Масон

Мы наблюдали за парнем минут десять: скорее всего его что-то спугнуло, либо он не сумел мобилизовать в себе достаточную решимость. Он медленно развернулся и вялой походкой поплелся вглубь арки, потом раздался хлопок калитки в железных воротах.

– Александр Георгиевич, – обратился ко мне Володя притушенным голосом, – вы случайно не видели того парня в нашем дворе раньше.

Я напряг память, но в ней образовалась "черная дыра", что-либо интересное, имеющее отношение к вопросу Владимира, найти не удавалось. Скорее всего, я никогда не видел этого парня раньше, но в делах следственных никогда не стоит спешить – образ преступника может всплыть в памяти неожиданно, скажем, во сне. Однако то, что это именно тот человек, имеющий отношение к предыдущему поджогу автомобиля, у меня не вызывало сомнения. Седьмое чувство – интуиция – подсказывало такой вывод. Иначе от чего же так воспрянула "тревожность"? Я даже, не желая того, поджал слегка правую ногу, словно делая стойку, как красный сеттер на охоте на манящую дичь! Хорошо еще, что собачий инстинкт и охотничий азарт не повел меня дальше: не ровен час, я бы "омочил" край книжного шкафа на глазах у Владимира. Сила перевоплощения лишь дремлет в нас до поры, до времени и выскакивает, как правило, неожиданно, выделывая непредсказуемые фортели.

– Володя, на первый взгляд: я этого парня не знаю, но подождем, может быть, что-то и припомнится. Уж очень он "смазанный" какой-то, память не может зацепиться за характерные признаки. Необходимо время для обдумывания, для воспоминаний…

– Да, спешить мы точно не будем, но последить за двориком имеет смысл. Я хорошо выспался в самолете, а потому подежурю немного. А вам, Александр Георгиевич, не худо было бы выспаться основательно, отдохнуть, как говорится…

В квартире Владимира было достаточно комнат, а в них спальных мест – каждый мог выбрать себе помещение по вкусу. И я, устроив поудобнее Олежека, все еще сильно грустившего, прилег на диване в кабинете, где уже так долго работал над книгой. "Злоумышленник", только что засветившийся во дворе, быстро исчез – не сильно занозив мою память, оставив дедуктивные помыслы в покое. Меня волновали более интересные ассоциативные построения: я никак не мог понять почему состоялось предательство Ордена Тамплиеров именно на земле Франции, а не Англии, например? Что-то здесь не так, какая-та тайна существует, причем, если она глубинная, то связана с генетическими свойствами. А правильнее сказать, все определялось Волей Божьей!..

Такой вопрос терзал меня даже больше, чем реальная жизнь, непосредственно касающаяся моего жизнеобитания. Вот это и казалось мне странным: я же не профессиональный историк, мне нет дела до раскопок курганов былой славы различных народов, заселявших когда-то самые отдаленные или очень близкие уголки планеты. Я – всего лишь "литературный хлюст", почесывающий себе бока, забравшись ненароком в историческую берлогу. Я, словно зажравшийся медведь, удобно расположился на зимнюю спячку в тепле художественного вымысла. Для меня "моя литература" – сугубо индивидуальная игра, позволяющая без особых энергетических затрат пережить еще несколько придуманных мною самим жизней. В волшебный театр я по своему выбору приглашаю, или затаскиваю за уши угодных мне актеров и тем наслаждаюсь. А до исторической правды мне нет никакого дела. Честно говоря, и до будущего читателя мне нет никакого дела: нравится, – листай мою книгу, а на нет – и суда нет!

Мой неустойчивый ум вдруг качнуло в сторону лирики: Иван Бунин – любимый поэт и писатель – явился издалека. Совершенно отчетливо в памяти всплыла строфа из его стихотворения "Памяти друга". "И ты сказал: "Послушай, где, когда я прежде жил? Я странно болен – снами, тоской о том, что прежде был я Богом… О, если б вновь обнять весь мир я мог!" Сравнивать себя с Богом даже в снах – это, слов нет, грандиозная наглость! На такое я, наверное, не способен… Но Иван Бунин опять мне помахал ручкой, усмехнувшись коварно. "Ты верил, что откликнется мгновенно в моей душе твой бред, твоя тоска, как помню я усмешку, неизменно твои уста кривившую слегка, как эта скорбь и жажда – быть вселенной, полями, морем, небом – мне близка!"

Теперь я осознал алгоритм моего первобытного мышления, общения с исторической правдой, художественным вымыслом, дедуктивным методом раскопок истины. Завязавшийся неожиданно детектив, оказывается, я распутывал не с помощью логики сыщика, а благодаря тому, что называется "аналогия". Аналогия рождалась в моей голове сама собой. Я давно научился уважать такие "пришествия": нельзя ничего отбрасывать, все нужно постигать максимально глубинно! Для того приходится прибегать и к контрастам. Вот он – мой метод, дарованный Богом.

Теперь "аналогия" швырнула меня в объятия "поэтической аллегории": на этом поприще шпаги скрестили Бунин и Набоков – оба замечательные поэты, изгнанники, мученики! Именно у корифеев русской поэзии мой совершенно анархический вымысел заставил память искать помощи. От Бунина пришли строки: "Настанет день – исчезну я, а в этой комнате пустой все то же будет: стол, скамья да образ, древний и простой. И так же будет залетать цветная бабочка в шелку – порхать, шуршать и трепетать по голубому потолку". Набоков, всегда топтавшийся по следу Бунина, предложил свой вариант: "И немой, в лучистой одежде, я рванусь и в чаще найду прежний дом мой земной, и как прежде дверь заплачет, когда я войду. Одуванчик тучки апрельской в голубом окошке моем, да диван из березы карельской, да семья мотыльков под стеклом". Я-то видел почти органическую связь двух вариантов поэтических аллегорий, раскрывающих душевные муки поэтов. Мне казалось, что они вскрывали универсальные переживания человека, живущего в любую эпоху, в любой стране. А вот что делать с читателем? Как он будет выпутываться из лабиринтов фантазии, нагороженных автором? Захочет ли он принимать на себя муки творчества, учитывать особенности его индивидуального метода?.. Может быть, читатель отмахнется рукой от всей этой галиматьи, а автора постарается признать сумасшедшим…

Я махнул рукой на твердолобого читателя и вновь соскользнул в историческую тьму – в тьму тараканью… "Не было никаких оснований для подозрений короля Франции Филиппа IV в несправедливом отношении к Ордену Тамплиеров. Главные резиденции ордена были разбросаны по всей стране. Еще 12 октября 1307 года мастер тамплиеров Жак де Моле был удостоен чести приглашения самим королем на торжественные похороны принцессы Катерины. Она была женой брата Филиппа IV, Карла Валуа.

На следующий день Гийом де Ногаре – доверенное лицо короля и большой мастер по тайным акциям – приступил к основной фазе выполнения коварного плана. Основой для разгрома тамплиеров было ложное обвинение в том, что рыцари "плевали на святой крест" и были подвержены содомии, ереси – "похабным поцелуям" новичков, принимаемых в орден. Членов братства арестовывали по всей Франции одномоментно, неожиданно и массово – "стригли под одну гребенку" весь состав ордена. Папа Климент V направил королю свой формальный протест, ибо только церковь имела право заниматься разбором прегрешений своих непосредственных подданных – членов монашеских орденов. Но у короля Франции были собственные резоны. Такие резоны стоило расшифровать повнимательнее, именно для того я и нырнул в историю Франции глубже.

Около 700 года золотые деньги исчезают, правильнее сказать, их последовательно заменяют серебряными. Оборот денежной массы быстро пошел счетом на миллионы. Нельзя забывать, что города и села Франции был набиты втугую рынками и лавочками. Больше всего торговали крестьяне: власти вынуждены были издать специальную грамоту. В ней говорилось: "Должно в городах и городках следить за крестьянами, что несут на рынок печеный хлеб, мясо или вино. Должно помешать им обманывать покупателя". Я даже вспомнил картину Лепренса из Лувра – "Рынок скота в Онфлере" Такой рынок даже в 1823 году привлекал многочисленное число крестьян из края Ож и верхней Нормандии. Полотно – живописное, дающее определенное представление о порядках в здешних местах. Конечно, фигурами весьма колоритными были потомственные купцы, но евреи по-прежнему действуют активно, их колонии можно встретить в Арле или Ниме, в Майнце, Вердене. Во времена рыцарства Филиппа на таких рынках вовсю торговали рабами-пленными, много среди них было выходцев из славянских краев. Наших собратьев потом вывозили в мусульманскую Испанию, значит и там дал рост славянский генофонд. Византийская империя для торговцев-евреев была практически полностью закрыта, но они двигались с товаром, огибая ее через Египет, Сирию и достигали даже Индии и Китая. Набирали силу и купцы итальянские, скандинавские. Примечательно, что не в Европе, а именно в России и Скандинавии сохранилось до нынешних времен более 200 тысяч мусульманских монет. Они прочерчивают известный "пунктир" торговых путей и застревают именно там, где была плохо налажена чеканка собственной золотой и серебряной монеты. У французских тамплиеров были большие запасы золота, серебра, драгоценностей"…

Я невольно ойкнул от возникающих понятийных ассоциаций: "миром, как ни крути, правит металл". И эта "зараза" завелась, оказывается, очень давно. "Металлу" подвластны и короли, и крестьяне, и купцы различных национальностей. Я встал, влекомый желанием взглянуть из окна во двор: "потертого мужика" там не было, но зато двор битком был набит дорогими иномарками – а это уже повод для раздора, классовой агрессии, простолюдинского мщения… И я вернулся к своим прежним размышлениям, несколько изменив общую социальную ориентацию. Мне мерещилась в виде яркой, мерцающей кровавой сущностью кривая – "инверсия биологических циклов", давно доказанная учеными. К 850 году был достигнута "вершина" такого графика. С 950 по 1350 годы – обозначился медленный подъем кривой и стремительный спад – вниз через две ступени с 1350 по 1450 годы. Короли Франции, наверняка, чувствовали эти процессы не только карманом, но и печенью. Но власть пытались бороться с ними каждая по своему. Действовало и веление биологического начала – собственный индивидуальный и национальный генофонд…

Ко мне приперлось новое видение!.. "Тьма была непроглядная, но еще страшнее и мучительнее действовала вонь, исходящая от потока нечистот, сливавшихся по каменному желобу в "гальский мешок". Так называли особую камеру – зарешеченную каменную яму, куда сажали особо важных преступников. Сюда по открытому желобу транзитом стекали экскременты, моча, рвотные массы, отработанная вода со всей тюрьмы. В "мешке" томилось несколько рыцарей-тамплиеров, уже давно арестованных и теперь – с 13 октября по 22 ноября 1307 года – подвергаемых страшным пыткам. Тюремщики поставили цель – любыми методами вырвать подтверждающие свою версию признания. Многие из мучеников, многократно рисковавшие жизнями на полях сражений, прошли через "гальский мешок". Другие висели прикованные на цепях вдоль подземелья, не имевшего окон, освещения, притока свежего воздуха. Доброкачественная пища была недоступна узникам. Все они в результате искусно спланированной акции в одну ночь были вырваны из рядов самой мощной в Европе религиозно-военной организации, обладавшей огромными материальными ресурсами и отборными рыцарскими подразделениями. Не делалось различие ни для самих рыцарей, ни для их оруженосцев, священников, слуг, наемных служащих. Невероятным было то, что как члены духовного ордена они не подлежали аресту и пыткам, но об этом инквизиторы на время забыли. Исключение было сделано только для Жака де Моле – Великого Мастера Тамплиеров.

Вся "некрасивая операция" была задумана королем Франции Филиппом IV по прозвищу именно "Красивый". У власти уже был опыт проведения подобных акций: в порядке тренировки, 22 июля 1306 года по приказу короля были арестованы все евреи, проживавших во Франции. Тогда в угоду королю из них вытрясли золото, а затем выслали из страны. Слава Богу, что "избранный Богом народ" никто не мучил пыточными клещами.

Сейчас в подземелье раздавались леденящие душу крики пытаемых без всяких ограничений. Дыбы были расставлены в середине подземелья, сюда добавили освещения, чтобы и остальные, дожидающиеся своей очереди, могли "любоваться" творчеством палачей. Мучеников приковывали к специальным решеткам или прямо растягивали на дыбе. Главным приемом, подвигающим к "откровенной беседе", оставалось тюремное "ноухау": смазывали ноги маслом и обкладывали углями – кожа, мясо и кости сгорали. Когда кости отваливались, то палачи шутили: "Прихвати их с собой на память, рыцарь"! Раскаленными щипцами палач вырывал любой участок плоти, в том числе и половые органы…

Обвинения были абсурдными – палачи утверждали: "В Ордене отрицали Бога, Христа, Деву Марию, совершали "поцелуи бесстыдства", лобызали губы, пупок, пенис, ягодицы приора, мочились, плевали на святой крест". Камнем преткновения стали обвинения в поголовном мужеложстве членов рыцарского ордена. Тот, кто не признавался, относился в разряд "неисправимых". Пятьдесят тамплиеров было сожжено в Париже только в один день как "неисправимые еретики".

Все должно было завершиться публичным признанием Великого Мастера. Действо наметили на 14 мая 1314 года возле собора Нотр-Дам, куда пригласили аристократов Франции, высших прелатов Церкви и именитых граждан. Перед собором высилась большая трибуна, на нее под руки ввели Великого Мастера, следом взошли сопровождающие – прецептор тамплиеров Нормандии Жофруа де Шарни и еще два высших функционера Ордена. Вокруг толпилась масса народа, плотным, удушающим кольцом вокруг помоста сгрудилось воинство короля.

С края помоста Великий Мастер взглянул на яркое, ласковое весеннее солнце, способное разбудить в душе только чистые чувства. Скорее всего, в душе шевельнулись самые рельефные для любого человека воспоминания детства – "те радости и муки без причин, та сладостная боль соприкасанья душой со всем живущим"… Де Моле вспомнил свой славный путь неустрашимого воина. Где-то вдалеке, на искрящихся проникновенной голубизной небесах рыцарь увидел отблески лиц уже убиенных товарищей, доверивших ему свои жизни. Он, вероятно, подумал: "Настанет день – исчезну я"… Потом, наверняка, вспыхнул яркий свет перед глазами: "И немой, в лучистой одежде, я рванусь и в чаще найду прежний дом мой земной"… После недолгого замешательства рыцарь обратился с краткой, но проникновенной речью, неожиданной для заказчиков и организаторов позорного судилища… "Полагаю, что до того как моя жизнь будет скоро оборвана, необходимо сказать правду. Содеян великий обман! Перед Богом признаюсь, что на мне лежит величайшая греховная вина. Моя греховность состоит в том, что страшась пыток, я согласился признать лживые обвинения… Я заявляю, что Орден ни в чем не виноват! Его чистота и святость неоспоримы! Все рыцари, что отказались от своих признаний сожжены заживо, но смерть не так страшна, как признание в страшных грехах, каких никогда не совершал! Мне даруется жизнь, но ценой бесчестия: жизнь не стоит такой цены!.. Я без сожаления ухожу из жизни, если эта жизнь покупается ценой нагромождения одной лжи на другую!"

Поднялась страшная и позорная суматоха: все тамплиеры, находящиеся на помосте тоже успели прокричать свое отрицание вины, утверждая чистоту Ордена. Их быстро стащили с помоста, но им уже было на все наплевать: "Здравствуй, смерть! – и спутник крылатый, объясняя, в рай уведет"… Королю надлежало готовить новую – теперь уже заключительную акцию – казнь. Она состоялась скоро – на маленьком острове посреди реки Сены, пронизывающей Париж, унося из пределов столицы Франции массу человеческих нечистот. К месту несправедливой казни люди доплывали на лодках, чтобы на весь остаток жизни запечатлеть святость тамплиеров и трусливое вероломство светской власти, идущей рука об руку с продажной верхушкой католической церкви!..

Костер был сложен из сухих дров, дыбы казнимые подольше мучились в огне, не успев быстро задохнуться от дыма. Де Молье и Шарни до последнего мгновения сознания выкрикивали проклятия королю Франции. Коварный лжец был проклят до четырнадцатого колена – скорая смерть предрекалась и папе – Клименту V.

Скорее всего, Бог услышал те страшные возгласы страдальцев за истину: Климент V умер в апреле следующего года, Филипп IV – в ноябре. "Господь отверзает очи слепым, Господь восставляет согбенных; Господь любит праведных".

Передо мной прошли печальные картины преследования тамплиеров во Франции в течение шести с половиной лет. В других странах такого не было, там были заложены основы для формирования тайного общества взаимопомощи и выручки – одной из будущих сильнейших ветвей системы международного масонства

Теперь требовалось проштудировать события, захватившие другие страны: стрелы моих чувств, спотыкающейся фантазии повлекла суровая Англия и Шотландия. Здесь по отношению к тамплиерам все было иначе!…

Молодой король Эдуард II взял бразды правления в свои руки, но управлял подданными не очень резво и мудро. С юных лет он питал порочную страсть – тянулся к однополой любви. Его любовники по существу и управляли Англией вместо слабовольного короля. Он рад был смерти отца, потому что она развязала ему руки: он мог выплеснуть в полной мере свою любовь на молодого человека Пьера Гавестона.

К счастью, у Эдуард II хватило ума и решительности не пойти на поводу у папы римского Климента V и не начать громить тамплиеров. На фоне памяти о собственном посвящении в рыцари, происшедшем в храме тамплиеров, получение папской буллы "Pastoralis Preeminentae" 15 декабря 1307 года не тронуло короля глубоко. Эдуард II не спешил выполнять предписания папы и не стал суматошно арестовывать рыцарей-тамплиеров. Им была дана возможность скрыться и увезти свои богатства, сжечь секретные бумаги. Удалось арестовать только несколько человек, но многим из них тут же устроили побег из тюрьмы. Король, сославшись на то, что в английском судопроизводстве не используются пытки, отказался прибегнуть к "допросу с пристрастием" арестованных тамплиеров. И даже когда папа прислал своих маститых "пытальщиков", их усердие было ограничено строго регламентированными допросами с тремя степенями физического воздействия на заключенного. Впоследствии такие степени испытания вошли в практику масонской обрядности.

Двадцатичетырехлетний король Англии женился на дочери французского короля – на двадцатилетней принцессе Изабелле, в скором времени получившей прозвище "английской волчицы". Она вынуждена будет бороться за свою честь: ни одна женщина не прощает мужу увлечение фаворитами. Законная супруг на известных условиях способна простить мужу лишь увлечение фаворитками! Молодая королева Англии, с бурлящей в ее жилах кровью француженки, встала во главе заговора против мужа.

Заговорщики для начала изловили Пьера Гавестона: в горах Блэклоу ему отрубили голову 1 июля 1312 года. Однако через некоторое время король отыскал себе нового фаворита, и кавардак во власти возобновился. Судьбу Эдуарда II, скорее всего, решило проигранное им сражение Шотландскому войску у Баннокберна в 1314 году. Роковое совпадение: примерно тогда в Париже сожгли на костре инквизиции Великого Мастера французских тамплиеров Жака де Моле.

У Англии еще будет много проигранных боев с шотландской армией. Сказалось отсутствие опытных рыцарей в Английском войске, поскольку рыцари-тамплиеры перешли на службу к шотландскому королю. Видимо, это и имело решающее значение"…

Я вспоминал кусочки текста из своей книги и невольно нащупывал понятийную связь тех далеких исторических событий и нашей детективной истории. Чувствовалось, что такая связь существует, но пока она не желала четко определяться. Прежде всего, было необходимо понять: на каком уровне логической сцепки следует начать ее исследование?

Хотелось надеяться, что во всей нашей сегодняшней жизни имеются ростки каких-то специфических явлений, которые ведут людей, восприимчивых к социальным факторам, в определенном направлении. Здесь, как мне казалось, опять-таки должно учитывать генетические свойства личности, определяющие мотивацию поступков. Но что главное определяли генетические свойства: холодный интеллект или горячность эмоций? Ведь любому думающему существу понятно, что если человек голоден и у него нет средств к существованию, то он примет решение как-то себя спасать. Однако один будет спасаться за счет другого, причем, не остановится перед соблазном именного этого другого и принести в жертву своим интересам. Другой человек будет искать легальные средства для обеспечения собственной выживаемости. А, может быть, за одно подумает и о том, как помочь ближнему. Но окраска процесса осмысления и завершающего поступка будет все же эмоциональная. Короче говоря, мне было интересно додуматься до того, что же могло подвигнуть "ночного гостя", случайно или планово вторгшегося в детективную историю, к агрессии? Одно дело, если агрессия была немотивированная – тогда он просто сумасшедший. Другое дело, если имеется мотив для свершения преступления. Как ни крути, но все сводилось к тому, чтобы выследить этого молодого человека, и задать ему вопрос, как говорится, в лоб. Почему-то хотелось самому выполнить такую задачу, без привлечения милиции.

Вдруг – в мозгу проблеск!… Яркий, дерзкий, вздорный!.. Мне показалось, что я уже где-то видел того субъекта… Но где это было?.. Стал перебирать все известные мне злачные места: их было немного, все вокруг моего дома, да жилья моих знакомых… И тут – вот уж воистину, не знаешь где потеряешь, а где найдешь! – я вспомнил анекдот на профессиональную тему: "Врач-сексопатолог – видимо, Щеглов. Он тут живет в доме на углу, я его часто встречаю на улице – быстрый, стройненький шибздик, но с большими амбициями, скорее всего! Так вот, профессор-шибздик ведет прием: пара пациентов уже прикинулась дуриками и не заплатила утомленному профессору гонорар за осмотр члена и консультацию по поводу поведения пещеристых тел внутри этого члена. Но каждый зарабатывает, как может! Профессор делает деньги на том, что заставляет снимать штаны незнакомых мужчин и женщин, а пациент пытается экономить, то есть динамить профессора. Предположим, что по женской линии такая раскрутка еще как-то оправдана – хоть какой-то интерес, любопытство можно удовлетворить. Но мужики-то при нормальной сексуальной ориентации совсем не интересны… Однако я отвлекся… Снова все по порядку: утомленному Щеглову пациент заявляет, что у него перестал стоять член, на что врач раздраженно отвечает: "А вы что же – сношать меня явились?"… Дело конечно не в существе анекдота и не в "народном термине", мало подходящем к литературному языку. Суть в том, что мостик перекидывается к некоторым обстоятельствам, высветившим того парня: я вспомнил, что видел его в поликлинике, где сидел рядом с ним в очереди на прием к врачу. Что из этого следует? Только то, что если выспросить у врача о том дне приема, то он и выведет нас на злоумышленника… Гениальная мысль! Вот так от "члена" можно незаметно добраться до "гениальной мысли". И все только через несложные ассоциации, да аллегории.

Теперь осталось додуматься: с какого боку подплыть к врачу? Не каждый же примется помогать частным детективам по первому требованию… А милицию подключать очень не хотелось. Я побежал к Владимиру: естественно он не спал, а, верный долгу, периодически заглядывал во двор. Он как бы нес дежурство – "с правом сна", но не пользовался им пока еще.

Владимира заинтересовали мои раскопки кладовых памяти. Он похвалил мою сообразительность: можно сказать, вынес благодарность перед строем и наградил рукопожатием! Вдвоем стали напряженно думать: как нам почище сработать? Как выцарапать нужную информацию, соблюдя закон?..

"Брат, если тебя устраивают наши воззрения на религию, то мы тебе заявляем: нас не интересует какой вере ты поклоняешься – Христу, Богородице, или просто Высшему Существу – главное, чтобы в тебе жила вера и повиновение ей". Так формулировался один из самых главных постулатов масонов – тайного братства. Одни говорят, что все началось с объединение средневековых гильдий мастеров каменщиков, строивших храмы. У каждой из таких гильдий были свои святые покровители, высоко чтимые реликвии. Члены тайного сообщества разыгрывали особые мистерии, участвовали в паломничестве к святым местам, особо чтили покровительство Девы Марии.

Но жила и другая версия: как только начался разгром Ордена Тамплиеров, так его братья вынуждены были защищаться: тогда и возникли особые ритуалы посвящения в орден, особые сигналы – шифры, тайнопись, уловные знаки, рукопожатия и другое. Больше всего братья чтили Устав своего общества и наибольшей провинностью считалась выдача тайн такого Свода Законов!"… Тут-то и явилось убеждение в том, что интересы тайного общества даже выше, чем религиозные убеждения. Главное, чтобы человек, вообще, был способен дорожить верой – отправным феноменом любой социальной устойчивости!

Мысли терзали мою голову, и я никак не мог заснуть. Странно, но не спал и Олег Верещагин: примерно через пару часов он поднялся окончательно и стал тихо одеваться. Я настиг Олежека в прихожей, когда он уже обувал ботинки и готовился дать деру.

– Олежек, нужно ли так убиваться из-за пустяковой женской измены? – начал я издалека, нисколько не надеясь на силу воздействия разумных слов. – Куда ты попрешься в такую темень, к тому же по улицам, говорят, шныряют разбойники… Времена-то ненадежные!

– Саша, за меня не стоит беспокоиться. Я смогу за себя постоять, а может быть, такая встреча была бы для меня подарком. – Олег отвечал, уже заканчивая шнуровать второй ботинок.

Встал и распрямился уже решительно помолодевший воин. Останавливать его перед выдуманным для себя боем было бесполезно, а предлагать составить компанию для прогулки – значило бы кощунствовать!.. Олег превратился в рыцаря-одиночку, в скитающегося борца за веру! Каждого из нас ведет своя судьба: препятствовать этому никто не может – чему быть, тому не миновать. Но на душе было как-то неспокойно, тревожно, очень не хотелось отпускать друга…

* * *

Позже я восстановил события по рассказу Верещагина – они были очень близки к роковым. Из нашего двора Верещагин вышел примерно в четыре часа утра, когда хмурый петербургский небосвод только задумался готовиться к рассвету. Олег пересек Гороховую улицу и нырнул под арку известного дома напротив: что-то неосознаваемое влекло его сюда. Никогда потом он не мог объяснить, что манило душу, тащило тело по этой скользкой тропинке. Не входя во двор, а только наблюдая скрытно, сместившись к левому краю арки въезда во двор, Олег отыскал взглядом знакомые окна и заметил, что они слабо мерцали, освещаемые, видимо, изнутри маленькой настольной лампой, ночником. Да он вспомнил, что у той памятной тахты в однокомнатной квартире стоял торшер, почему-то с лампочкой синего света. Он не успел уточнить у хозяйки, почему ее манит именно синий свет? Скорее всего, он выполнял какие-то лечебные функции. Но какие болезни мучили даму Олег не успел выяснить, так как был больше занят удовлетворением ее однозначных, многочисленных требований, идущих от абсолютного здоровья. Опять вспомнилась формула, украденная у какого-то писателя: "Это был калейдоскоп страстей"! Ошибочная формула! Страсть в тот момент была только одна, а дальше открывалась "вечность" и "безумие"!..

Сейчас, корчась в тени арки, снедаемый сильнейшей ревностью и завистью, Верещагин проклинал себя за любопытствующую слабость. Неверную женщину нужно было вычеркнуть из своей жизни "железным пером" – решительно и моментально. Но раненая чувством плоть продолжала по инерции тянуться к былому, знакомому, еще так недавно в полной мере принадлежавшему тебе. Пару раз в створе окна мелькнул силуэт – но нельзя было разобрать: скрывалась там женщина или утверждался в роли единовластного хозяина мужчина? Все наблюдаемое наводило на простую мысль: у желанной женщины был в гостях желанный и, скорее всего, постоянный мужчина. Надо было смачно плюнуть на землю, матернуться и исчезнуть из этого двора навеки. Но что-то продолжало удерживать Олега на месте, наблюдать, никак не проявляя себя… Это была настоящая слежка, проводимая по велению сердца…

Совершенно машинально, не насилуя приказом память, Олег сместился в глубину своего внутреннего мира и стал воспринимать некие видения, конечно, навеянные в основном недавно прочитанными в книге своего друга текстами о масонстве. Олег рассматривал панораму двора, а мозг работал, вытаскивал из памяти запомнившиеся строки…

"Затасканный термин "free-mason", выглядит в русской транскрипции, как франк-масон и переводится – "свободный каменщик". Термин перешел из английского в другие языки давно. Существует широко распространенная версия, согласно ей все пошло от настоящих тех монахов, что руководили каменщиками. Они-то и решили в силу чисто экономических и социальных интересов сколотить особое цеховое братство. Когда-то религия соседствовала с язычеством – вот они истоки рождения тайного общества. Таких "соучастников" называли в Англии "оперативными масонами". К "спекулятивным масонам" относили тех, кто маскировал свои гуманитарно-филантропические цели, находясь фактически в оппозиции к правительству. Это была категория, так называемых, каменщиков-мыслителей.

Слово "free-mason" встречается в документах, принадлежащих различным источникам в Англии, начиная с последней четверти четырнадцатого века. Некоторые специалисты вносят уточнение в порядок возникновения особой терминологии: тринадцатым веком датируются первые упоминания о специалистах по строительству храмов готического стиля – их называли "каменщики свободных камней". Свободными камнями (free-stones) тогда называли мягкие породы, сравнительно легко поддающиеся обработке несложным ручным инструментом. Твердые породы назывались "rough– stones". Через сокращение термина "freestone’s mason" перешли к понятию "free-mason" – "франк-масон". Подобные братства перекочевали и в другие страны – везде, где строились храмы. Но тут же возникает вопрос: А для чего необходима таинственность простым каменщикам, в чем может заключаться "особая взаимопомощь"? Если предположить, что речь идет о помощи в трудоустройстве, материальной поддержке коллегам на первое время, то и тогда непонятен смысл таинственности.

Олег тоже много размышлял по поводу истинных корней масонства: он склонялся к тому, что верна гипотеза об объединение в тайное общество п обломков разгромленного Ордена Тамплиеров. Преследования заставили использовать уже наработанные инстинкты военных людей, привыкших к строжайшей дисциплине, перестроиться на взаимоотношения членов тайного общества. Размышления Верещагина были прерваны неожиданно: дверь знакомой парадной распахнулась, и из нее вышел молодой мужчина. Бросилось в глаза то, что он был в какой-то жеваной одежде, высокий, худощавый, кудрявый. Не было у него спортивной выправки, округлое лицо выдавало что-то женское. Вообщем, Олегу этот тип сразу же не понравился. Во всяком случае, парень даже по своим внешним данным не шел с Верещагиным ни в какое сравнение. Штора на окне второго этажа шевельнулась и Олежек увидел прижатое к стеклу лицо своей недавней совратительницы, одарившей его коротким, но запоминающимся сеансом любви… Опять бросил взгляд на нынешнего "счастливчика" теперь уже со спины, потому что тот обернулся к окну и привычно помахал женщине рукой… "Любовь зла – полюбишь и козла"!

Олег метнулся быстрой тенью вдоль стены к выходу из-под арки, а затем сместился налево и скрылся в дверях магазинчика, торгующего 24 часа в сутки. Пришлось купить маленький пузырек "Пепси" и, стоя у окна, отпивать приятную жидкость, следя за улицей…

Мужчина вышел из подворотни нескоро – видимо, задержался во дворе, прощаясь жестами со своей пассией. Вот так и не ведая, вторгаешься порой в чью-то уже сложившуюся жизнь… Вспомнились прощальные слова собственной супруги: "Потаскун"! Этот звенящий прощальный крик все еще громыхал в черепной коробке. Возможно, и была в них толика истины? Но дело не в том, просто не надо орать на мужчину, особенно, когда его уже невозможно исправить!..