормативов. Вообще в мире существует какой-то непознанный патриотизм и исключительная национальная нетерпимость (автономность, самость) в карательных вопросах. Унификация проникает в эту область государственного управления в последнюю очередь и с большим трудом, оставляя профессионалам и любителям только возможности для сравнений. Да и сравнительное правоведение с его “сквозным характером” и ролью подготовительной стадии для унификации “пока в меньшей степени используется в публичном праве с его подвижными властными институтами и в большей мере – в частном праве с его диспозитивностью, равенством сторон и устойчивым сходством институтов” [39].

Раздел II

Рим – Русь: трансмиссия права?

Вы мало думаете об истории,
а грифель ее и на вас поднят.

    П.А. Вяземский

Провидению было угодно так распорядиться, что основной, скорый и зримый юридический шлейф был отброшен Римом по ходу Солнца – на Запад. Восточная же ветвь с центром в Константинополе, как образно писал И.А.Покровский, якобы “была обречена на засыхание”[49 - Цит. соч. – С. 187.]. Правда, эта культурная деградация, или усыхание, длилась, вопреки уничижительным эпитетам, без малого тысячу лет – от окончательного отторжения Италии лангобардами в 568 году до завоевания Константинополя турками-сельджуками в 1453 году.[50 - Добавим, что государственным осколком Византии принято считать и Трапезундскую империю, которая была завоевана турками на 8 лет позже, в 1461 году.]

Ясно, что случайным такое долгожительство быть не могло. Лишь важные внутренние причины обеспечивают устойчивость государственного строя и государственных границ. И они были к моменту распада некогда могущественной империи разделены на восточную и западную части, а также сохранялись и множились. Византии осталось богатое юридическое наследство, переработанное к тому же на восточный лад; его можно считать важнейшим условием гражданского мира и государственного единения. А многовековое культурное лидерство Эллады в средиземноморском регионе способствовало добровольному принятию покровительства Константинополя со стороны многочисленных народов-соседей. Само государственное руководство Византии, большинство этнических групп на ее территории, духовенство однозначно ставили на первое место общинный, а не частный интерес.[51 - “Свобода и необходимость, – писал в начале XX века известный романист, – суть основные элементы права. Субъективное право есть свобода, объективное – необходимость… Азия и Европа – страны, права которых различаются по этому признаку. Азия – страна необходимости и объективного права. Европа – страна свободы и субъективного права. Остальные части света не подлежат отдельному рассмотрению. Они или получили свое право от первых или остановились на пороге правообразования”. – Брунс-Ленель, цит. соч. – С. 5.]

Наконец, православный рукав христианства с момента духовного раскола отличался заметной веротерпимостью[52 - Киевская митрополия продемонстрировала это с первых лет своего существования. Как пишет Я.Н.Щапов, “конфликт между Римом и Константинополем, приведший в 1054 г. к разрыву между ними, был чужд Руси. среди подписей митрополитов на соборном акте 1054 г, осудившем римских послов, киевского митрополита нет”. – Щапов Я.Н. Государство и церковь Древней Руси X–XIII вв. – М.: Наука, 1989. – С. 172.]; нет в его “активе” ни крестовых походов за чистоту веры, ни инквизиционных преследований еретиков, ни постыдной торговли индульгенциями[53 - Вот настоящий пример бизнеса, достойный для подражания в рыночных странах. С большим сарказмом прошелся по продаже ордеров на отпущение грехов западными священниками известный отечественный сатирик. “Божественный наместник Христа, некто папа Лев X (1514 год), сильно нуждаясь в деньгах и желая расшевелить эту заглохшую было в его время торговлишку, решил отправить за границу специального человечка, надеясь потрясти карманы состоятельным иностранцам, верующим в святость и непогрешимость церкви. Этот человек, монах Тецель, объехал все германские владения, бойко торгуя там ордерами на отпущение грехов. Он ездил на лошади с двумя ящиками. В одном ящике у него были папские грамоты и ярлыки на отпущение грехов – прошлых, настоящих и даже будущих. В другой ящик монах пихал деньги за вырученный товар. История рассказывает про это арапство забавный анекдот, как один германский рыцарь купил у монаха ордер на отпущение того греха, который он намерен исполнить. После чего, избив монаха и отняв у него ящик с деньгами, скрылся”. – Зощенко М.М. Голубая книга // Избр. произведения в двух томах. – Т 2. – Л.: Худож. литература, 1968. – С. 179.], ни нахальных геополитических глупостей.[54 - В 1493 году папа Александр VI издал буллу “Unter caetera”, по которой Испании и Португалии отдавалось исключительное право на организацию светской и церковной жизни во вновь завоевываемых заморских территориях. Механизм ее реализации виделся чрезвычайно простым, почти гениальным. Папа провел демаркационную линию от Южного до Северного полюса: то, что на Запад от нее, – принадлежит Испании, на восток – Португалии. Булла действует. Нынешним российским реформаторам надобно ездить за консультациями не в Вашингтон или в Давос, а в Лиссабон.]

Непосредственному анализу хода и приемов заимствования Россией римского наследия считаем необходимым предпослать ясность в вопросе, который обычно не замечают либо считают легковесным, само собой разрешающимся.[55 - Зарубежные исследователи видят в данном вопросе сложность, понимают римское право как “правовой порядок, существовавший в римском государстве от основания Рима (753 или 754 гг. до н. э.) до смерти императора Юстиниана (565 г. н. э.)” и находят в его предмете три элемента: а) “Институции…, что… означает краткий справочник или учебник основ”; б) “история римского права” (внешняя – источники – и внутренняя – материальное содержание правовых установлений; в) “пандекты. – наука, изучающая рецепированное римское право, те. римское право, которое было воспринято как правовой порядок в буржуазной общественно-экономической формации”. – Иво Пухан, Мирьяна Поленак-Акимовская. Римское право (базовый учебник). – М.: Зерцало, 2000. – С. 1, 387.] А что, собственно, пришлось наследовать – римское ли право? Для ответа на него напомним в сжатом виде некоторые исторические факты:

а) эпоха непрекращающихся смут, постигшая Рим после царствования Северов (в течение полувека сменилось 17 императоров), вылилась в нравственное богоискательство, а, в конечном счете, привела к победе христианства;

б) чисто римское звено правового развития в Средиземноморье завершается царствованием Константина I[56 - “Понятие “римское право”, – пишет современный итальянский романист, – означает правопорядок, действовавший на протяжении тринадцативековой истории Рима, со времени традиционной даты основания Города (754 до н. э.) до смерти императора Юстиниана (565 н. э.), когда завершилась более чем тысячелетняя эпопея этого правопорядка, что отразилось в знаменитой кодификации, известной под восходящим к средневековым интерпретаторам названием Corpus iuris civilis (“Свод гражданского права”)” (Чезаре Санфилиппо. Курс римского частного права. – М.: Изд-во БЕК, 2000. – С. 6).];

в) к этому времени классическое римское право уже сильно изменилось: “Перенесенное в греческий мир, римское право подверглось влиянию новых начал, дотоле для него чуждых. В этом новом виде осуществилось оно в самостоятельном государстве – Византии. Византия, в свою очередь, доставшееся ей римское наследство, приумножив его, завещала другим народам. Таким образом, на историю греко-римского права можно смотреть с троякой точки зрения: византийской, практической и всемирно-исторической” [40];

г) в третьем периоде “центр политической жизни из Рима перемещается на Восток, в Константинополь. В связи с этим меняется характер юридического творчества; в содержании новых норм права сильно сказываются греко-восточные идеи и традиции” [41];

д) вначале законодательные акты “пишутся на латинском языке; с конца IV века в восточной половине появляются греческие конституции, а с 534 года греческий язык начинает преобладать над латинским” [42];

е) завершение кодификации римского права произошло на восточных землях, поэтому “Юстинианово право само есть уже явление греко-римского права” [43][57 - У романистов XIX века было принято делить римское право на две части: чисто римское и греко-римское. Гранью между ними считалось правление Юстиниана (527–563 гг). См. об этом, к примеру: Римское право. Лекции проф. Дорна. – СПб.: Фонтанка, 92. – С. 20.];

ж) после падения западной части Римской империи два побега (восточный и западный) одной корневой системы (классическое римское право) постепенно дистанцируются друг от друга, перерабатывая начальный нормативный материал в соответствии с национальными особенностями. В результате в Германии свод Юстиниана действовал в весьма измененном виде (usus modernus pandectarum), а византийская правовая ветвь культуры на Западе прямо отрицалась: graeca non leguntur (нельзя ссылаться на греческие законы/тексты).

Таким образом, Древняя Русь имела две возможности рецепирования римского права – с Запада или с Юга. Случился второй вариант. Почему? Ведь оба объекта заимствования (Византия и германские княжества) с географической точки зрения примерно равноудалены от территорий, занимаемых восточными славянами. Да и торговые связи русичи поддерживали на два фронта – с южными и западными (северными) соседями. Где же разгадка причин предпочтения наших предков? Вероятно, существовали еще какие-то дополнительные симпатии к Византии (экономического или культурного характера).

Древнерусские племена и их союзы, скрепленные внешне княжеской властью, в конце I тысячелетия новой эры “славились” не только отсутствием письменности и систематизированного законодательства. Древняя Русь до X века – языческая страна. У наших пращуров появляется счастливая возможность ассимилировать сразу два атрибута государственности той эпохи, два условия межплеменного объединения и мира – законодательство и религию. Купеческие и княжеские делегации замечают и оценивают в южной стране многое: развитые юридические правила; обычаи придворной жизни и придворную титулатуру; великолепие дворцово-храмовой архитектуры и торжественность церковных ритуалов; экономическое могущество империи, лоск властителей и пышность приемов; многоязычие народов и этническую терпимость; мирное сожительство церковных иерархов с монархами… Все дышит благолепием, святостью, спокойствием, долговечностью. Почему не позаимствовать чужие порядки стране со слабой центральной властью? Стране, терпящей бедствия и от постоянных набегов с Дикого поля, и от более организованных западных купцов, и от внутренних междоусобиц.

Таким образом, укреплявшие свою государственность, восточнославянские племена нуждались одновременно в двух строительных материалах – законодательстве и единой религии. У византийского рецепиента было и то, и другое. Но вся штука заключалась в том, что параллельное заимствование обоих рычагов управления населением было не только возможностью, но и необходимостью. Дело в том, что “на Востоке сферы права, нравственности и религии никогда не достигали самостоятельности, так как идея одинакового в каждой из них проявления божественной воли препятствовала их обособлению. Более спокойный и холодный дух западных народов различал рядом с правовыми и нравственными положениями, установленными божественною волею, такие положения права и нравственности, за которыми он очень хорошо сознает их народное происхождение и характер. У греческого народа это деление правовых норм совершилось только в историческое время; римляне же с древнейших времен различали fas (религиозное, священное или откровенное право) от jus (человеческого права)” [44]. К моменту славянских заимствований секуляризация еще не стала заметным явлением в юридической жизни Византии.

Принципы частной автономии и индивидуального самозакония, это кредо западных народов, почти не слышны в светских и религиозных установках Востока. Напротив, “главным основанием нового порядка вещей, обнаруживающегося в греко-римской жизни… должно почитать христианство: признание христианства в империи, допущение его влияния на законодательство составляет поэтому исходную точку для историка греко-римского права”.[58 - А. Энгельман, цит. соч. – С. 51.] Значит объективно было возможным только оптовое рецепирование обоих ингредиентов.

Итак, Древняя Русь приобрела на стороне, у более развитых соседей, две нужные вещи – светское законодательство и православие. Тем самым дорога к римскому праву пролегла через христианские заповеди. Этот факт можно и нужно списать на частное проявление исторической закономерности. Но, как часто бывает, в строю объективных процессов находится место и субъективным вкраплениям, ускоряющим дело. Официальное вхождение Руси в христианский мир совпало с династическими играми и расчетами. “Княгиня Анна – сестра византийских царей Василия и Константина – была выдана замуж за князя Владимира, заинтересованного в установлении династических связей с Византией. Согласно Повести временных лет, Владимир в противном случае грозил даже пойти походом на Константинополь.

Единственным условием для заключения брака, выдвинутым греческими царями, было принятие князем Владимиром христианского крещения. Это условие, по-видимому, сыграло решающую роль при утверждении князя в решении принять христианство и крестить Русь” [45]. С официальным принятием христианства нормой жизни в княжеских семьях становится греческий язык, подкрепляемый систематическим завозом византийских невест. Гречанками были матери князей Всеволода и Владимира Ольговича, Даниила Галицкого, Святополка, Ярослава и Мстислава Владимировичей, Василька Романовича, Владимира Мономаха и др.

Фактически христианство распространилось на Руси значительно раньше официального церемониала 988 года, вошедшего в исторические летописи. Первые религиозные наставники из Константинополя оседали на наших землях еще в середине IX века – при императоре Василии I (867–886 гг.) и патриархе Фотии (858–867 гг.). Эти посланцы принесли на Русь вместе с новыми религиозными порядками и новую правовую систему. Не случайно самые ранние упоминания о законодательстве восточных славян относятся к этому же периоду (Договор Олега с греками 911 года, свидетельства Прокопия Кесарийского). А что оно собой представляло, греко-римское право, к началу ре-цепирования?

Научная традиция, взращенная на архивных летописях и списках, относит к важнейшим греко-римским законам следующие:

а) Номоканон – основной источник церковного права в Византии. Полагают, что основная заслуга в его создании принадлежит юристу из Эмисы Афанасию Схоластику (сама фамилия, или прозвище, ассоциировалась в те времена с профессией адвоката или юрисконсульта). Структурно в первой редакции состоял из 22 титулов, в которых излагалось содержание 153 новелл Юстиниана. Сочинение Схоластика вышло в свет около 572 года и было в употреблении до XII века. На Руси греческий Номоканон начал работать как нормативный вспомогательный источник лишь с XI века (наиболее известен как Кормчая книга в Ефремовской редакции);

б) Эклога – законодательный свод Византии VIII века, в основном светского характера. Издан при императоре-иконоборце Льве Исавритянине (авторство приписывается и Константину Капрониму) в 740 году. По содержанию представляет собой извлечения из Юстиниановского свода с добавлением вновь изданных уставов;

в) Прохирон – светский законодательный акт конца IX века (между 870 и 879 годами). Представляет краткое руководство для судей Византии;

г) Базилики (в другой транскрипции – Василики) – переработанный свод Юстиниана на греческом языке из 60 книг. Был издан в эпоху правления Льва Мудрого (886–911 гг.), но до нас дошел в отрывочном виде. Нет ни одной рукописи, которая бы содержала все книги Василик, хотя известно, что полный манускрипт ходил по рукам в эпоху Средневековья; им пользовался в XVI веке Куяций. Представлял собой итог своего рода кодификации; после его издания юридическую силу сохранили лишь те положения из Corpus Juris Civilis, которые вошли в Василики;

д) Шестикнижие Арменопула – свод позднего (XIV в.) византийского права из 6 книг, составленный судьей из Фессалоник Константином Арменопулом в 1345 году;

е) кроме того, на территориях Западной империи и ее сателлитов действовали в несистематизированном виде многочисленные императорские акты (например: новелла императора Маврикия о смертоубийстве), а также хрисовулы – торжественные императорские постановления, или конституции, известные под названием прагматических санкций (sanctiones pragmaticae). Кстати говоря, и юстиниановский Corpus juris civilis вступил в силу на территории Италии по просьбе папы Вергилия, что было оформлено особой конституцией – sanctio pragmatica pro petitione Virgili.

Этот богатейший нормативный материал и хлынул на благодатную славянскую почву. Наибольшей востребованностью, особенно в X–XI вв., выделялся Номоканон, и причины предпочтения понятны:

а) как памятник церковного права, он более всего был созвучен идее христианизации[59 - Как пишет А.Вологдин, “на Руси римское право утвердилось вместе с христианством, а потому его влияние длительный период прослеживается более в церковных нормах, нежели в светском законодательстве. Лишь с XV века усиливается влияние публично-правовых элементов римского права”. – Вологдин А. Римское право в современном юридическом образовании // Высшее образование в России. – 1999. – № 5. – С. 69.]; б) самый культурный слой древнерусского общества, к тому же владевший письменностью, представляли священники (на их долю выпала славная работа – перевод, переписывание, истолкование, распространение, пропаганда византийских установлений, в первую очередь канонического характера).

По мере укрепления княжеской власти, при собирательстве земель возникает нужда в светском законодательстве, и в списки все чаще попадают Эклога и Прохирон. Практически не встречаются в древнейших русских памятниках ссылки на Василики (вероятно, из-за громоздкости, пока непосильной для русских толмачей, или, как полагает протоиерей Цыпин, по той причине, что не были переведены на славянский язык и не вошли в Кормчую книгу)[60 - Кормчая книга в русском церковном праве // Древнее право, № 1(2). -1997. – С. 87.]. И уж совсем незаметно влияние Шестикнижия. Это и понятно: в XIV веке благодарный московско-киевский ученик настолько окреп, что был в состоянии самостоятельно изготавливать феодальное законодательство. Что же касается южных славян, то там творение Арменопула имело многовековой спрос – в Бессарабии Шестикнижие Арменопула применялось даже в XX веке.

Первые законодательные памятники русичей, помимо инвокаций[61 - Традиционно помпезные обращения к Богу, призывы Всевышнего в свидетели благости закона, порядочности намерений власти.] с прилежанием первоклассника пестрят ссылками на византийский фундамент. Вот беглый перечень: а) в статье 4 Устава князя Владимира Святославича о десятинах, судах и людях церковных говорится: “И по том возрех в греческии номоканун и обретох в нем, юже не подобает сих тяжь и судов судити князю, ни бояром, ни судьям его”[62 - Здесь и ниже цит. по: Российское законодательство X–XX веков. – Т 1. Законодательство Древней Руси. – М.: Юрид. литература, 1984. – С. 140.];

б) в первой статье Устава князя Ярослава о церковных судах также упоминается “греческыи номоканун” и предписано им руководствоваться “по всем городом и по всеи области, где християнственое” (с.168); в) византийский первоисточник оговорен и в Уставе великого князя Всеволода о церковных судах, и о людех, и о мерилах торговых (“а се изъобретохом в греческом номоканоне”. – с. 250); г) “судити суд свои, суд святительски по святых отец правилу, по манакануну” предписывалось “нареченному на архиепископство Великого Новагорода и Пскова священному иноку Феофилу” по ст. 1 Новгородской судной грамоты (с. 304)…

Этот перечень верноподданнических кивков в сторону Византии служит в нашем представлении самым сильным противоядием от норманнской теории происхождения юридических порядков на Руси, в том числе от самых ядовитых ее адептов. К примеру, современный американский профессор РПайпс утверждает, что “первое государство восточных славян появилось как побочный продукт в результате торговли двух иностранных народов – скандинавов и греков” [46]. Такие ультрапримитивные мысли характерны (и должны быть характерны) именно для американцев, переживающих чувство собственной исторической неполноценности: рождение Северо-Американских штатов состоялось уже в Новое время как результат банальной колонизации пришельцами из Старого Света, большею частью с сомнительной репутацией. Гордиться чинностью происхождения, добротной этнической подкладкой, государственной самостоятельностью коренного населения уж точно не приходится – слишком много очевидных и свежих аргументов. Вот где твердая почва для суждений о том, что государство (США) может выглядеть незаконнорожденным побегом, “побочным продуктом” усилий по уходу от ответственности огромной массы авантюристов и уголовников.

Конечно, сакральная и юридическая культура Византии была привита не на пустое место. У подвоя – восточнославянского этноса – был уже свой фундамент религиозной и правовой ментальности. Речь о ранних формах человеческого общежития, то есть архетипе, который медленно эволюционирует, но и долго живет. Подразумевается огромный пласт культурных отложений – поговорок, сказаний, религиозных мифов, легенд, пословиц, сказок, преданий, а также длинный ряд языческих богов (Сварог, Макошь, Перун, Род, Дажьбог, Хорс, Велес и др.). В них хранятся истоки обычного права Древней Руси, в них нужно искать корни по-иному необъяснимых юридических предпочтений наших пращуров. Несмотря на то, что официальная историография признает в качестве первых достоверных сведений об обычном праве русичей только договоры X века, свидетельств более ранней юридической истории на нашей земле много: а) в самом Договоре Олега с греками 911 года говорится как о существующем “законе русском”; б) достоверно известно, что еще до возникновения Киевского государства на его и сопредельных территориях существовали такие политические образования, как Куявия, Славия и Артания (VIII век), и племенные союзы во главе с Божем и Маджаком (IV–VI века) – неясно лишь, были это полноценные государства или родовые объединения [47]; в) сегодня ученые говорят о еще более раннем государстве восточных славян – Русколани во главе с Бусом Белояром (II–III век), существовавшем в рамках Черняховской культуры [48]; г) архаическое обычное право русичей медленно реконструируется в относительно новых для исследуемого феномена регионах – по раскопкам на Южном Урале (город-храм Аркаим) и Кольском полуострове (гора Нинчурт); д) лингвистическая экспертиза текстов “Велесовой книги”, “Книги Бояна” и других мифологических источников показывает, что “праславянская лексика VI в. уже содержала все основные понятия, относящиеся к суду и судопроизводству; суд, закон, право, правда и т. п. Она отражала также и систему представлений, связанных с правонарушением и наказанием” [49]; е) Прокопий Кесарийский еще в VI веке писал, что у посещаемых им славян “вся жизнь и законы одинаковы” [50].

Эти данные, безусловно, свидетельствуют о том, что до рецепции греко-римского права у восточных славян давно шел внутренний процесс правогенеза, имелась устная (и, возможно, письменная) кодификация обычного права. В чем же дело, откуда нужда заимствования? Просто греко-римские стандарты оказались более совершенными, а, главное, пригодными для регулирования разросшегося товарного оборота и усиления светской власти. Тут уж языческие авторитеты – Сварог или Дажьбог, Перун и Велес – делу не помогут. Не нужно лишь ничего абсолютизировать. Языческая мифология и обычное право восточных славян играли, как и полагается, важную правообразующую роль. Без них византийская прививка была бы невозможна. Столь же состоятельна мысль о существенном влиянии варяжских порядков, прежде всего торговых, в новгородских и псковских феодальных республиках, и юридических регламентов Золотой Орды в центральных землях.

Отстаивая живучесть и производительность древнеславянского архетипа, не стоит исключать влияние соседей. Оспаривая мысли о механическом восприятии скандинавской юриспруденции, неразумно искать только азиатские корни нашего прошлого.[63 - Так поступал создатель евразийской концепции Г.В.Вернадский. В его понимании ранняя Россия более обязана Востоку, чем Западу, и вообще церковная Русь якобы подчинялась Тмутараканской архиепископии, а не константинопольскому патриархату (Г.В.Вернадский. Начертание русской истории. – Прага, 1927. – Ч. I). Забавно, что позже этот исследователь эмигрировал еще западнее, в США, и там основал собственную школу русской истории азиатской (восточной) ориентации.] До самого последнего времени вся правящая элита России поклонялась одной иконе – вашингтонской. В связи с этим еще более забавны следующие геополитические и общекультурные миниатюры. На Кавказе, около дагестанского города Избербаш, природа сложила из горных пород тысячетонный профиль АС.Пушкина При этом великий национальный поэт смотрит прямо на Восток. Вот незадача для реформаторов и токующих рядом СМИ – как развернуть горный массив в нужном геополитическом направлении? Пересмешник и одновременно философ Диоген, предвосхищая бархатное поклонение восточных европейцев XX века Статуе Свободы в Гудзоновом заливе, оставил нам импозантный намек. Как свидетельствует известнейший историк античной философии, проходя мимо женщины, благоговейным образом распростершейся перед статуей Бога, Диоген предупредил ее: “Бог вездесущ! Ты не боишься, что он зайдет сзади?” [51]. Как верно пишет Олег Иванович Чистяков, “древнерусское законодательство выросло из обычного права, а обычаи уходят корнями глубоко в историю народа. Да, в древнерусском праве встречаются нормы, аналогичные западноевропейским. Иногда здесь имело место и заимствование. Однако чаще сходные нормы порождались просто сходными общественными отношениями” [52].

При всей источниковедческой недосказанности ясно одно: процесс обогащения древнерусского обычного права византийским был длительным, сложным и не вполне односторонним.

1. О длительности. Казалось бы, при развитом торговом обмене, религиозном и династическом любопытстве, переходящем в интерес, надо было поступать русичам по банальным правилам современного промышленного шпионажа; перевели оптом Corpus Juris Civilis – и вся недолга. Ан нет: медленно, в несколько столетий, с приливами и откатами, с непременной переделкой, транспортировались на русские просторы юридические порядки южан. Судорожного голодного сглатывания импортной пищи не было. Знать были тому веские причины. Мы видим их в следующем:

а) у рецепиента и потребителя не было тождественных (пригодных для прямого законодательного заимствования) условий – социально-экономических, культурных, военно-политических… Ритуальные ссылки на византийские истоки не должны смущать сегодняшних историков права и простых читателей; древнерусская элита властвовала на иной почве, не могла игнорировать пространственно-временные и социальные координаты, механически копировать греко-римские нормативы;

б) между Константинополем и политическими центрами Древней Руси (Киев, Новгород, Суздаль и пр.) не существовало любви или хотя бы постоянных симпатий и доверия. Стороны преследовали свои интересы, дошедшие до нас русско-византийские договоры должны рассматриваться как своеобразный компромисс двух политико-правовых систем (относительно развитой и зарождающейся, чаще именуемой варварской ступенью развития), как настороженное перемирие соседей, чьи владения вдруг стали пограничными. Хорошо пишет об этом В.И.Сергеевич: “На составителях договоров лежала обязанность обезопасить Константинополь и его окрестности от русских гостей, обычаи которых угрожали безопасности греческих подданных” [53]. Прямое влияние бранных дел на нормативную ассимиляцию подмечали и другие известнейшие историки отечественного права [54];

в) весьма вероятно, что на территории Древней Руси к моменту первых юридических заимствований существовала своя нормативная система, сердцевину которой составляли обычаи предков (“имяху обычаи своя и законы отецъ своих и преданъ, каждо свой норов”), – и эта архаическая смесь еще удерживала в состоянии гражданского мира консорциум восточнославянских племен. Тем самым имеющаяся база и простая предусмотрительность противодействовали сооблазнам полного, механического переноса чужих правил;

г) вне сомнения, у княжеской власти был и другой вариант выбора – юридические обыкновения Запада и Скандинавии; отрицать нормативное влияние с этих географических направлений было бы негожим, ненаучным и несправедливым.[64 - Б.Д.Греков давно показал существенную близость нормативных правил Древней Руси и Польши. См.: Б.Д.Греков. Киевская Русь. – М., 1953.] И поэтому абсолютной переписи византийского права быть не могло;