Прими меня таким

– Здравствуйте! – киваю я ему и встаю из-за компьютера.

– Вечер добрый! Не знал, что у нас гости.

Олег молчит, поэтому представляться и объяснять причину своего присутствия здесь приходится мне самой.

– Ну что ж, очень рад, Маргарита! Очень рад! Я – Александр Константинович! – представляется он. – Будете с нами ужинать?

– Да нет, спасибо. Мы закончили, так что я пойду, а то поздно уже.

– Ну, может, хотя бы чашку чая выпьете? – продолжает настаивать отец Олега.

Не знаю почему, но ему очень хочется, чтобы я осталась. Я бросаю взгляд на Олега, пытаясь понять его реакцию на эту ситуацию. Но парень стоит с непроницаемым лицом, упершись взглядом куда-то в пустое пространство. И вдруг я принимаю решение остаться и озвучиваю свое согласие. Мне интересно, какие отношения у отца с сыном. Что-то мне подсказывает, что они не слишком-то теплые.

– Олег, иди поставь чай! – в голосе мужчины слышны весьма строгие нотки.

Олег не трогается с места. В выражении его лица, во всей его позе чувствуется напряжение. Руки сжаты в кулаки, челюсти сомкнуты, при этом взгляд отведен куда-то в сторону.

– Олег! – в интонации голоса его отца звучит едва сдерживаемое раздражение.

А я уже начинаю каяться, что согласилась остаться на чай. Но вот Олег все же решает отправиться на кухню. Мы с его отцом остаемся в комнате вдвоем. Тон мужчины сразу же меняется на радушный.

– Значит, говорите, вместе с Олегом в одном классе учитесь?

– Да. В одном.

– И… как он там? – читаю в глазах отца тщательно скрываемое улыбчивостью, но все же рвущееся наружу, беспокойство.

– В смысле? Вы про учебу? – уточняю я.

– С учебой-то понятно. Особых способностей у него нет да и не было никогда, – в голосе появляется интонация пренебрежения.

– Ну, я бы не сказала, – почему-то у меня возникает желание перечить этому человеку. – Олег просто медленно делает. Он работает в своем темпе и иногда не все успевает. Но вот наш проект – это в основном его заслуга. У меня бы без него так все грамотно сделать не получилось.

Мужчина смотрит на меня с явным недоверием.

– А друзья? Он там общается с кем-нибудь?

– Ну, вот со мной, например, – улыбаюсь я.

Мужчина тоже улыбается мне в ответ и качает головой.

– А я, знаете ли, удивлен, сильно удивлен.

– Почему?

– Да мне кажется, с ним, вообще, общаться нельзя. Он же молчит все время. В наше бы время такого в школе били.

– А зачем же вы его тогда в школу отправили? Он же на домашнем обучении был до этого? – я понимаю, что не мне задавать отцу Олега такие вопросы, но сдержаться не могу.

Но мужчина нисколько не теряется.

– А чтоб перевоспитался. Дома я с ним все равно ничего сделать не могу. А там, может, обломают хоть немного. Строит из себя неизвестно кого, дома сидит, не общается ни с кем. И ему еще врачи позволяют на домашнем обучении быть. Нашли больного! Да ему это только во вред. Он должен в обществе быть, среди людей. Только так из него человек может получиться! – отец Олега начинает размахивать руками, глаза его загораются.

И я понимаю, что он полностью верит в то, что говорит. И, наверное, он даже желает счастья своему сыну и думает, что таким образом может направить его на этот путь к счастью. Но звучит все это как-то страшно.

– А сейчас он разве не человек? – вырывается у меня.

– Нормальный человек идиота из себя строить не будет. А он какого-то упрямого придурка из себя корчит. Так с самого детства было. И мать ему в этом потакала. Прыгала вокруг него. Вот и вырастила урода, который ни с кем даже поговорить путем не может. Нелюдь настоящий. Но у меня это дело не пройдет. Я ему дебила корчить из себя не дам. Пусть жизнь понюхает, которой все в его возрасте живут. Глядишь, остепенится! – мужчина совсем распаляется. Голос его становится все громче и громче. И я понимаю, что весь этот разговор совсем не стоило затевать.

Раздается резкий звон бьющейся посуды. Мы с отцом Олега кидаемся на кухню. Посреди нее стоит Олег, а по всему полу разлетевшиеся осколки.

– Ты что творишь?! Ты что такое творишь?!! – разъяренный мужчина подбегает к Олегу и хватает его за руку, но тот вырывается и кидается в прихожую, быстро открывает замок, распахивает входную дверь и выбегает в подъезд. Я второпях ныряю в свои ботинки, срываю пальто с засунутым в рукав шарфом и, прихватив еще и куртку Олега, выскакиваю вслед за парнем в темный коридор. Я видела, как он помчался вниз по лестнице, и поэтому бегу туда же. Неужели раздетый на улицу выскочил? Но когда достигаю второго этажа, на площадке между вторым и первым этажами я вижу темную фигуру, прижавшуюся спиной к стене. Освещение слабое и есть только на первом этаже, но я различаю, что это Олег. Я останавливаюсь. Не хочу, чтобы он и от меня убежал. Прислушиваюсь. Негромкие всхлипы разносятся по пустому каменному коридору. Я начинаю медленно спускаться на межэтажную площадку. Олег больше не пытается убежать. Я подхожу к нему. В слабом свете видно, как блестят слезы на его щеках. Спиной он сильно вжимается в стену, словно хочет слиться с ней. Его руки опущены, а растопыренные пальцы судорожно шарят по холодному крашеному бетону, царапают его.

– Оле-еж… – тихо протягиваю я.

Но его огромные, светящиеся в полумраке от слез глаза не смотрят на меня. Мне самой хочется сейчас заплакать, потому что то, что произошло, было по моей вине. Как-то так вышло, что я, пытаясь заступиться за Олега, вызвала его отца на отвратительные откровения. Как же так получилось? Мне жалко парня. Очень. Нужно его успокоить, но я не знаю, как это сделать. Я бы хотела обнять его, но боюсь, что будет только хуже. Его раздражает любой физический контакт. Чувствую, как меня начинает знобить. Должно быть, от переживаний и от холода тоже. На улице температура близка к нулю, а батарея в подъезде еще не греет, отопление пока не включили. У меня в руках мой шарф (пальто я успела накинуть, пока бежала по лестнице) и куртка Олега.

– Надень, – протягиваю ему куртку. – Тут очень холодно.

Но парень не реагирует. Я вешаю на шею шарф, чтоб не мешался и снова подаю Олегу куртку. Я боюсь, что он простынет. На нем школьные брюки и тонкая водолазка, а на ногах домашние шлепанцы.

– Олеж, пожалуйста. Ты же замерзнешь! – скулю я.

Но парень по-прежнему стоит у ледяной стены и не обращает на меня никакого внимания. Наверное, он обиделся и не хочет разговаривать. Ведь я заварила эту кашу.

В полном смятении, не представляя, как можно помочь, я начинаю всхлипывать от своего бессилия и глупости.

– Прости меня, Олеж… прости, пожалуйста. Я не думала, что так все получится.

Сама не знаю как, но я вдруг утыкаюсь головой ему в грудь. И… он не отталкивает меня. Я тихонько прижимаюсь к нему и осторожно просовываю руки за его спину. Мне хочется отлепить его от ледяного бетона, согреть его. Я все жду, что он отстранит меня, защитив свое личное неприкасаемое пространство. Но он впустил меня в него и не прогоняет. Я ощущаю, как затихают его всхлипы, а напряжение в сведенных мышцах спадает. Я опускаю свою руку и нащупываю возле стены его ладонь. Пальцы холодные, как лед.

– Ты замерз, – шепчу едва слышно. – Накинь куртку.

Я отстраняюсь от Олега и, вытащив куртку, зажатую подмышкой, пытаюсь накинуть ему на плечи. Он отделяется от стены и позволяет натянуть ее на него.

– Все, что говорил твой отец – это неправда, – смотрю ему в лицо.

Его взгляд отведен в сторону. Лицо еще влажное от слез, но он больше не плачет.

– Это правда. Я урод, – слова падают медленно и тяжело. И от них становится жутко.

– Нет, Олеж, нет. Это отец вбил тебе в голову.

– Я не такой, как все.

– Но это совсем не означает что-то плохое. Люди же все разные. Чем-то мы похожи, а чем-то отличаемся от других. Я тоже не такая, как все.

Олег снова молчит, будто обдумывает то, что я сказала, а потом произносит: