БутАстика (том II)

– Он плачет. Он говорит: «Любимая, любимая…»

Мне стало нечем дышать. Ком опять стоял в горле. Я не мог это вытерпеть и рванулся вперед.

Внезапно из стены тоже вырвались щупальца, обвили меня и прижали спиной к упругой поверхности. Я попробовал освободиться, но грудную клетку стиснуло так, что хрустнули ребра. В глазах потемнело, я наверняка потерял бы сознание, если бы хватка чуть не ослабла. Достаточно, чтобы дышать, но не оставляя ни малейшей надежды на освобождение.

Придя в себя, я с ужасом заметил, что точно так же были «прикованы» к противоположной стене и Маша с Анной.

– Не дергайтесь! – крикнул я им. Но девчонки и не собирались дергаться. Похоже, они оцепенели от страха.

Я перевел взгляд на клейста. Его кожа опять была гладко-бугристой, без наростов и щупальцев. И она выглядела точно такой же по цвету, как и у других слизней.

– Анна! – позвал я. – Ты можешь говорить?

– Да, – едва слышно сказала моя любимая.

– Маша, ты в порядке? – обратился я к жене.

Моя любимая кивнула.

– Помните, о чем я просил? Пожалуйста, сделайте это!

Потом я вновь посмотрела на клейста и, стараясь, чтобы голос звучал твердо, сказал:

– Это я убил вашу жену. Я не хотел, я был вынужден это сделать. Но я не оправдываюсь. Я предлагаю сделку: жизнь за жизнь. Умоляю вас пойти на это и выполнить ваше обещание. Ведь я все-таки привез вам жену, не так ли?

Анна побелела. Но она исполнила мою просьбу, не стала ничего говорить мне. Она лишь передала мои слова клейсту.

Тот едва заметно вздрогнул и зашуршал. Теперь побледнела Маша. Она дернулась, и щупальца на мгновение вжали ее в стену. Маша вскрикнула, тряхнула черной гривой, судорожно вздохнула и наконец перевела:

– Мы всегда выполняем свои обещания, ты напрасно меня умолял. Но твоя мольба услышана. Выбирай, чью жизнь ты отдашь мне?

– Как это чью? Мою, конечно!

Девчонки разом охнули.

– Переводите! Без эмоций! Просто работайте, мать вашу!.. – заорал я на них. Это было первым случаем в жизни, когда я ругался матом на моих любимых. И последним.

Анна коротко булькнула. Клейст замурлыкал в ответ. Маша перевела. Без эмоций, как я просил:

– Не годится. Ты нужен для выполнения моего обещания. Оплодотворив земную женщину, ты снова запустишь механизм зачатий. К тому же, ты убил мою любимую. Предлагай в обмен жизнь своей. Так будет правильно.

– Что?!.. – В моих глазах поплыли круги, уши наполнились гудящей ватой. Я затряс головой. Я рванулся и, не обращая внимания на режущую боль от впившихся в тело щупальцев, закричал на Машу: – Ты хорошо его поняла?! Ты точно переводишь?! Ты не придумала это сама?!

Маша была похожа на перевязанный розовой ленточкой манекен, неестественно белый, с изумрудинами глаз и угольно-черными волосами. Она не ответила мне. Она вообще не шевелилась.

Вместо нее заговорила Анна. Очень-очень тихо. Но я услышал.

– Она перевела правильно.

Анна тоже выглядела белым манекеном. Даже белее Маши. Кожа у рыжеволосых вообще очень светлая.

– Не-е-ет!!! – Я рванулся так, что одно из щупальцев соскользнуло с плеча. Я вытянул к клейсту правую руку: – Нет! Это не честно! Они ни при чем! Это я убил твою жену, вонючий мешок, я, я! Вот этой самой рукой!

– Да, – монотонно перевела Анна ответ слизня, – твоя рука повинна в ее смерти.

Тонкое щупальце так молниеносно выстрелило из тела слизня, что я лишь услышал его свист и почувствовал острую боль в плече. На мои голые ступни упало что-то тяжелое и теплое. Я посмотрел вниз. Там лежала моя рука. Меня это тронуло не больше, как если бы это была палка. Тупо задергало в правом плече. Боку стало горячо и мокро. Я скосил глаза вправо. Возле обрубка плеча извивались короткие щупальца. Наверное, они обрабатывали рану. Боли, во всяком случае, я больше не чувствовал. Да мне было и не до этого.

Тем более Анна, расширившиеся глаза которой не отрывались от моей отрезанной руки, продолжала переводить:

– Выбирай. Я жду. Я знаю, ты любишь обеих. Я иду тебе навстречу, предлагаю выбрать самому.

Я чуть не выкрикнул: «Выбери ты!», но вовремя остановился. Это было бы предательством: гнусным, неискупимым. Но и сам – как я мог выбрать, кому из них придется умереть? Как бы я смог потом жить с этим? И как бы я смог потом жить с одной из них, зная, что ради нее погибла другая? Ведь я бы возненавидел ее! Так же, как я уже ненавидел себя. За свой длинный язык, за тупость, за трусость, за подлость, за все-все-все-все!..

– Убей меня, – попросил я. – Пожалуйста, убей меня! Не трогай их. Пусть они запустят механизм зачатия. Какая тебе разница, кто именно это сделает? Умоляю тебя. Умоляю! Хочешь – убивай меня медленно, отрезай каждый день по кусочку… – Я заплакал. Я больше не стыдился слез. Мне было стыдно, что я вообще существую.

– Ты хочешь заплатить слишком дешевую цену. Не годится. Выбирай скорей. Мне больше некогда ждать.

Сквозь туман слез я посмотрел на своих любимых. Я боялся, что они станут просить меня, умолять… О чем? О жизни? О смерти? Я боялся и того, и другого. Оказывается, я и впрямь был трусом. Но Маша и Анна молчали. Наверное, они раньше меня поняли, какой я сделаю выбор. Они очень хорошо меня знали. Гораздо лучше, чем я сам.

Клейст зачавкал. Анна перевела:

– У меня больше нет времени ждать. Если ты сейчас не скажешь, чью жизнь отдаешь, я убью их обеих.

Я кивнул.

Клейст понял меня без перевода. Розовые стены за спинами моих любимых прогнулись, щупальца втянули в образовавшиеся ниши Машу и Анну, а через мгновение стена снова выровнялась, испуская обычный бледно-розовый свет.

Оказывается, за тридцать два прожитых года я еще не испытывал боли. Потому что лишь в те застывшие для меня жуткой коростой мгновения я понял, что это такое. Наверное, я завыл, потому что заложило вдруг уши. Меня скрутило так, что на ногах я держался только из-за сжимавших меня щупальцев. Видимо, я все-таки терял сознание, потому что увидел вдруг, что стою в луже блевотины, хотя и не помнил, когда меня вырвало.

Тела клейстихи в «зале» не было. Сам клейст медленно удалялся к отверстию одной из «кишок».

Внезапно мне пришла в голову мысль, как можно было спасти Землю. Слизни не знают слова «обман». Они не умеют врать. А ведь это значит, что и правду от лжи они отличить не сумеют!

Но я уже говорил, что я дурак. Стожды дурак. Эта мысль посетила меня слишком поздно. То, что я придумал сейчас, уже некому было перевести. И все-таки я заорал ему вслед:

– Стой! Подожди! Я забыл рассказать, что просила передать тебе перед смертью жена! – Мне показалось, или клейст действительно вздрогнул? Может, они все-таки понимают русский язык?.. Но слизень продолжал ползти к выходу. А я продолжал кричать: – Она хотела, чтобы ты оставил Землю в покое! Ты слышишь? Оставь ее в покое! Я тоже тебя об этом прошу! Я заплатил тебе двойную цену! Ты слышишь меня, бурдюк с плесенью?!..

На космодроме меня встречал Крутько. Как он узнал? Парламентер?.. Вероятно. Слишком противно было думать, что шеф имел возможность подсматривать за нами даже там.

Он бросился жать мою руку. Левую. На отсутствие правой, по-моему, он даже не обратил внимания. Неужели все-таки подсматривал?..

Ладонь Крутько как всегда была потной. Я выдернул из нее руку и обтер о куртку.

– Поздравляю, Жижин, – лепетал шеф, – поздравляю! Они улетели! Каракатица со слизнями улетела! Вы настоящий герой! И… я сочувствую вам…

Наконец-то мне удалось послать его по-настоящему. С точным заданием курса. Для этого мне хватило и одной руки.

Позже я узнал, что о событиях на каракатице его все-таки информировал парламентер. У того с предводителем была постоянная связь. Возможно, ментальная. Но Крутько я от этого не стал любить больше.