Дела адвоката Монзикова

– Ладно, друг, не сердись! Жвачку хочешь? – и Монзиков по-дружески хлопнул меня по колену.

– Давай, – обрадовался я изменению ситуации.

– Это ты давай! Догнал, а!? – Монзиков серьезно посмотрел на меня, а затем окрикнул проходивших мимо девочек, лет 12-13, и спросил у них два ластика жвачки.

Читатель, не поверишь, но девочки дали Монзикову жвачку! Вообще-то, все, кому я рассказываю о первой встрече с адвокатом Монзиковым, мне не верят, пока сами с ним не познакомятся.

Мы сидели на скамейке, докуривали: я – Беломор, а Монзиков – халявные Мальборо, лениво жевали и наблюдали за игрой трех привлекательных девиц, то и дело эротично наклонявшихся на прямых, стройных и длинных ногах за падающим на мелководье волейбольным мячом.

– Шалавы, – многозначительно подмигнул мне Монзиков и бросил окурок в кусты сирени, кидавшие тень на нашу скамейку.

– Откуда ты знаешь?

– Раздетые, на пляже, втроем… Я правильно говорю, а? Понимаешь мою мысль? И, это, все время ржут как лошади. Догнал? – Монзиков пристально на меня посмотрел, а затем уже серьезно спросил, – Пить будешь?

– С тобой, что ли?

– А то?

На все это у меня ответа не было.

– Да, чуть не забыл, ты, это, будешь брать водку, так возьми две. Понимаешь мою мысль? – Монзиков при этом сощурился и слегка хрюкнул.

Историко-биографическая глава

Чем больше читаешь, тем больше возникает вопросов, на которые пытаешься найти ответы все в тех же книгах…

    Парадоксы человечества

Спустя четыре часа, опустошив две пол-литровые бутылки Столичной, Монзиков рассказывал очередной случай из своей милицейской молодости.

Родился Александр Васильевич в деревне Красненькое, Советского района Новгородской области и был шестым ребенком в потомственной крестьянской семье. Его пять сестер были похожи на отца, а Сашка – вылитая мать. Так уж получилось, что, окончив 10 классов и имея серьезные намерения стать трактористом, Монзикова сначала угораздило сломать руку, а затем и ногу, после чего почти год в гипсе и на костылях шастал бедолага по деревне, приставая то к одной, то к другой девице. В осенний призыв его со сверстниками забрали в армию, точнее сказать – на 3 года на флот. Демобилизовавшись, Александр в деревню не вернулся, а подался в город, где за две недели стал милиционером, получил комнату в общежитии, а через год женился на обычной иногородней девушке, от брака с которой родилась дочка Аня, званная в честь любимой тещи.

Прослужив два с небольшим года в патрульно-постовой службе милиции, Монзиков без экзаменов поступил в среднюю школу милиции. Успешно заочно закончив за 8 лет двухгодичный курс обучения, написав рапорт на перевод из уголовного розыска в систему ИТУ[1 - ИТУ – исправительно-трудовые учреждения.], старший лейтенант милиции, старший опер[2 - В разговоре опер – оперуполномоченный инспектор.] Монзиков стал начальником отряда одной из колоний строгого режима. Незаметно прошли годы. За 7 лет Александр Васильевич, уже капитан внутренней службы, получив диплом юриста Высшей школы милиции, перешел на службу в ГАИ[3 - В бытность министра МВД РФ Степашина С.В., доктора юридических наук, профессора, академика, и пр. ГАИ переименовали в ГИБДД (государственную инспекцию безопасности дорожного движения). Но в народе эта аббревиатура так и не прижилась.], где честно оттрубил более трех лет на спецтрассе, обеспечивая беспрепятственный проезд делегаций и «первых» лиц города. Набрав денег на отдельную двухкомнатную кооперативную квартиру, отрастив солидную мозоль, уже лысый и совсем ленивый Монзиков подался на работу в следствие, чтобы стать майором и уйти на пенсию подполковником, а может быть и генералом. Прослужив пару лет, набрав 20-летнюю выслугу, Монзиков в 38 лет стал пенсионером от МВД – капитаном милиции в запасе. Решив, что юриспруденция – это его хлеб, Александр Васильевич подался в адвокаты, где за несколько месяцев сумел приобрести скандальную известность и занять свою нишу среди более 600 полуголодных адвокатов своей коллегии[4 - А в городе насчитывалось 6 (!) коллегий.].

Работа Монзикову нравилась. Во-первых, она приносила определенные деньги, во-вторых, работая с клиентами, Монзиков постоянно что-нибудь читал. То Уголовный кодекс, то Уголовно-процессуальный, то Кодекс об административных правонарушениях. Новые термины, которые он каждый раз впервые для себя открывал, после заучивания удачно ввертывались во время беседы с клиентами, а порой становились и неотъемлемой частью лексикона. Словарный запас его расширялся, и к 40 годам составлял уже более 120 слов, из которых добрая половина были жаргоном и ненормативной лексикой.

Длительный контакт с уголовным миром в колониях и тюрьмах вкупе с патологической жадностью сделали из него классного цирика[5 - На уголовном жаргоне цирик – надзиратель.], с наколками и мелко-уголовными замашками. Работа в ГАИ довершила формирование его характера – он стал необычайно решительным и отважным.

Когда в ГАИ была плановая система штрафов, то Монзиков без труда приносил нужные «палки». Часто делился показателями с товарищами. Дело в том, что во времена перестройки в последние годы в СССР давались директивы, в том числе и правоохранительным органам, суть которых сводилась к тому, чтобы путем наращивания показателей в работе, где бы то ни было необходимо было ускорить строительство социализма, со всеми вытекающими последствиями, углубить процессы реформирования с дальнейшим переходом к рыночной экономике… В ГАИ, в частности, ввели систему отчетности, согласно которой каждое выявленное нарушение Правил дорожного движения отмечалось палочкой. Палочные показатели суммировались и учитывались, становясь предметом дискуссии, а порой и гордости инспекторского состава ДПС[6 - Дорожно-патрульной службы.].

– У тебя, сколько палок сегодня? – спрашивал один инспектор ГАИ после смены другого.

– Двадцать пять, – не без гордости отвечал напарник, – а у тебя?

– Двадцать семь. Из них 25 – водители! – уточнял гаишник. И не зря уточнял, т. к. палка палке – рознь. Пешеходная палка чаще всего была безлика, а вот водительская палка характеризовалась и госномером, и Ф.И.О., и даже пунктом ПДД, который нарушил незадачливый водила. Правда, гаишники чаще всего штрафовали не пешеходов, а водителей, а данные брали либо из головы, записывая родственников, знакомых или сослуживцев, либо от фонаря. Для водителя важнее не то, куда пошли его деньги – на штрафы, в государство, или в карман инспектора, а сколько и как часто он платит на дороге. Вообще, не в обиду гаишникам, последние делятся на четыре группы. Первая группа – махровые взяточники, вторая – осторожные взяточники, третья – трусливые или их еще называют принципиальные. Они всем говорят, как впрочем, и осторожные, что взяток не берут, что это им противно, но если кто-нибудь им тихонечко, так чтобы об этом знали только инспектор и водитель-нарушитель, засунет в карман бумажку, то гнев моментально сменяется милостью и тогда они с легкостью расстаются с водителем-взяткодателем, чуть ли не друзьями. Четвертая категория – управленцы. Они на дороге не стоят, но взятки все равно берут. И берут уже не только с водителей и пешеходов, а с граждан-посетителей, с участников ДТП, с самих гаишников, в конце-то концов. Ведь попавшийся за руку гаишник мог оступиться и взять неосознанно. И кто же, как ни управленец может и должен помочь в трудную минуту, советом, разумеется, не бесплатным, или реальной помощью, которая во много раз ценнее и запоминается на долгие-долгие годы.

Александр Васильевич не вписывался, как это ни странно, ни в одну из четырех категорий. К последней, особенно, его при всем желании нельзя было отнести. Однако гаишная система его не отторгала. А дело было в том, что Монзиков воплощал в себе одновременно характерные черты сразу первых трех категорий. Александр Васильевич, помимо всего прочего, был и неплохим психологом. Он прекрасно ориентировался – с кем можно говорить с матом, а с кем только матом, с кого можно брать деньгами, а с кого и валютой.

Известно, что во все времена брали и берут все гаишники! Но, что удивительно, на Монзикова никто не обижался (сильно!), а если и обижались, то обида быстро сменялась апатией к инспектору и его действиям.

Нельзя сказать, чтобы Монзиков был дебилом или олигофреном, но какая-то ущербность в его лице и жестах бросалась в глаза с первых же секунд знакомства. Люди, общавшиеся с Александром Васильевичем более 10 минут, об этом забывали, но тяжелый осадок от контакта с Монзиковым оставался надолго.

Поступки, слова Монзикова подробному анализу никогда не подвергались, т. к. они, с одной стороны, были алогичны, с другой – кандибоберны. Сам термин, если можно так выразиться, кандибо-берный – означает что-то такое, от чего некоторые люди приходят в легкое замешательство, другие испытывают слабое влечение, а иные впадают в уныние, иногда заканчивающееся легкой прострацией. В толковом словаре Даля данное понятие отсутствует. Да это и понятно. Монзиков родился, когда Даля уже и в помине не было. Кстати, Петрович – специалист по бачкам и унитазам – любит называть кандибоберными неправильной формы гайки и разбавленную водку.

Трамвайная история

Be not surprised human nonsense. It has no borders.

Each people has heroes.

    Что это значит по-русски – не знаю, но на английском – звучит красиво!

Однажды, Александр Васильевич, стоя на посту, понял, что даже у профессионалов его класса бывают серьезные упущения в работе. Оказывается, штрафовать ведь можно и водителей автобусов, троллейбусов, трамваев. Когда «горит» маршрут и водитель опаздывает на кольцо к диспетчеру, то он с радостью отдаст без квитанции свои кровные рубли. А как же иначе. Пассажиры нервничают, квартальная премия может накрыться. И все только из-за того, что пожалел несколько рубликов инспектору.

В таких ситуациях платят все, не вдаваясь в подробности и причины остановки.

Однажды, «работая по скорости» в паре с Кепкиным на прямом, как стрела, пустынном и широком проспекте, Монзиков получил по рации сообщение о том, что водитель белых жигулей проехал мимо Кепкина со скоростью 95 км/ч. Перепутать жигуленка было просто невозможно, т. к. было субботнее утро и машин – кот наплакал. Монзиков решительно вышел к трамвайным путям и остановил двухвагонный трамвай, только что повернувший с соседней улицы. Молоденькая девчушка с удивлением смотрела на инспектора ГАИ, который, раздраженно махая жезлом, что-то невнятно кричал. Минут через 7-8 девчушка поняла, что надо дать документы. Взяв в руки водительское удостоверение и путевой лист, Монзиков решительно направился через дорогу к стоявшей в соседнем скверике скамейке. Плюхнувшись на планшетку, он стал воровато оглядываться по сторонам, безуспешно ища планшетку, на которой сидел. Из трамвая с шумом выходили женщины и пенсионеры, которые нещадно материли мэра, президента, демократов и, естественно, молоденькую «водилу».

Накинув плащ, девчушка подбежала к инспектору.

– Товарищ капитан, что же Вы делаете, а? Ведь я так не то, что опоздаю, с маршрута сойду! Ведь пробка ж будет. Вы…

– Тыыы… Тихо! Ну-ка сядь! – Монзиков сурово глядел на стоявшую в полной растерянности девчушку, у которой начинали трястись руки и губы.

– Сейчас, вот, мы, это, составим протокол и, это! Понимаешь мою мысль? – Монзиков наконец-то нашел планшетку.

Вынув мятую бумажку, сложенную вчетверо, инспектор с кривой усмешкой взглянул на кусавшую губы девчушку, которая пыталась понять причину негодования инспектора.

Она бы и рада была ответить на вопросы гаишника, да не могла. Ей почему-то вспомнилась мать жены ее брата, которая 30 лет отработала в должности инженера в одном из оборонных НИИ. Пикантность истории была в том, что с образованием 10 классов инженер за 30 лет не сменил ни стула, ни кабинета, ни большой фаянсовой кружки, из которой раз по 10 в день она гоняла чаи. Манера разговора была точь-в-точь как у инспектора ГАИ – набор слов, звуков и жестов.

Неожиданно на помощь пришел сам гаишник.

– Ты что же, это, летаешь, понимаешь ли, по городу? Стольник! А?

– Как стольник, за что? – глаза у девчушки расширились до бутылочных донышек. Если бы не было ветра, то даже глухой мог бы услышать частое хлопанье ресниц. Удивлению не было предела.

– Это, как это? – вместо слов девица испускала невнятные звуки.

– Ладно, ваньку-то ломать. Лучше скажи, как тебе больше нравится штраф платить: на месте или по протоколу? Понимаешь мою мысль, а? – Монзиков силился найти год рождения в правах.

– А штраф-то за что? – с изумлением промямлила водитель трамвая.

– Так ведь стольник у тебя, понимаешь мою мысль? Догнала?

– Да нет у меня таких денег, да и не пойму я, почему вдруг сразу стольник?

– Ты, что же это, издеваешься, понимаешь ли, а? Ты знаешь, что я могу? Лучше, давай по-хорошему, иначе будет по-плохому! Вот послушай-ка, чего сейчас будет, – и Монзиков стал запрашивать Кепкина по радиостанции.