Войдя в раскрывшуюся дверь, или Исцеление на задворках

– Паша!

Баздырев, непонимающе поглядев на приятеля юных лет, тщательно подбирая слова, произнес:

– Ни… хрена себе… за… хлебушком сходил, – улыбнуться уже не получилось. – Поеду я, Филипп Николаевич.

– Ты сам за рулем? Лучше вызовем такси или твоего водителя, в таком состоянии за руль лучше…

– Я в порядке, почти в порядке, я все понял, но до конца не осознал, а до момента осознания я успею доехать, куда мне надо.

– Паша! Не делай крайних решений.

– Нет, ты не понял, у меня семья, жена, дети, бизнес, – я буду держаться до самого конца.

Он встал и медленно направился к двери.

– Тебе лучше домой, – воззвал Филипп.

– Да, – ответил Павел и закрыл за собой дверь, выходя в коридор.

Нет, он не поехал домой, это было выше его теперешних сил. Просидев в машине около часа, бездумно глядя через лобовое стекло, Павел Петрович, как бы вспомнив, как заводится этот агрегат, как им управляют, куда надо ехать, включил зажигание и направился в сторону офиса.

И теперь он третий час сидел за рабочим столом бездумно, неподвижно. Но в голове стучали мысли, пытаясь пробиться к выходу, найти слабое место, пробиться к воле. Так пойманная в поле птичка, до этого свободная и по-своему счастливая, очутившись в запертой клетке, начинает биться о прутья, пытаясь любым способом вырваться из плена; пусть с разбитым в кровь клювом, пусть с переломанными измочаленными крыльями, но – на свободу. И не понимает глупенькая маленькая птичка, что замок клетки заперт, что прутья крепки, что выхода нет и не будет. Иное дело, мысль человека, она эфемерна и имеет свойство стабилизироваться, упорядочиваться, приобретать логичность и последовательность.

Стряхнув оцепенение, Павел Петрович Баздырев попробовал взять себя в руки и размышлять последовательно и логично. В какой-то мере ему это удалось.

Итак. Жизнь его неудержимо и стремительно подходит к концу. Он совершенно не думал, что профессор мог в этом ошибиться. Значит надо в спешном порядке приводить в порядок дела, которые требуют этого порядка. Главное – семья. У Павла Петровича слезы подступили к глазам: он не увидит роста и взросления своих малышей, он не будет стариться вместе со своей самой- самой женщиной, он оставляет их совсем молодым, – это было неправильно, несправедливо, жестоко. Он вспомнил первую встречу с Алиной: на даче тетушки он открывает калитку, а перед ним стоит Алина, вся такая-такая, что нет никаких слов. Она пришла проведать тетю Павла, которая почему-то не предупредила его, что может быть гостья, а он вышел в виде «шорты-голый торс», впрочем, девушка этим не была шокирована, потому что было лето, было солнце и, как потом Павел и Алина часто вспоминали, было счастье.

Павел Петрович вспомнил своих новорожденных малышей, сначала Юленьку, а вскорости и Петрушку. Какие они были маленькие беспомощные, какая нежная кожа, тоненькие-тоненькие волосики, крохотулечки-пальчики и розовые пяточки. Они почти не плакали – во всяком случае, Павлу это не запомнилось, – только немного поныли, когда начали прорезаться зубки. У него замечательная семья, самая замечательная на свете – Павел стиснул зубы, – он должен хранить любимых людей до конца жизни. Он не будет разливать слезы, жалея самого себя, ему надо четко составить план действий, их правильную последовательность.

Баздырев принял решение: прежде всего, надо убраться подальше от дома, чтобы все обдумать, ибо близость семьи будет тянуть его неотвратимо к себе, все думки будут только о ней. Подумав так, он вызвал начальника охраны и объявил:

– Я должен уехать из города.

– Куда едем Павел Петрович?

– К третьему филиалу.

–Сейчас все организую.

Теперь надо было позвонить домой. Алина ответила сразу:

–Пашуля-папуля, наверное, ты задерживаешься? – как на воду глядя, спросила она.

– Лисенок, меня сегодня не ждите, срочно съезжу в третий филиал, приеду завтра.

Такие ситуации, хоть и очень нечасто, но возникали, голос Павла был ровным и спокойным, поэтому Алина ничего критического не заподозрила, а просто спросила:

– Что сказал Филипп?

– Назвал это легкой дисфункцией, ничего страшного.

– Ладно. Детей позвать?

– Само собой, – активно, насколько мог, проговорил Павел Петрович.

Дети подошли сразу. Павел Петрович объяснил необходимость поездки неотложными делами и попросил их быть послушными и слушаться маму, на что ему ответили.

– Папа, мы уже большие, не будь взрослым занудой.

– Но я ведь взрослый! – воскликнул Павел Петрович, на что Юля пропела в трубку:

– Тем более-е, – а Петя добавил, – удачного пути.

Через час, в восемнадцать часов две машины летели из города в сторону третьего филиала фирмы. Впереди – машина охраны, за ней машина, где находился сам Баздырев, начальник его охраны и, естественно, водитель. Они ехали долго в полном молчании, начальник охраны был внимательным человеком и видел, что с руководителем что-то не так, что его гложет какая-то мысль, поэтому молчал. Водитель же внимательно следил за дорогой.

Когда в начале двенадцатого ночи они въехали в городок, где располагался их филиал, Павел Петрович сказал:

– Давай искать гостиницу.

Начальник охраны не стал протестовать, и вскоре шесть человек приезжих вселились в небольшую, но уютную гостиницу на окраине города. Заняв свою комнату, Павел Петрович не лег спать, как он посоветовал сделать сопровождавшим его, а сел за стол, достал записную книжку и, сосредоточившись, начал планировать свою оставшуюся жизнь.

Ночь постепенно окутывала городок, на небо высыпали первые звезды, их россыпь увеличивалась с каждой пролетающей минутой, они смотрели вниз величественно и даже надменно, но сразу померкли, когда на небо неторопливо выплыла толстенькая Луна и начала свой вековечный путь, оглядывая порядок во вверенном ей пространстве.

К двум часам ночи план на полтора последних месяца жизни был составлен, делать здесь было больше нечего, и Баздырев решил возвращаться обратно. Он послал сообщение начальнику охраны, и через полчаса две машины направились в обратный путь. Через два часа от начала поездки Павел обратился к водителю:

– Витя, помнишь, мы как-то проезжали мимо старого строительного склада-ангара? Он должен быть справа от нас.

– Помню, Павел Петрович, до него еще минут сорок.

– Давай заедем, хочу посмотреть на него вблизи, скоро уже рассветет.

Дальше опять ехали молча. Действительно минут через сорок-пятьдесят они уже съезжали к ангару, который был вполне четко виден на фоне наступающего утра.

Выйдя из машины, Баздырев сразу заметил в правой стороне ангара новые раздвижные двери и понял, что кто-то уже облюбовал ангар для своих нужд, о чем и поведал начальнику охраны. Тот подошел к дверям, внимательно осмотрел их и, вернувшись к Павлу, сказал:

– Двери-то новые, а вот следов ни туда, ни оттуда не видно. Может только ремонт закончили? Не успели еще въехать?

Но в это самое мгновение над новой дверью полыхнула красным рекламная надпись: «АБСОЛЮТНОЕ ИСЦЕЛЕНИЕ. ОЧЕНЬ ДОРОГО, КРОМЕ ИСКЛЮЧЕНИЙ. ЕЖЕДНЕВНО. 5:00 – 6:00».

Стояночная площадка перед зданием ярко осветилась, автоматические двери призывно распахнулись, открывая пространство входного тамбура, и раздалось громогласное Мирей Матье «Pardonne-moi ce caprice d'enfant».

Нервы Павла Петровича от сочетания света и звука дрогнули, сдерживаемое напряжение рванулось наружу в виде дикого, совсем не присущего прежнему Павлу Петровичу, желания наподдать этому жулику, сидящему в старом строительном ангаре. Почему жулику? Почему сразу шарлатану? Да просто потому, что предлагаемое абсолютно, и это – действительно абсолютно— не могло быть правдой.

Он резко развернулся от машины и прошел в открывшиеся двери.

Павел вошел в ярко освещенное большое помещение, на вид совершенно пустое, только немного сбоку от входа стоял обычный стол, за столом сидел человек весьма невзрачного вида с седыми волосами и какими-то уплывающими от взора чертами лица. Этот незнакомец предложил:

– Садитесь, – и добавил, – доброе утро.