Утро дней

– На Рождество Лев Петрович приедет, он непременно обещал, – проговорила девочка.

– Что ж, Лев Петрович? Теплее от него не будет, он не солнышко. А впрочем, приезжай, приезжай… – добавил он ласково и выразительно. – Только молодых с собой не привози. Ох, голова от этой всей мерзости болит, – сказал он неожиданно громко. – Иной раз, хоть и греет солнышко, а и на солнце бы не смотрел. Неверно живут. С вами только отдыхаю.

Вета с изумлением взглянула на старика. Он редко говорил. Должно быть, его чем-нибудь раздосадовали.

На площадке, перед домом, где был разбит цветник, молодежь играла в жмурки. Тощий офицер в несвежем кителе – горел. Он метался из стороны в сторону, как человек, страдающий зубной болью. Барышни перебегали с одного места на другое, слегка повизгивая. Николай Петрович, дернув офицера сзади за китель, отскакивал мячиком и увертывался. Светлый балахон его развевался. Это смешило барышень. Наталья Мартыновна, вся красная, в ярко-голубом платье, видимо наслаждалась. Заметив старика с детьми, она шаловливо крикнула:

– Дедуська! Идите с нами иглать! Вы совсем не сталенький!

Дедушка, согнувшись и семеня ногами, торопливо прошел мимо.

На балконе сидели «старшие». Отец строго взглянул на Леву и сказал:

– Рекомендую тебе не опаздывать. Все уже позавтракали.

V

Прошла целая неделя хороших, ясных дней. Потом небо нахмурилось, побежали низкие, дымные тучи, дождик то принимался накрапывать, то переставал. От сильного ветра деревья сада сразу поредели. Гости уезжали и опять приезжали. Дни уменьшались, ночи длиннели.

Лева был весел. Он получил каким-то счастливым случаем отсрочку своего корпусного экзамена на целых две недели. Он, впрочем, ни разу не задался мыслью, выдержит ли он переэкзаменовку. Не все ли равно?

После обеда, несмотря на тучи и сырое время, он отправился за три версты, на соседний хутор. Там продавали кролика за сорок копеек. У Левы был целый рубль нетронутых денег и он сказал Вете, что пойдет и купит кролика. Его можно держать сначала в кухне, а потом Лева сам ему смастерит клетку, вроде домика. Он привыкнет к Вете, как собачка. К Рождеству, когда Лева приедет, кролик будет большой и ручной.

Лева ушел в четыре часа. Уже ранние, серые сумерки были близки, когда он, шлепая по грязной дороге, возвращался домой. Он торопился. И вдруг у околицы хутора увидал тонкую фигурку Веты, идущей к нему навстречу. Он узнал ее своими близорукими глазами, когда она была уже в десяти шагах. Узнал ее красную фланелевую кофточку и шелковый платок.

– Что это? Елизавета Германовна? В такую погоду, и даже без калош? Как вас мама пустила? Моросит, я весь промок. А посмотрите-ка: живой! И серенький, пушной такой! Я его в платок завернуть, он не замерз…

Лева с торжеством показывал ей сверточек.

– Вы не верите, что такой маленький? Вот мы ему сейчас в кухне капустки дадим.

– Пожалуйста, Лев Петрович, – проговорила девочка, и Лева вздрогнул от ее голоса, такой он был печальный и жалобный. – Не говорите про кролика. Никакого кролика теперь не нужно. Я нарочно пошла вам навстречу, чтобы это сказать.

– Как не нужно? Отчего? Отчего вы не хотите? Лева совсем растерялся.

– Я очень прошу вас, отнесите его скорей в кухню, и сейчас же вернитесь, и пройдем в сад. Я вам очень, очень важное скажу.

– Господи! Что-нибудь случилось?

– Да, случилось. Здесь не могу сказать. Мы уже около дома, увидят, позовут… Идите скорей.

Когда Лева бегом возвращался из кухни в тополевую аллею – он едва различил под темными, мокрыми ветвями фигурку девочки. Она ждала, прижавшись к стволу.

– Вот я, – сказал Лева. – Пойдем.

Они взялись за руки и, скользя по мокрой глине, пошли вперед.

– Пойдемте к погребу, там уже наверно никого нет, – шепнул Лева.

Все серело и мутнело. Между упавшими, гниющими листьями была вода. В ямке погреба сквозь песок глядела черная земля.

– Вот, сядем здесь, – сказала Вета. – Не очень мокро. Я на кирпичи положу платок.

Она сняла платок с головы и разостлала его. Сумеречные тучи бежали быстро, в деревьях, над головами детей, то близко, то далеко, раскатами шумел ветер. Стволы вязов поскрипывали.

– Вот что случилось, – сказала Вета, переводя дух. – Завтра мы уезжаем.

Лева замер.

– Завтра? Куда?

– Не знаю куда. Совсем.

– Да отчего же?

– Петр Сергеевич накричал на мамашу из-за того, что варенца не хватило полдничать. Мамаша встала и говорит: я скорее место потеряю, но кричать так на себя не позволю. Петр Сергеевич еще больше стал кричать и сказал: и уезжайте! Я лучше бабу простую возьму в экономки, по крайней мере порядок заведу, и фанаберии этой не будет! И еще вмешался Николай Петрович – и тоже на мамашу. Мамаше остаться никак нельзя, мы завтра уезжаем. Уж мамаша все укладывает. Вы понимаете, что мы никак не можем остаться!

– Да… Я понимаю… – дрожащим голосом выговорил Лева. – Конечно, вам нельзя. Но что же это будет? Что будет? Эх, Господи, какие они! Зачем это им все нужно было?

Вета наклонила голову к коленям и заплакала, всхлипывая.

– Не хочу я уезжать, – говорила она. – Куда мы поедем? Опять к этой киевской тете? И как же мы с вами увидимся? Ведь вы хотели на Рождество…

Лева не знал что говорить. Он только робко протянул руку и гладил свою подругу по мокрым, пышным волосам.

– И дедушку жаль, – продолжала Вета, немного успокоившись. – Он тоже мой друг был. Он такой старинный, милый, не то что все эти, с их злобой и такой грубостью. Дедушка бы нам дурного никогда не сделал. Но что же теперь? Мы, значит, уж не увидимся?

– Нельзя, чтобы мы не видались, – решительно сказал Лева. – Надо придумать что-нибудь. Я без вас жить не могу, учиться не могу, если я не буду знать, что на Рождество приеду и увижу вас. Я вас ужасно люблю. Напишите мне ваш адрес – и я тайком убегу.

– Я так плохо пишу по-русски… С ошибками…

– А в корпусе распечатывают письма. Еще, пожалуй, не отдадут. И это бывает.

– Так лучше вы мне напишите.

– Да куда же я вам напишу? – с отчаянием сказал Лева. Действительно, Вета не знала, где они будут жить.

– Вот, как бы хорошо, – заговорил опять Лева, – если б я мог жениться на вас. Тогда бы никто не запретил нам видеться. И в прежнее время это случалось. Вот у Шекспира Ромео и Джульетта, драма такая: там Джульетте всего двенадцать лет, когда она выходит замуж. Правда, она итальянка, но все-таки… А теперь это невозможно. Где ж!

– Да, невозможно, – с грустью повторила Вета. – А брат ваш женится. Ему возможно.

Они помолчали.

– А как же сливы-то? – сказал Лева со слезами в голосе. – На дорогу возьмете?

– Нет, лучше давайте съедим все теперь. Уж все равно не нужно.

Совсем почти стемнело. Ветер приносил крупные капли дождя.