«Новь»

Далее идут бесчисленные ссылки… не на русскую «литературу» даже, а на русских писателей; и на всех – как на действующих, как на живых в живой России, от Гоголя, Некрасова (да, и Некрасова, бывшим «эстетам» неведомого) до Чехова; и с Удивлением начинаешь понимать, где подземная, крепкая, связь «младших» с Россией и куда переместилась борьба с «отцами-прадедами».

«Да, последний рассказ о России – „Скучная история“ Чехова. Но мы не хотим, чтобы вернулась „Скучная история“. Это – ложь старого мира, все, что убивает действительность, давит, дробит жизнь, порождает унылых людей…» «Борьба в русском сознании – моя мука. Все мои чувства и мысли в этой борьбе. Между Толстым и Достоевским страшная и страстная борьба – за жизнь. Я верил в „страдание“. В России много тихих, далеких углов, где много и крепко страдают. Умирают в страдании за других. Клевета, что интеллигенция за проволокой только жалко моргает, как заяц, битый обухом. Я жил с теми людьми в тяжелое время 1917-1921 гг. Я знаю их смирение и величие, их самозабвенное страдание… а жизнь проходит и уходит. Вся ли правда в одном страдании, в великой покорности до конца? Одною ли ею создается огненная Россия?..». «Может быть, ни „огненной“, никакой России не будет, может быть, для всей современности.

Склоняется солнце, кончается путь,
Ночлег недалеко, пора отдохнуть, –

но мы так верить не можем, когда хотим продумать свои думы, когда любим жизнь и живую Россию. И недаром шла в ее сознании эта борьба за жизнь. Теперь многое поняли мы через страдание. Надо раскрыть жизнь. И должна раскрываться она в нашу пору…».

Что это, хаотические детские бредни, предел ребяческого романтизма, своего рода «воздушные замки», подобные таким же замкам отцов или прадедов? Может быть. Автора я не знаю (так же, как не знаю авторов пражских статей). Знаю только, что ему 17 лет и что он эмигрант с 21 года. Романтизма в приведенных отрывках, – не спорю, – сколько угодно. А все-таки, если приглядеться внимательно, без предубеждения, можно сделать кое-какой вывод: совпадая со старшими в реальных, ближайших целях, младшие относятся к ним, – к «работе, инженерству, мостам», – очень реально, а романтизм свой помещают в некоторую к ним прибавку; они расширяют «идею родины» и пересматривают свою связь с ее общим прошлым, по-своему борясь с ее создателями или разрушителями. Живую Россию видят не только с мостами, но с ними – плюс еще с чем-то, что так же пламенно хотят строить, как и мосты.

Бывают, конечно, моменты, когда «отрицание всяких идей», умственное самоограничение, самосокращение, необходимо и происходит естественно; это – когда реальная работа реализуется, когда из воздушных мостов – мосты делаются бетонными. Действительно, некогда говорить об «идеях» и «догмах». Но в эти времена не говорят и о мостах, и о том не говорят, что «нужно работать», «нужно строить»: работают, строят – и только.

Мы, впрочем, приветствуем всякие мосты, и завтрашние настоящие, и сегодняшние романтические, – даже самую мечту о мостах. В ней пламенная жажда воплотить идею Родины.

Но мы не можем осуждать и ту молодежь, которая откровенно идет дальше, к идее России прибавляет идею о новой России, а близкую действительно воспринимает более реалистично. Она тоже хочет мостов, но знает, что начнет эту работу лишь тогда, когда на месте постройки будет… «немножко свободы».

«Это для нас – первое».

notes

Сноски

1

с птичьего полета (фр.).

2

Был у нас «кающийся дворянин», потом «кающийся интеллигент», а вот, наконец, и «кающийся студент».

3

Своими Путями. № 1-2. С. 13.