GRANMA – вся ПРАВДА о Фиделе Кастро и его команде

– Единственное оружие, которое я привез на родину из эмиграции, это то, что вы держите в руках, – ответил Ньико на заданный вопрос, стараясь держаться как можно спокойнее и увереннее.

В руках агент держал авторскую копию бюста Хосе Марти. Это был подарок кубинского скульптора Хосе Фидальго, которого преследовала служба военной разведки. 30 января 1953 года его мастерская была подвергнута грубому обыску, после чего скульптор и вынужден был покинуть свою страну. С тех пор он поселился в Мексике и до сих пор проживал в Веракрусе. Он не решался вернуться на Кубу и после принятия закона об амнистии монкадистов. Ньико очень дорожил этим подарком. Такие подарки получили еще два человека – Абель Сантамария и Фидель Кастро. Изготовлен был этот бюст к столетию Марти и символизировал появление в стране нового поколения борцов – «поколения столетия». Ньико еле сдерживал себя, чтобы не возмутиться бесцеремонностью чиновника, вертевшего в руках скульптуру.

Воскресенье 29 мая Ньико провел в кругу своей семьи в их маленькой квартирке. Консепсьон не могла нарадоваться, наглядеться на сына. С горечью рассказала она о последних днях его отца, которому так хотелось перед смертью увидеть сына. Умирал он мужественно.

– Ортенсия не отходила от него. Отец попросил ее читать письма, присланные тобой из Гватемалы, а умер он – счастье сказать – под твои слова: «Чтобы восславить тебя, мне хватит трех слов: ты на земле мой бог». Они развеяли его печаль из-за вашей так и не состоявшейся встречи.

Но уже 30 мая состоялась встреча Ньико с Фиделем в присутствии Рауля Кастро, Монтане и Мельбы. Теперь он ни на секунду не расставался с Фиделем. Было такое ощущение, что дни перед штурмом Монкады вернулись, и все повторяется заново. Фидель, Рауль, Ньико и Чучу – так называли друзья Хесуса Монтане – все вчетвером не расходились и на ночь, так и спали в маленькой квартирке на 23-й улице. Но это было возможно лишь до поры до времени. Ситуация осложнялась, и надо было снова привыкать к конспирации. Статьи Фиделя раздражали полицию. Она лишь искала повод, чтобы перейти к активным действиям против монкадистов. Собственно арест Ньико в аэропорту и был сигналом, и серьезным сигналом, того, что власти не отказались и никогда не откажутся от преследования революционеров.

Возвращение Ньико и выход из тюрьмы Кастильо-дель-Принсипе Фаустино Переса усилили позиции монкадистов. Со всей неотложностью на повестку дня встали организационные вопросы. Нужно было позаботиться о формировании сплоченного, идейно выдержанного руководства Движения в общенациональном масштабе. Требовалось создать низовые ячейки на местах, собирая, а не ломая все лучшее, что рождалось спонтанно в ходе борьбы за амнистию. На середину июня было назначено подпольное заседание первого состава национального руководства Движения.

О том, какая ситуация сложилась вокруг монкадистов, мы узнаем из письма Ньико в Веракрус, Хосе Фидальго, от 30 мая. Оно закодировано. Ньико пишет, что в понедельник он встретился с Гуахиро (конспиративный псевдоним Фиделя), о многом поговорили, что установить бюст на родине Марти пока нереально. Заканчивалось письмо так: «Гуахиро помнит тебя, передает привет». А понимать надо было совсем по-другому: в ближайшее время Фиделю и его соратникам придется покинуть Кубу, а Мексике к этому надо подготовиться.

После всестороннего обсуждения той работы, которая была проделана Ньико в Мексике, Фидель решил больше не откладывать свой отъезд из страны, но нужно было максимально использовать обретенную свободу в интересах дела. За монкадистами охотились власти. Стало известно, что заготовлен даже пробитый пулями автомобиль, в который агенты должны были заманить Фиделя и физически уничтожить его, обставив это так, как будто он погиб в перестрелке.

Фидель немало думал о том, кого оставить на Кубе после своего отъезда. Лучшей кандидатуры, чем Ньико, у него не было. «Только он не даст погибнуть делу», – был уверен Фидель. Работа предстояла большая и невероятно сложная. Она требовала не только организаторских способностей, но и такого редкого качества, как умение вызывать доверие людей. Это главное в работе с молодежью, и здесь нет лучшей кандидатуры, чем он. С мнением Фиделя согласились все, с кем он поделился своими соображениями: Монтане, Рауль, Мельба.

Отчетом Ньико о проделанной в Мексике работе Фидель остался доволен, но он видел, как много еще нерешенных вопросов. Однако там остались Каликсто Гарсия и другие кубинцы. В Веракрусе почти безвыездно жил Фидальго. Все это надежные люди. Значит, база там создана. И в этом уверил Фиделя Ньико, который стал доказывать ему, что главное сейчас – работа с молодежью на самой Кубе. Нужна четкая организация работы всех ячеек Движения и других революционных организаций, которые возникают спонтанно. Надо стремиться к единству. Тем более сейчас, когда страна пришла в движение в связи с освобождением монкадистов, и общество вкусило плоды своей победы. Для многих эта победа стала первой в их жизни.

Энергия молодежи искала выход, но пока она растрачивалась на отдельные террористические акты, хотя они и были прямым ответом на «белый террор». Взрывались полицейские участки, в кинотеатре «Марта» была обнаружена не успевшая взорваться бомба, устраивались поджоги. Молодежь, казалось, дразнит полицейских, вызывающе заполняя улицы во «внеурочные» часы. В итоге по улице Сан-Ласаро постоянно шныряли шпики.

На 4 июня алькальд[10 - Алькальд – председатель муниципального совета, выполняющий административные и некоторые судебные функции (прим. ред.).] Марьянао, родной брат диктатора, назначил церемонию переименования 31-й улицы этого пригорода Гаваны в улицу генерала Батисты. На торжество прибыл сам «именинник» и, как обычно, разразился пространной, напыщенной речью, которую ему, правда, так и не дали закончить. Батиста заговорил о правах человека и как бы между прочим заметил, что надо всерьез позаботиться о безопасности Фиделя Кастро. Сразу после этих слов его прогнали с трибуны криками: «Двадцать лет Батисте!» Вмешался алькальд и под непрекращающееся скандирование прошипел: «Неблагодарные! Даже свободой не умеют распорядиться!» Младший Батиста стал стращать народ тем, что власти не могут гарантировать им наперед ни свободу, ни даже неприкосновенность их жизни.

– Что имеет в виду этот каналья? На что намекает? – кивнув в сторону трибуны, спросил Мигель у стоявшего рядом с ним Исраэля. Это были будущие экспедиционеры – Мигель Кабаньяс и Исраэль Кабрера.

Намек между тем был более чем прозрачен, и прихвостни режима восприняли его как руководство к действию. Тем более они уже были оповещены о тайном приказе расправиться с монкадистами.

Батисту прогнали с трибуны, и он вынужден был уехать раньше, до окончания церемонии. Полицейские стали расталкивать присутствующих, но пустить в ход дубинки, однако, не рискнули.

Покидая митинг в Марьянао, Мельба и Рене Реине Гарсия были встревожены.

– Надо позаботиться о безопасности Фиделя. Quien se pica ajos come [дословно: «Кто волнуется, тот ел чеснок» – аналог поговорки «На воре и шапка горит»], – сказала Мельба.

Не прошло и дня, как в том же самом Марьянао на углу улиц Пасео и Марти (124-й и 49-й) был совершен бандитский налет на одного из лидеров партии ортодоксов, журналиста Хуана Мануэля Маркеса. Друга Мельбы, с которым она, адвокат, начинала работать во времена государственного переворота 10 марта 1952 года, и который, как она потом говорила, отпустил ее к Фиделю. В 8 часов вечера, по завершении работы в редакции он по телефону договорился о встрече со своей матерью Хуаной Родригес и маленькой дочуркой Альбитой. Однако встреча не состоялась. Значить это могло только одно: объявленная охота началась. Телефон прослушивался, и из разговора с матерью были установлены время и место нахождения жертвы. Два детины в гражданском схватили Хуана Мануэля Маркеса и доставили в 17-е отделение полиции, откуда он, жестоко избитый, был отправлен в ближайшую больницу. В одном из нападавших журналист успел узнать сотрудника службы военной разведки Рейнальдо Алехо.

О случившемся почти в тот же миг стало известно всему обычно тихому Марьянао. Весть мгновенно дошла и до главного редактора газеты «El Sol» Сесара Сан-Педро. Это была известная, популярная и пользующаяся авторитетом газета, где не раз печатался Хуан Мануэль Маркес. Он сотрудничал с газетой еще со времен борьбы с тиранией Мачадо. Сесар Сан-Педро был человеком независимым, полным энергии, хотя ему уже шел восьмой десяток. Вся его общественная и политическая жизнь была связана с этой газетой, которую он издавал почти пятьдесят лет, с сентября 1908 года. Жители Марьянао любили свою газету. Она была действительно боевым органом и не щадила тиранов. Как только Сесару Сан-Педро стало известно о случившемся, он немедленно связался с больницей «Санта-Эмилия», где находился избитый Хуан Мануэль Маркес. Наутро 7 июня газета напечатала заявление Хуана Мануэля Маркеса. Во второй половине того же дня в «Санта-Эмилию» прибыл Фидель Кастро в сопровождении Ньико Лопеса. Так состоялась первая встреча двух будущих лидеров экспедиции на «Гранме»: Фиделя Кастро и Хуана Мануэля Маркеса. С ходу Фидель выразил свое возмущение варварством этого нападения. Лицо Хуана покрывали кровоподтеки, лоб был рассечен, левого глаза почти не видно, а левый висок залеплен пластырем.

Ньико, раннее детство которого прошло в Марьянао, не стал подниматься с Фиделем в палату. Остался ждать его на улице. Он знал Хуана Мануэля Маркеса еще по рассказам отца, который восхищался его мужеством и смелостью. Сам Ньико не раз слушал его выступления. И, напутствуя Фиделя на встречу с кумиром своего отца, он дал ему такую характеристику: «В нем прежде всего подкупает страстная убежденность в необходимости борьбы. Он один из немногих, кто не мыслит ни дня своей жизни без борьбы. Они одарены интеллектуально, но в них нет ни капли мещанской щепетильности и высокомерия. Они не амбициозны. Они решительны, но в их решительности нет ничего от безрассудства. Они резки в своих суждениях, но никогда не навязывают своих убеждений, потому что дорожат ими. Убеждения – это плод неустанной работы их души и чаще всего – их единственное достояние».

9 июня в газете «La Calle», которую ее директор Орландо Родригес почти полностью отдал в распоряжение Фиделя, вышла его статья под заголовком «Истуканы!» Это было страстное обращение к народу, призыв защитить честь и достоинство человека, которые на Кубе не только не оберегаются, а наоборот, растоптаны. «Кубинцы! – говорилось в обращении. – Вы должны знать имя предателя, который совершил нападение на Хуана Мануэля Маркеса. Его зовут Рейнальдо Алехо!» «Истуканы, – говорилось далее, – неужели они не понимают, что каждый кубинец, которого притесняет тирания, становится революционером и включается в борьбу». Так вся Куба всего через два дня после нападения на журналиста в пригороде столицы знала все подробности инцидента.

Главным итогом этой первой встречи двух неординарных личностей стало согласие Хуана Мануэля Маркеса выехать в Мексику, где готовилась экспедиция. Досье на Фиделя пополнилось еще одной, с точки зрения властей, крамолой. Планы вынашивались самые разные. Медлить с совещанием было нельзя. Собираться на Прадо, 109 было небезопасно. За штаб-квартирой ортодоксов велось особо пристальное наблюдение.

– Нужно очень надежное место, – предупредил Фидель. Ньико пообещал решить проблему. И направился-таки в штаб-квартиру ортодоксов, где встретился с Луисом Бонито и передал ему просьбу Фиделя.

– Дай нам хотя бы два-три дня. В данный момент у меня нет такой квартиры, потому что все, что были, «сгорели», – сказал он.

Задача была не из легких. То подходил дом, но его жильцы не могли съехать на время, нужное для собрания, то в дом не раз уже наведывалась полиция, то квартиры стояли на учете. Но ему повезло. На Малеконе он встретил Дагоберто Раолу, одного из лидеров правой молодежи в Гаване. Учился он на юридическом факультете и проживал на улице Фактория, где работал табачником его отец.

– Нужен надежный дом, Раола. Для очень важного собрания, – поделился своими проблемами Бонито.

– У меня найдется такой дом! – сразу же сообразил Раола.

– Когда его можно посмотреть?

– А хоть сейчас, если хочешь. Это дом моих подружек.

Дом оказался на той же улице, где проживал Раола, почти по соседству. Это был небольшой домик под номером 62. Проживали там две старушки, старые девы. Они дружили с Раолой, питали к нему симпатию и, конечно, не могли ему отказать. Пусть повеселится на вечеринке с друзьями! Они помнили о своих вечеринках, которые остались там, в далеком прошлом. «Пусть порадуется молодежь», – решили они и обещали на это время покинуть свой домик. Ньико дом понравился, и он сообщил обо всем Фиделю.

12 июня (это было воскресенье) в 8 часов вечера в доме № 62 по улице Фактория шла перестановка мебели. В угол гостиной – она служила и столовой – Бонито установил большой стол, Раола помог ему снести туда все имевшиеся в доме стулья. Набралось девять.

– Я приглашен для участия в этом собрании. Вот тебе список тех, кого ты должен впустить. И больше никого! Стой у входа в зал и дежурь, – попросил товарища Бонито. К счастью, Раола знал в лицо всех, кто был в списке. И ему не составило труда выполнить просьбу.

Первыми пришли Мельба и Айде. Затем один за другим появились Фидель, Ньико, Монтане, Армандо Харт, Педро Мирет, Фаустино Перес и Хосе Суарес. Собрание уже началось, когда в дверях показался Педро Агилера и сказал, что приглашен на встречу. В списке он не значился. Нужно было прояснить ситуацию, и Раола обратился к Фиделю: «Как быть?» Удостоверившись, что Педрито действительно приглашен, впустил его в зал.

Совещанием руководил Фидель, так ни разу и не присевший. На обсуждение было вынесено два вопроса: завершение формирования центральных органов Движения 26 июля и выборы нового состава национального руководства с утверждением обязанностей каждого члена на ближайшее время, исходя из намеченной тактики и стратегии революции.

В состав национального руководства из прежних членов вошли только трое – Фидель Кастро, Хесус Монтане и Педро Мирет. Оставлены были Айде Сантамария и Мельба Эрнандес, фактически выполнявшие обязанности национального руководства, когда оно само находилось в тюрьме. Из новых лиц – Хосе Суарес Бланко, Педро Селестино Агилера и Антонио Лопес Фернандес (Ньико), а также Армандо Харт, Фаустино Перес и Луис Бонито, ранее непосредственно не связанные с Движением 26 июля. Всего одиннадцать человек. Ни один из них не имел работы. Только Айде Сантамария получала 60 песо в месяц и львиную долю зарплаты тратила на нужды Движения. Все они пока официально оставались в рядах партии ортодоксов, где только Луис Бонито получал крохотную плату за выполнение некоторых секретарских функций.

– Предстоит наш отъезд. Мы покидаем страну для решения важных задач Движения, – сказал Фидель, подводя итог по первому вопросу. – Сегодня мы имели возможность собрать национальное руководство в полном составе. Нам предстоит решить все вопросы, касающиеся нашей работы в ближайшем будущем. Прежде всего нам надо распределить обязанности и уточнить направление работы каждого члена национального руководства. Добиваться при этом неукоснительного их выполнения.

Присутствующие были согласны с необходимостью выезда из страны в самое ближайшее время части национального руководства. Куда – зафиксировано не было. Цель выезда – подготовка вооруженного отряда повстанцев как ядра вооруженных сил революции в соответствии с ее курсом на вооруженное свержение военной диктатуры. Переход к новому этапу борьбы назрел.

Обязанности среди членов национального руководства распределили следующим образом: Педро Мирет – общее руководство, Ньико Лопес – ответственный за работу с молодежью, Хосе Суарес – помощник Ньико, Фаустино Перес – ответственный за финансы, Мельба и Айде должны были вести работу среди женщин, Луису Бонито поручили рабочий сектор. Что касается оставшегося пока без дела Монтане, то на самое ближайшее время был намечен его выезд из страны.

– Национальное руководство Движения одно, как для эмигрирующих, так и для остающихся в стране. Все вопросы должны решаться коллегиально. Высшее руководство – за Фиделем Кастро, – подвел итоги Монтане.

Фидель снова взял слово:

– Для нас важна выверенная стратегия и тактика борьбы. Самое главное – подготовка контингента вооруженного ядра. Но это не есть решение всех проблем. Нужно привлечь широкие народные массы на нашу сторону. Со всей ответственностью могу повторить только то, о чем уже писал с Пиноса. Сейчас в наших рядах по-прежнему есть люди, для которых главное – стрельба… Надо понять раз и навсегда, что Движению нужны не уличные маньяки, не гангстеры, не авантюристы, а люди, осознающие свою историческую ответственность, умеющие ждать и терпеливо работать на благо будущего нашей Родины».

Наступила пауза. Послышался скрип двери. Это стоявший у входа Раола чуть шире приоткрыл ее, чтобы лучше слышать, о чем говорит Фидель. Поняв, что совещающиеся в безопасности, Фидель продолжил:

– Борьба предстоит трудная и длительная. К ней надо готовиться с умом, вовлекая в борьбу массы и готовя их к ответственному моменту свержения режима. А что мы его свергнем, в этом нет сомнений. К нам должны присоединиться сотни тысяч молодых людей, – Фидель посмотрел на Ньико, – сотня тысяч женщин, – Айде и Мельба почувствовали на себе взгляд Фиделя, – и сотни тысяч рабочих, трудящихся, – Луис Бонито знал, что это и есть самая ответственная работа.

Монтане снова взял слово и поставил вопрос о явочных квартирах:

– Многие «сгорели». Это значит только одно – что полиция за нами следила и следит. Нам пришлось перенести и резиденцию партии ортодоксов с Прадо на Консуладо. Нужна бдительность. Особенно с ночевками. Более одного раза нельзя использовать дома для ночлега, особенно сейчас, когда наши товарищи покидают страну.

16 июня в кинотеатр «Марта» съехались сливки правительственных чиновников, но перед самым началом собрания полиция обнаружила в помещении взрывное устройство. Оно было обезврежено, но сам факт стал поводом для начала массовых арестов молодежи. В числе арестованных оказался и Мигель Кабаньяс Перохо, рабочий, хорошо известный в студенческих кругах Гаванского университета как активный участник всех манифестаций. Этот угрюмый на вид, немногословный, но до педантичности настойчивый в доведении порученного ему дела до конца человек был убежден в необходимости свержения режима. Чем скорее, тем лучше! Чем решительнее, тем надежнее! Его исполнительность восхищала всех, кто знал его лично. Один из знакомых, Рене Анильо, решил помочь Мигелю избежать ареста и заключения. Используя свои связи в посольстве Мексики, он сумел договориться о предоставлении Мигелю политического убежища. И в июне тот покинул страну. Он был первым из тех рядовых, кому предстоял «целевой» выезд в Мексику, чтобы через год быть зачисленными в первый контингент отряда вооруженных повстанцев, высадившихся с «Гранмы». И, как это ни печально, одним из первых погибнуть при высадке.

Репрессивные силы не оставляли в покое монкадистов, постоянно обвиняя их в подстрекательстве к борьбе, что на данный момент было не совсем верно. Начиная с 20 мая полиция особенно пристально следила за каждым шагом Рауля Кастро и Педро Мирета. На основе сфабрикованного обвинения в том, что эти два монкадиста собираются в доме № 914 по улице Нептун и готовят вооруженное нападение на шефа шестого отделения полиции Гаваны капитана Мануэля Понсе Альвареса, управление полиции упорно добивалось выдачи ордера на арест Рауля Кастро.

Дом, о котором шла речь, принадлежал Педро Мирету, и он проживал в нем со своей молоденькой женой Мельбой. Как только ему стало известно о намерениях властей, Мирет обратился за поддержкой в газету Орландо Родригеса и изложил все обстоятельства.

В защиту обвиняемых по официальной просьбе газеты «La Calle» и с ее страниц публично выступил Фидель, воспользовавшись в данном случае и своим правом профессионального адвоката. Заявление Фиделя вышло под заголовком: «В этой стране нельзя жить!» Этот тезис стал стержнем всего заявления. «Мы не видим,– говорил Фидель, – никаких гарантий прав человека и не видим каких-либо возможностей для возвращения тех, кто покинул страну, если ситуация не изменится. В этой стране нельзя жить!»

Он осудил так называемое уголовное дело № 297, заведенное в связи с митингом, организованным студентами у памятника Альма-матер. Молодежь (и не только она!) любит собираться на этом, ставшем для нее святым, месте у входа в университет. Его полюбила и я, еще издали восхитившись торжественной строгостью представшего передо мной пейзажа. Позволю себе небольшое отступление.