Цыганка

Платон Николаевич искал свою шапку.

Аня молча поцеловала Лиду и пошла к двери. Ей в самом деле стало грустно и мелькнула мысль – не пойти ли с ними в сквер, несмотря на обед?

Но с лестницы уже спускалась косая горничная: барин был дома и обед подан. К тому же и компания, не оглядываясь, выходила из ворот.

V

– Правда, Лида, милая моя, какой он хороший? Какой веселый, и все умеет устроить? Он чудный, Платон Николаевич, правда?

Лида подняла свои голубые, немного выпуклые глаза, похожие на фарфоровые. Взгляд их всегда был покоен и прохладен.

– Да, он мастер на все. И очень любезный.

– Он тебе нравится? Не правда ли?

– Почему бы ему мне и не нравиться? Мне все нравятся.

– Лида, ты как будто дуешься на него. Отчего ты такая?

– Какая?

– Да не знаю… Говоришь еле-еле… Платон Николаевич чудный, прелестный, с ним у нас весело, он все умеет, все знает, – а ты будто недовольна… Разве так к нему нужно относиться?

Лида и Аня опять были в саду, в беседке. Солнце зашло, наступал тихий вечер. Теперь кругом все распустилось, ожило, зеленые, сильные, свежие листья покрыли деревья. На акациях висели белые кисти цветов. Эти цветы пахли ярко и радостно. Невинное небо весны сделалось темнее, глубже и спокойнее. В большом саду стало тесно, точно деревьев вдруг выросло вдвое больше, на дорожках легли уютные тени.

Лида, при последних словах подруги, немного отодвинулась – они сидели совсем рядом – и кашлянула, точно хотела что-то сказать и удержалась.

Аня продолжала:

– Ты молчишь? Лида, ты сердишься? Лида, умоляю! За что?

– Если ты непременно хочешь, чтоб я с тобою была откровенна – изволь. Я, пожалуй, выскажу тебе свое мнение. Ты меньше видела людей, менее опытна, чем я. Я могу давать тебе советы…

– Ну, ну, говори, что такое?

– Я нахожу, что ты дурно, неприлично держишь себя с Платоном Николаевичем. У тебя нет никакой сдержанности. Кто во вторник на пикнике бегал с ним в рощу? Хохочешь, кричишь или разговариваешь с ним чуть не шепотом. Теперь пристала ко мне: чудный, чудный, упоительный! Это смешно для девушки. Знаешь, он может подумать, что ты в него влюблена.

Аня вся вспыхнула в темноте и широко раскрыла глаза.

– Я? Влюблена?

– Ну, да. Что же тут необыкновенного? Ты можешь влюбиться, хоть выйти за него замуж. Действительно, как раз муж для тебя! У тебя нет приданого, твой отец что получает – то и проживает, ты сама знаешь, ну, и Платон Николаевич – нищий, и на службу неспособный, он университета не кончил, два раза в суд куда-то определяли – ушел, не годится, не хочет… Ведь Каролина Петровна их поддерживает, его и мать… Ее он должен благодарить. Да в хороших руках и он бы стал человеком, и еще каким, – только не с тобой; ты сама сумасшедшая, дикая… То-то парочка!

Аня слушала в оцепенении. Наконец, проговорила тихим, странным голосом:

– Лида… Подумай, что ты говоришь… Разве я когда-нибудь… Зачем ты, Лида?..

Но Лида и сама почувствовала, что зашла далеко.

– Ты просила высказать мое мнение. Тут нечего сердиться… Конечно, может быть, я и ошибаюсь… Я так, к слову сказала.

Наступило молчание. Наконец, Аня произнесла тем же тихим голосом:

– Лида, ты знаешь все обо мне, знаешь, какая я, как живу… И что ты мой единый друг… А если не ты – то ведь у меня опять ровно никого… Скажи, мне это очень важно теперь: ты меня любишь хоть немножко? Или хоть веришь, что я тебя любила?

– Смешная ты, право. Конечно, я тебя очень люблю и от души желаю тебе всего самого лучшего… И эти мои слова, на которые ты обиделась, – это все для твоего же блага…

– Не обиделась я… Ты не то говоришь… Скажи, любишь?.. Скажи мне один раз… Да нет, впрочем, не надо. Все равно.

Она умолкла. Лида была удивлена и раздосадована. Она холодно простилась с подругой и ушла домой. Аня осталась в саду и долго и неподвижно сидела одна.

VI

Аня бежала с лестницы.

– Это вы? Куда это вы так спешите, Анна Дмитриевна? Аня остановилась, испуганная.

– Вы хотите к нашим? – продолжал Платон Николаевич.

– Да, я хотела… Лида просила немецкую книгу…

– Не попадете к ним. Ушли все и ключ с собой взяли. Вот я вернулся – у товарища был – и войти не могу. Буду здесь дожидаться.

– А что же Устинья? Вы бы с другого хода…

– Был и там. Устиньи, как следовало ожидать, и следа нет. Да чем тут плохо? Эдакая галерея роскошная…

Сени были, точно, просторные, стеклянные. Вверху на лестнице, за поворотом, горела тусклая лампа и от нее в нижних сенях было не очень светло.

– Вот погодите, я открою с этой стороны все окна, так тут, я вам скажу, великолепно будет.

Он, действительно, отворил широкие, сплошные окна. На дворе было свежо и темно, а если б звезды не дрожали, то казалось бы, что в окне спущена черная занавеска.

– Вот славно-то будет нам дожидаться! – сказал Платон Николаевич, усаживаясь на низкий подоконник. – Пожалуйте, милости просим.

Но Аня нахмурила брови.

– Нет, – сказала она. – Что мне дожидаться. Вот, передайте книгу. Они, я знаю, скоро не придут. Я поднимусь к себе.

И она сделала движение, чтобы идти. Но Платон Николаевич остановил ее.

– Нет, милая моя барышня, я вас так не отпущу. Уж теперь вот кстати случай вышел… Я с вами давно поболтать хотел… Садитесь-ка.

Аня опять взглянула исподлобья и села.

– Ну, о чем это такое? – сказала она угрюмо.

– А вот о чем. Сели? Прекрасно. Теперь извольте признаться, за что вы на меня гневаетесь? В чем я перед вами провинился?