Египтянин. Путь воина

А вскоре он уже следовал за Феодором на самосский корабль, который поджидал их в порту. Палуба, на которую Ренси ступил, была частью той далёкой и чужой земли, где его ждала новая жизнь.

Подхваченный внезапной волной, корабль качнулся; по знаку кормчего подняли паруса. Ренси вздрогнул от неожиданности, когда прямо над ним с тяжёлым хлопанием развернулась толстая холстина, наполнившаяся ветром. Корабль резко накренился и затем пошёл, оставляя пенный след, ныряя и раскачиваясь, по заданному курсу.

Ренси старался не терять из виду очертания портовых складов, неровную полосу берега, но вот всё отступило в последний раз – и море плотно сомкнуло свои воды. Ветер крепчал; всё круче и круче становились волны, с рокотом разбивавшиеся о борта судна; пенные брызги окатывали гребцов и пассажиров корабля.

Ренси собирался покинуть палубу и спуститься в свою каюту, но его вдруг стошнило: он едва успел добежать до борта.

Неожиданно позади корабля, нёсшего Ренси к далёкому Самосу, появилась лёгкая быстроходная барка с одной мачтой и треугольным парусом. Человек, стоявший на самом носу барки, сложив ладони в виде рупора, прокричал во всё горло:

– Эй, на корабле! Мне нужно поговорить с капитаном! Это срочно!

Голос показался Ренси знакомым, и он, побежав ему навстречу, громко спросил:

– Хунануп, тебя ли я слышу?

– Ренси? – удивился в свою чередь человек с барки.

Хунануп был доверенным лицом принца Танутамона; он исполнял обязанности переводчика и, в случае крайней необходимости, тайного гонца. Это был образованный, владеющий пятью языками человек, и Ренси относился к нему с должным уважением.

– Что случилось, Хунануп? – спросил Ренси земляка, когда тот по перекинутому с барки на корабль мостику перебрался на палубу.

– Хочу просить капитана взять меня на борт, – ответил Хунануп, понизив голос. – Я везу послание в Сарды, к лидийскому царю Гигесу от его высочества Танутамона. Войско фараона Тахарки разбито, а он сам бежал в Фивы…

Ренси был потрясён и от волнения невольно приложил к груди обе руки.

– Для чего же принцу понадобился царь Лидии? – спросил он немного погодя.

– Ты же понимаешь, что я не обязан отвечать на подобные вопросы всем любопытным, – холодно ответил ему Хунануп.

Но потом, видимо, вспомнив, что Ренси не отличался болтливостью, смягчился и доверительным шёпотом сообщил:

– Ассирийцы заняли многие города Нижнего царства, оставив там свои гарнизоны. Война не окончена: это только передышка. Его высочество понимает, что фараон нуждается в подмоге, и надеется получить её от Гигеса…

– Кто хотел меня видеть? – раздался зычный голос капитана самосского корабля, и Хунануп устремился к нему.

Ренси успел схватить гонца принца за руку:

– У фараона Тахарки есть дочь… Мерет… Ты знаешь, где она теперь? Что с нею?

– Мерет осталась в Саисе, – после этих слов Хунануп попрощался с Ренси и побежал к капитану.

Молодой ваятель не знал, чем закончился их разговор. Скорее всего, капитан согласился взять гонца на борт своего корабля. За щедрую плату, разумеется: принц Танутамон никогда не скупился, если дело касалось интересов династии.

Никто на палубе корабля не успел понять, что произошло, как Ренси с криком: «Эй, на барке! Подождите! Я с вами!» бросился в воду. Несколько сильных рывков – и его, мокрого, обессилевшего от борьбы с волнами, втащили на борт быстроходной барки.

Самосский ваятель Феодор смотрел вслед прыгавшей по волнам египетской барке взором, полным грусти, досады и вместе с тем понимания.

Я не ошибся в нём, – думал Феодор, – но лучше бы я оказался неправ… Его отчаянная храбрость его же и погубит. Его таланту не суждено расцвесть; его имени не суждено обрести славу; его народу не суждено увидеть новые чудесные творения. А его стране не суждено представить миру великого мастера, опередившего своё время…

4

Всю дорогу, до самого Саиса, Ренси не мог думать ни о чём другом, кроме Мерет и той смертельной опасности, в которой она, дочь Тахарки, сейчас находилась. Успеть, успеть, успеть!.. На главной дороге, которая вела к Саису вдоль Нила, ему приходилось с трудом пробиваться в потоке людей и повозок, двигавшемся навстречу, из города.

Из уст в уста передавали, что ассирийцы скоро будут в городе, что его разграбят, а жителей вырежут вплоть до последнего младенца, – и вскоре по всем улицам и площадям, во всём Саисе от края до края, волной прокатился призыв спасаться бегством. Пробиваться к дворцу правителя было нелегко, так как давка на улицах всё увеличивалась. Порою Ренси приходилось прокладывать себе путь силой, а иногда он прижимался к стене, выжидая, пока очередная толпа беглецов пройдёт мимо.

Наконец он очутился у ворот между двумя колоннами с усечёнными верхушками, или пилонами, стены которых были украшены барельефами и иероглифами. Обычно перед этими воротами, которые вели в дом номарха, толпились солдаты и дворцовая челядь, однако, сейчас здесь не было ни души.

Шатаясь от усталости, Ренси шёл по бесконечно длинной галерее дворца, удивляясь, что так никого и не встретил на своём пути. Огромная резиденция саисского номарха выглядела безлюдной, подозрительно пустой.

Он остановился у одной из колонн и, переводя дыхание, привалился к ней плечом. Время – по секундам, минутам – проходило быстро и незаметно, и Ренси потерял ему счёт. Он не знал, сколько длилось его бездействие, и сомнения в разумности принятого решения постепенно овладевали им. Отвага, решимость и нетерпение покинули его; он уже не совсем понимал, что делать дальше и где искать Мерет. Скорее всего, говорил он себе, она покинула дворец вместе с остальными, и её след отыскать будет непросто: ведь Египет велик…

В какой-то миг ему показалось, что он услышал тихие, но различимые в безмолвии дворца всхлипывания. Кто бы это ни был, он мог подсказать Ренси, где найти Мерет! С этой мыслью Ренси побежал по коридору, потом остановился, чтобы прислушаться и убедиться, что не ошибся, что плач ему не привиделся. Он и не заметил, что стоял теперь у порога женской половины дворца.

Мерет сидела в комнате, выложенной изразцами, на полу среди множества подушек, расшитых золотым шитьём. Маленькая, одинокая, всеми покинутая. Голова её была опущена; она плакала, закрыв лицо руками. При виде девушки сердце у Ренси забилось сильно и часто, но в следующее мгновение сжалось от нежности и жалости к ней.

Мерет услышала его шаги и, подняв голову, провела ладонью по щекам, вытирая слёзы.

– Ренси?! – изумлённо воскликнула она и поднялась навстречу юноше. – Как же я рада видеть тебя снова! Мне было так страшно, так одиноко… Видишь, даже слуги покинули меня…

В свете настенных факелов кожа Мерет казалась бронзовой, прекрасные фиалковые глаза – непроницаемо чёрными. На ней не было ни ожерелья, ни серёг, ни других украшений, и она, в лёгком платье, облекавшем её всю до самых сандалий, походила сейчас на обычную нубийскую девушку. Но для Ренси она была прекраснее и изысканнее всех на свете.

– Неужели все разбежались? – спросил Ренси, с трудом разлепив пересохшие губы. – И рабы, и придворные чиновники, и… сам номарх?

Последние слова он произнёс с насмешкой, как бы намекая на трусость Нехо.

– Мой дядя отправился в лагерь ассирийского царя на переговоры, – пояснила ему Мерет таким тоном, будто оправдывалась за Нехо. – Он хочет просить ассирийцев не входить в Саис и пощадить его жителей. Довольно и кровавой участи Мемфиса… Но во дворце одни не поверили в благоразумие намерений номарха, другие решили, что живым его больше не увидят. Вот и мой отец: защитят ли его боги-покровители? вернётся ли он живым и невредимым?

Мерет вздохнула и склонила голову; густая чёрная прядь упала ей на лицо, скрыв горячий блеск её глаз.

– О Мерет… – прошептал Ренси, у которого от жалости к девушке сжалось сердце. – Я искренне сочувствую тебе и верю, что с твоим отцом не случится ничего плохого.

Мерет промолчала, и Ренси подумал, что она не поверила его словам. Но о чём молчат уста, скажут глаза. Ласковая, хотя и загрубевшая от работы с камнем рука юноши тронула Мерет за подбородок. Подняв ей голову и перехватив её взгляд, Ренси понял, что она не забыла разговор, послуживший причиной их ссоры.

– Послушай, Мерет, я здесь для того, чтобы помочь тебе бежать. Можно достать барку и отправиться в Сиут или Абидос, подальше от этих мест. Тебе нельзя оставаться в Саисе: ты – дочь мятежного фараона. И если ассирийцы войдут в город, ты будешь первой, кого они не пощадят.

– Я останусь здесь, во дворце. Буду ждать возвращения дяди: он теперь – моя семья, – ответила Мерет, не дав Ренси договорить. – Мне некуда бежать.

В её голосе звучала безнадёжность, полная покорность судьбе. Но именно это отчего-то сильнее всего подействовало на Ренси. Позабыв обо всём, что их разделяло, он в неудержимом порыве привлёк девушку к себе и с жадностью приник к её дрогнувшим устам.

Мерет не отстранилась, как можно было ожидать, не оттолкнула дерзкого юношу. Она как будто повиновалась непонятному, новому чувству, который вряд ли сумела бы определить сама. Но это чувство было сильнее всего – сильнее тревоги о судьбе отца, сильнее внушённых с детства правил, сильнее страха перед неизвестным будущим. Она стояла не шевелясь, покорной пленницей обвивших её сильных рук, опаливших её поцелуем губ. Этот дерзкий юноша казался ей сейчас, когда всё вокруг готово было рухнуть, единственной прочной опорой во всём мире.

Несколько бесконечно долгих мгновений простояли они так, прижавшись друг к другу, задохнувшись от слияния губ, и биение их сердец отдавалось в груди каждого из них.

Неожиданно Мерет сделала резкое движение, освобождаясь от объятий Ренси, и, точно пристыженная, опустила глаза. Ренси обернулся и увидел Нехо. За спиной у номарха стояла добрая дюжина вооружённых до зубов шемсу[5 - Шемсу (досл. сопровождающий) – название воина из свиты царя или номарха.].

– Так, значит, ты вообразил, что тебе всё позволено, как ты захочешь, так и будет, – сказал Нехо, вперив в юношу недобрый, пронизывающий до самого сердца взгляд.

Было что-то зловещее и в выражении его костлявого грубого лица, и в его напряжённой позе. В этот раз Нехо, как и Мерет, был в простой одежде; парик у него съехал набок, а клафт он держал в руках, точно это был обычный платок.