В последний час, во тьме, в огне,
Пусть сердце не забудет:
Нет оправдания войне!
И никогда не будет.
И если это Божья длань –
Кровавая дорога, –
Мой дух пойдет и с ним на брань,
Восстанет и на Бога.
1915
Страшное
Страшно оттого, что не живется – спится.
И все двоится, все четверится.
В прошлом грехов так неистово много,
Что и оглянуться страшно на Бога.
Да и когда замолить мне грехи мои?
Ведь я на последнем склоне круга…
А самое страшное, невыносимое, –
Это что никто не любит друг друга…
1916
Сентябрьское
Полотенца луннозелсные
на белом окне, на полу.
Но желта свеча намоленая
под вереском, там, в углу.
Протираю окно запотелое,
в двух светах на белом пишу…
О зеленое, желтое, белое!
Что выберу?..
Что решу?
1916
Сегодня на Земле
Есть такое трудное,
Такое стыдное.
Почти невозможное –
Такое трудное:
Это – поднять ресницы
И взглянуть в лицо матери,
У которой убили сына.
Но не надо говорить об этом.
1916
Непоправимо
Н. Ястребову
Невозвратимо. Непоправимо.
Не смоем водой. Огнем не выжжем.
Нас затоптал, – не проехал мимо!
Тяжелый всадник на коне рыжем.
В гуще вязнут его копыта,
В смертной вязи, неразделимой…
Смято, втоптано, смешано, сбито –
Все. Навсегда. Непоправимо.
1916
«Говори о радостном»
В. Злобину
Кричу – и крик звериный…
Суди меня Господь!
Меж зубьями машины
Моя скрежещет плоть.
Свое – стерплю в гордыне…
Но – все? Но если все?
Терпеть, что все в машине?
В зубчатом колесе?
Ноябрь 1916
На Сергиевской
Н. Слонимскому
Окно мое над улицей низко,
низко и открыто настежь.
Рудолипкие торцы так близко
под окном, раскрытым настежь.
На торцах – фонарные блики,
на торцах все люди, люди…
И топот, и вой, и крики,