Таинственный остров
Следующие дни были самыми печальными из всех дней, проведенных колонистами на острове. Здоровье Герберта не улучшалось, он слабел с каждым днем. У него, по-видимому, начиналась какая-то серьезная болезнь, результат сильного физического расстройства всего организма. Гедеон Спилет целые дни проводил у постели больного и со страхом думал о том, что скоро настанет момент, когда он не в состоянии будет бороться с прогрессирующим развитием болезни.
Бедняжка Герберт все время лежал в полузабытьи и часто бредил. Несмотря на довольно большой выбор лекарственных трав, колонисты не могли приготовить для больного ничего другого, кроме прохладительного питья. Лихорадку нельзя было назвать еще очень сильной, но приступы начинали уже повторяться через правильные промежутки времени.
Гедеон Спилет окончательно определил болезнь только 6 декабря. В этот день приступ начался легкой дрожью, которая скоро перешла в потрясающий озноб, бедный юноша лежал бледный, а пальцы, нос и уши резко побелели. Пульс был слабый, с большими перебоями, кожа сухая, больной чувствовал сильную жажду. После озноба начался жар: лицо пылало, кожа покраснела, пульс участился. Затем все тело больного покрылось обильным потом, и жар спал. Приступ продолжался около пяти часов.
Гедеон Спилет с этого момента не отходил от постели Герберта. Теперь он знал наверняка, что юноша заболел перемежающей лихорадкой. Необходимо было остановить болезнь раньше, чем она усилится.
– Чтобы остановить лихорадку, нужно какое-нибудь сильное жаропонижающее средство, – сказал Гедеон Спилет Сайресу Смиту в ответ на вопрос, чем помочь больному.
– Жаропонижающее средство! – повторил инженер. – Но здесь не растет хинное дерево, и у нас нет ни крупинки хинина!
– Да, хинина, к несчастью, у нас нет! – согласился Гедеон Спилет. – Но на берегу озера растет ива, а ивовая кора до известной степени может иногда заменить хинин.
– Попробуем ивовую кору! У нас нет выбора! – ответил Сайрес Смит.
Действительно, ивовая кора в некоторых случаях может заменить хинин точно так же, как и кора конского каштана, листья остролиста и еще некоторые другие лекарственные растения. Но так как у колонистов не было выбора, то они должны были тотчас же испробовать это средство, хотя и знали, что по своему действию оно уступает хинину.
Сайрес Смит сам отправился к озеру и, срезав несколько кусков коры со ствола черной ивы, принес в Гранитный дворец, высушил на огне и затем тщательно истолок кору в порошок. В тот день вечером Герберт принял новое лекарство.
Ночь прошла относительно спокойно. Герберт, правда, немного бредил, но приступы не возобновлялись как ночью, так и в течение всего следующего дня.
Пенкроф ожил и снова начал надеяться на благополучный исход болезни. Гедеон Спилет не говорил ни слова. По первому приступу нельзя было судить, какой характер приняла лихорадка, и приступы могли повторяться не каждый день, а через день, как это обычно бывает при перемежающихся лихорадках. Поэтому колонисты со страхом ждали наступления следующего дня.
Гедеон Спилет обратил внимание на то, что хотя в этот день приступа не было, но Герберт лежал пластом, весь разбитый, и жаловался, что у него болит и кружится голова. Осматривая больного, Гедеон Спилет совершенно неожиданно для себя сделал другое открытие, страшно напугавшее его: у Герберта обнаружилась боль в печени, и вскоре начался сильный бред.
Гедеон Спилет не знал, что ему делать с новым осложнением. Он отвел инженера в сторону и сказал ему:
– Это болотная лихорадка!
– Болотная лихорадка! – повторил Сайрес Смит. – Вы ошибаетесь, Спилет. Такая лихорадка не может развиться сама по себе, эта болезнь распространяется путем заражения…
– К несчастью, не ошибаюсь, – ответил журналист. – Герберт, очевидно, подхватил лихорадку на болоте Казарок. У него уже был вчера первый приступ. Если завтра приступ повторится и если нам не удастся предупредить третий… он его не перенесет.
– Но ивовая кора?..
– Это слишком слабое средство для такой тяжелой формы болезни, – ответил Спилет. – Третий приступ болотной лихорадки, если его не предупредить приемом хинина, бывает всегда смертелен!
К счастью, Пенкроф не слышал ни одного слова из этого разговора. Иначе он сошел бы с ума.
После этого станет понятно, в какой тревоге провели инженер и журналист весь этот день 7 декабря и следующую ночь…
Второй приступ лихорадки начался среди дня. Это был ужасный припадок. Герберт чувствовал, что умирает! Он протягивал руки к Сайресу Смиту, к Спилету, к Пенкрофу! Он не хотел умирать!.. Он хотел жить!.. Это была ужасная сцена, раздиравшая сердце Пенкрофа, который обезумел от горя! Его насильно увели из комнаты…
Приступ продолжался пять часов. Теперь уже все ясно понимали, что третьего приступа болезни Герберт не перенесет.
Ночь прошла в мучительном беспокойстве. Герберт сильно бредил, в бреду он произносил слова, от которых разрывались сердца его товарищей. Он вспоминал различные эпизоды их жизни на острове, сражался с пиратами и даже несколько раз звал Айртона. Он умолял поскорее прийти к ним на помощь таинственного незнакомца, постоянно вспоминал его… Затем возбужденное состояние сменилось полным упадком сил, и юноша впал в глубокое забытье… Гедеону Спилету несколько раз даже казалось, что несчастный умирает.
На другой день, 8 декабря, ни бреда, ни лихорадки не было, но больной ослаб еще больше. Бедняжка Герберт едва мог пошевелить руками, которые свешивались, как плети. Ему давали порошок ивовой коры, хотя Спилет не ожидал от этого хороших результатов.
– Если до завтрашнего дня мы не дадим Герберту более сильное жаропонижающее средство, он умрет! – сказал Спилет.
Наступила ночь, вероятно, последняя ночь в жизни этого смелого мальчика, такого доброго, умного, развитого не по летам, которого все колонисты любили, как сына. На острове Линкольна было все, в чем нуждались колонисты, не было только хинных деревьев, кора которых до сих пор является единственным средством против злокачественной лихорадки.
Ночью с 8 на 9 декабря у Герберта начался сильный бред, и он уже никого не узнавал.
Можно ли было надеяться, что он доживет до завтра, до третьего приступа, который он, впрочем, все равно не перенесет. Едва ли. Скорей всего, все будет кончено в эту ночь, и колонисты потеряют своего сына.
В три часа утра Герберт вдруг громко вскрикнул. Казалось, предсмертные судороги сотрясают его тело. Видимо, это было начало агонии. Наб, который дежурил около больного, в испуге бросился в соседнюю комнату, где находились остальные колонисты.
Внезапно Топ как-то странно залаял…
Все поспешили в комнату больного и, окружив постель метавшегося в жару юноши, старались его успокоить. Гедеон Спилет взял больного за руку и стал считать пульс.
Было пять часов утра. Лучи восходящего солнца стали заглядывать в окна Гранитного дворца. День обещал быть прекрасным, и этот день будет последним в жизни несчастного Герберта!
Косые лучи солнца осветили стол, стоявший возле постели умирающего.
Вдруг Пенкроф с громким криком указал на какой-то предмет, лежавший на столе. Это была небольшая продолговатая коробочка, на крышке четким почерком было написано:
Chininum sulfurricum[25].
Глава одиннадцатая
Необъяснимая тайна. – Выздоровление Герберта. – Неисследованные части острова. – Приготовление к отъезду. – Первый день. – Ночь. – Второй день. – Каури и казуары. – Следы в лесу. – На мысе Аллигатора.
Гедеон Спилет подошел к столу, взял коробочку и открыл ее. В ней было приблизительно двести гран белого порошка, он тотчас же попробовал его на язык и почувствовал сильную горечь. Не могло быть никаких сомнений. Это действительно был драгоценный хинин, лучшее средство против болотной лихорадки.
Теперь нельзя было терять ни минуты, нужно было немедленно дать Герберту это чудодейственное лекарство. Только потом они могут обсудить, каким образом коробочка с хинином попала на стол в комнате Герберта.
– Кофе, – потребовал Гедеон Спилет.
Несколько минут спустя Наб принес чашку теплого напитка. Спилет положил туда около восемнадцати гран хинина, размешал и почти насильно влил в рот лежащему без сознания Герберту.
Лекарство было дано вовремя, потому что третий приступ, которого все так боялись, еще не начался. Но раз нашелся хинин и его успели дать вовремя, третьего приступа, по всей вероятности, не будет.
Колонисты ожили, приободрились, у них появилась надежда. Таинственный незнакомец опять появился, опять пришел к ним на помощь и как раз в ту минуту, когда на него уже не рассчитывали.
Через несколько часов лекарство подействовало, и Герберт спокойно уснул, он уже не бредил и не метался… Успокоившиеся колонисты могли теперь поговорить о таинственном появлении коробочки с хинином. Влияние и могущество таинственного незнакомца было более чем очевидно. Но как ему удалось ночью проникнуть в Гранитный дворец? Ответить на этот вопрос, конечно, никто не мог, и вообще таинственный покровитель острова Линкольна облекал все свои действия такой тайной, что никакая даже самая пылкая фантазия не могла бы дать более или менее правдоподобное объяснение.
В течение этого дня Герберту давали хинин каждые три часа.
Результаты лечения не замедлили сказаться, и уже на следующий день состояние здоровья больного улучшилось. Его, конечно, нельзя было считать совсем вне опасности, потому что болотная лихорадка трудно поддается лечению и часто дает опасные рецидивы, но за Гербертом очень хорошо ухаживали, так что бояться было нечего. Самое главное – лекарство – было у них под рукой, а если его не хватит, таинственный покровитель принесет или пришлет еще! И колонисты надеялись, что все окончится благополучно.
На этот раз надежда их не обманула. Еще через десять дней, 20 декабря, Герберт начал поправляться. Он еще был очень слаб, и его держали на строгой диете, но приступы лихорадки больше не повторялись. Пациент беспрекословно выполнял все, что ему предписывали, лишь бы поскорее выздороветь. Бедняжка был так молод, и ему так хотелось жить!
Пенкроф был похож на человека, которого только что вытащили из бездны. Он с ума сходил от радости и целыми днями болтал без умолку, не находя себе места и повторяя одно и то же. С тревогой и недоверием ожидал он времени, когда должен был наступить третий припадок, и, убедившись, что опасность миновала, бросился к журналисту и чуть не задушил его в своих мощных объятиях. С этой минуты он уже называл его не иначе как доктором Спилетом. Осталось найти и настоящего доктора.
– Мы его найдем! – говорил моряк.
И тогда, кто бы ни был этот человек, ему не миновать могучих объятий благодарного Пенкрофа.
Между тем незаметно прошел декабрь, а с ним окончился и 1867 год, в котором колонистам пришлось пережить так много тяжелых испытаний. Новый, 1868 год начался прекрасной погодой. Жара стояла почти тропическая, и только легкий ветерок с моря смягчал немного летний зной. Герберт с каждым днем чувствовал себя все лучше и лучше. По его просьбе кровать его переставили к окну, и он полной грудью вдыхал в себя целебный морской воздух, насыщенный солеными испарениями. У него появился аппетит, и доктор Спилет наконец отменил диету и разрешил больному есть все, что пожелает. Нужно было видеть, с каким удовольствием Наб готовил выздоравливающему легкие и в то же время вкусные и питательные кушанья!
– Ого! Чем он тебя угощает! – шутил Пенкроф. – Так и я не прочь стать больным, чтобы меня кормили так же хорошо!..
Все это время пираты ни разу не появлялись в окрестностях Гранитного дворца. Об Айртоне не было никаких известий. Все были убеждены, что несчастный давно убит разбойниками, и только Сайрес Смит и Герберт не теряли надежды найти его живым. Впрочем, все сомнения на этот счет должны были вскоре разрешиться. Как только Герберт совсем поправится и начнет ходить, они отправятся в экспедицию, которая должна была все прояснить. Но ждать нужно было еще долго, может быть, даже месяц, потому что нужны были все силы колонии для того, чтобы вступить в борьбу с пиратами с надеждой на победу. Впрочем, Герберт поправлялся очень быстро. Все зловещие признаки исчезли, и раны совсем зажили.
В течение января были закончены все неотложные работы на плато Дальнего Вида. Все дела пока ограничились спасением уцелевшего урожая на полях и в огороде. Колонистам удалось собрать достаточно овощей и злаков, чтобы посеять семена в следующем сезоне. Что касается разрушенных и сожженных построек, конюшни и мельницы, то их восстановление Сайрес Смит решил отложить до лучших времен. Пираты могли опять появиться на плато Дальнего Вида, когда колонисты отправятся в экспедицию на розыски злодеев, а инженер не хотел давать им повод к новым грабежам и поджогам. Вот когда они очистят остров от кровожадных пиратов, тогда и примутся за работу и снова построят все лучше прежнего.
Герберт в первый раз встал с постели в начале второй половины января. Сначала он провел у окна только час, затем время это постепенно увеличивалось, и больной поднимался уже часа на два, на три. Силы возвращались к нему с каждым днем во многом благодаря его крепкому организму. В январе ему исполнилось восемнадцать лет, за время болезни он сильно вырос и обещал стать представительным и красивым мужчиной. Выздоровление его шло быстрыми темпами, но ему все еще требовался хороший уход и строгий режим, в этом отношении доктор Спилет был очень строг.
К концу месяца Герберт уже гулял по берегу и по плато Дальнего Вида. Он несколько раз купался в море вместе с Пенкрофом и Набом, и морские ванны тоже принесли ему большую пользу. Сайрес Смит решил, что теперь они могут отправиться в экспедицию, и назначил отъезд на 15 февраля. Ночи в это время года обычно очень светлые, и это давало еще один шанс на успех предстоящих поисков.
Как только был решен вопрос о дне отъезда, колонисты занялись необходимыми приготовлениями к предполагаемому путешествию. Сборы были весьма основательными, потому что колонисты дали себе слово не возвращаться в Гранитный дворец, пока не выполнят то, что задумали: уничтожить пиратов и найти Айртона, если он еще жив, разыскать таинственного покровителя, который принимал такое участие в судьбе колонии и так много сделал для колонистов.
За время своих странствований по острову колонисты уже подробно исследовали весь восточный берег от мыса Когтя до мыса Челюстей и болота Казарок, где они охотились несколько раз, окрестности озера Гранта, часть леса Якамара, лежавшую между дорогой в кораль и левым берегом реки Милосердия, берега реки и Красного ручья и, наконец, подножие горы Франклина, где был устроен кораль.
Они исследовали также, но не так подробно, побережье бухты Вашингтона на юге острова, от мыса Когтя до мыса Аллигатора, очень лесистую и немного болотистую береговую полосу на западе и песчаные дюны, занимавшие всю северную часть острова по обе стороны полуоткрытой пасти залива Акулы.
Но они совершенно не знали громадные лесистые пространства, покрывавшие Змеиный полуостров, весь правый берег реки Милосердия до береговой полосы бухты Вашингтона и левый берег ручья Водопада, а также местность к западу, северу и востоку от горы Франклина, где, по мнению инженера, должно быть немало гротов и пещер, в которых мог скрываться от них таинственный покровитель. В общем, неисследованные местности занимали несколько тысяч акров, их следовало осмотреть во время предполагаемой экспедиции.
Поэтому колонисты решили двинуться через леса Дальнего Запада и сразу осмотреть все пространство на правом берегу реки Милосердия.
Возможно, было бы лучше сначала направиться в кораль, куда снова могли забраться пираты, чтобы его разграбить, что вполне возможно, или чтобы там поселиться. Но если пираты приходили в кораль только ради грабежа, то теперь ничего исправить нельзя, а если же они там укрепились, приготовившись к осаде, колонисты успеют их выгнать позднее.
Поэтому, после долгих обсуждений и споров, колонисты все-таки остановились на первом варианте и решили идти через леса Дальнего Запада к мысу Аллигатора. Пробираясь лесом, им придется прокладывать себе путь топорами, но зато они наметят дорогу, которая в будущем свяжет Гранитный дворец с южной оконечностью Змеиного полуострова на протяжении шестнадцати-семнадцати миль.
Повозка была в полной исправности. Онагги отдохнули и могли выдержать долгий переезд. В повозку тщательно уложили большое количество разнообразных съестных припасов, походную палатку вместе с другими лагерными принадлежностями, переносную кухню, посуду, а также оружие и боеприпасы, в которых теперь не было недостатка в богатом арсенале Гранитного дворца. Отправляясь в путь, колонисты не должны были забывать, что пираты могут напасть на них в лесу и перестрелять поодиночке. Поэтому маленький отряд должен был идти сомкнутым строем рядом с повозкой и ни в коем случае не разбредаться по лесу, как они это делали раньше.
На этом же основании колонисты решили, что никто не останется в Гранитном дворце. Топ и Юп тоже, конечно, входили в состав экспедиции. Неприступное жилище в гранитной скале должно было само охранять себя.
Канун отъезда, 14 февраля, пришелся на воскресенье. В этот день никто не работал. Колонисты отдыхали и набирались сил перед далеким путешествием.
Герберт хотя и выздоровел, но, конечно, был еще слаб и не мог идти всю дорогу пешком вместе с остальными своими товарищами, и поэтому для него было оставлено место в повозке.
На следующий день на рассвете, прежде чем подать сигнал к отъезду, Сайрес Смит позаботился принять необходимые меры, чтобы сделать Гранитный дворец недоступным для вторжения неприятеля. Механизм подъемника разобрали. Веревочные лестницы, по которым раньше поднимались наверх, отнесли в Гроты и там глубоко зарыли в песок, чтобы достать, когда они вернутся домой, потому что иначе попасть в Гранитный дворец было нельзя. Этим делом занимался Пенкроф, он последним спустился по канату, специально переброшенному через один из острых выступов. Затем канат сдернули, и теперь уже никто не мог с берега забраться в покинутое жилище, которое, как говорили колонисты, не нуждалось в защитниках.
Погода стояла прекрасная.
– А день-то, должно быть, будет жаркий, – весело сказал Спилет.
– Ничего, доктор Спилет, – ответил Пенкроф, – мы все время будем идти лесом под густыми деревьями, и солнце нас даже и не увидит!
– В дорогу! – сказал инженер.
Запряженная повозка стояла на берегу возле Гротов, и, как только колонисты подошли к ней, Спилет потребовал, чтобы Герберт сел в повозку, хотя бы только на первое время, и юноша как ни спорил, но вынужден был подчиниться предписаниям своего врача.
Наб взялся править онагги, Сайрес Смит, Спилет и Пенкроф решили идти впереди. Топ с громким лаем бегал от одного к другому. Герберт предложил Юпу место в экипаже рядом с собой, и орангутанг тотчас же воспользовался этой любезностью. Наконец все были готовы к отъезду, и маленький отряд весело тронулся в путь.
Повозка обогнула угол скалы возле устья и, проехав с милю по левому берегу реки, переправилась через большой мост, откуда начиналась дорога к гавани Воздушного Шара. Затем исследователи свернули вправо и стали углубляться под зеленый свод лесов Дальнего Запада, тянувшихся от правого берега реки до самого конца мыса Аллигатора.
Первые две мили путешественники прошли быстро, потому что деревья росли здесь довольно редко, кое-где они переплетались цепкими лианами, да изредка между ними рос густой кустарник. Но для колонистов это были такие пустяки, о которых и говорить не стоило, и повозка катилась вперед почти без остановок. Ни серьезных препятствий, ни опасных встреч еще не было.
Густая листва защищала путников от солнца, и в лесу жара совсем не чувствовалась. Различные виды деревьев сменяли один другой; одни широко раскидывали свою зеленую крону, другие, как стрельчатые башни, далеко уходили вверх, в голубую лазурь. Царство пернатых имело здесь представителей почти всех видов, обитающих на острове: глухари, якамары, фазаны, лори, болтливые какаду и пестрые попугайчики. В траве сновали, выбегая чуть не из-под ног, агути, кенгуру и дикие свиньи. Все это, вместе взятое, напомнило колонистам их первые экскурсии в лес после прибытия на остров.
– Однако, – заметил Сайрес Смит, – животные и птицы сейчас гораздо пугливее, чем прежде. Вероятно, здесь недавно побывали пираты, следы которых мы, наверное, скоро увидим.
Инженер оказался прав. То тут, то там колонисты обнаруживали следы сравнительно недавнего пребывания людей в этой части леса. В одном месте их внимание обратили на себя обломанные ветки, может быть, с целью обозначить дорогу, в другом они нашли остатки потухшего костра, а немного дальше увидели следы ног, ясно отпечатавшиеся в глинистой почве. Но еще ничто не указывало на близость постоянного лагеря пиратов, которые, впрочем, могли просто бродить по всему острову, нигде надолго не останавливаясь.
Инженер советовал своим товарищам пока не начинать охоту. Ружейные выстрелы могли услышать пираты. Кроме того, преследуя какую-нибудь птицу или животное, охотники могли увлечься, далеко отойти от повозки и, возможно, попасть под выстрелы злодеев, поэтому ходить врозь по лесу было неблагоразумно.
После того как колонисты прошли около шести миль от Гранитного дворца, пробираться вперед сквозь густую чащу стало трудно. В некоторых местах приходилось останавливаться и рубить деревья, чтобы проложить дорогу для повозки. Но, прежде чем углубиться в чащу, Сайрес Смит каждый раз посылал вперед Топа и Юпа, которые добросовестно выполняли подобное поручение. И только после того как собака и обезьяна, обыскав заросли, возвращались обратно, не проявляя беспокойства, инженер приказывал трогаться дальше, уверенный, что впереди нет ни диких зверей, ни пиратов – встреча с последними, впрочем, была бы менее желательна.
Вечером первого дня похода колонисты остановились на ночлег в девяти милях от Гранитного дворца, на берегу небольшого ручья, впадавшего в реку Милосердия, о существовании которого они не знали. Вероятно, кроме этого ручья, им попадется еще немало различных ручьев и ручейков, орошающих эту часть острова, отличающуюся такой богатой растительностью.
За ужином, заменившим собой и обед, все ели очень много, продолжительная ходьба возбудила в них сильный аппетит. После ужина сразу же занялись устройством бивуака, чтобы оградить себя от любого неожиданного нападения. Если бы, как раньше, дело заключалось только в том, чтобы оградить себя от нападения хищных животных вроде ягуаров, то для этого достаточно было бы разложить костры вокруг лагеря, одно это обеспечило бы им полное спокойствие на всю ночь. Но при данных обстоятельствах костры могли привлечь внимание пиратов, которые не замедлили бы попытаться захватить колонистов врасплох, поэтому предпочтительнее было провести ночь в темноте. Но лагерь нельзя было оставлять без охраны, и колонисты разделились на две смены и по двое, сменяясь через каждые два часа, бдительно охраняли бивуак как от четвероногих, так и от двуногих врагов. Герберт настойчиво требовал, чтобы и ему разрешили караулить вместе с другими, но на это никто не согласился. В первую смену дежурили Гедеон Спилет и Пенкроф, а во вторую – Сайрес Смит и Наб.
Впрочем, ночь продолжалась всего несколько часов. Если же кругом и было темно, то только потому, что густая листва не пропускала свет. В наступившей ночной тиши безмолвие изредка нарушалось рычанием ягуаров да громкими криками обезьян, которые, по-видимому, очень беспокоили Юпа.
Ночь прошла спокойно, утром 16 февраля исследователи снова тронулись в путь, хотя остановок было меньше, чем накануне, но все-таки двигались они вперед очень медленно.
В этот день удалось пройти всего шесть миль, так как дорогу все время приходилось прокладывать топором. Как настоящие хозяева, колонисты щадили высокие большие деревья, которые к тому же было трудно рубить, и приносили в жертву кустарник и молодую поросль. Из-за этого дорога получалась не прямой, как предполагали раньше, а с зигзагами.
В этот день Герберт открыл новые виды деревьев, которых колонисты ни разу еще не встречали на острове: это были древовидные папоротники с поникшими ветвями, ползучие пальмы, очень похожие на лианы, и, наконец, рожковые деревья с длинными стручками, содержащими сахаристое вещество, на которые с жадностью набросились онагги. В этой же части леса, немного подальше, колонисты увидели великолепные каури, которые росли не в одиночку, а группами. Их цилиндрические стволы, увенчанные зеленым конусом, достигали высоты более двухсот футов. Это действительно были царственные деревья, которыми их родина Новая Зеландия славится не меньше, чем Ливан своими знаменитыми кедрами.
