Спичрайтер. исповедь…

– Нет! – повертел головой Тоцкий. – Я в тот ресторан звонил. Сказали, что всё так и есть. «Столик заказан, ужин оплачен, ждем Вас с нетерпением!»

Олегу нравился ход разговора. Он чувствовал зависть собутыльника и, после «мазни», наслаждаться ею в полной мере.

– Я, вообще подумал, может деньгами можно как-то взять, хотя бы частично. Но с того конца провода меня вежливо «послали»! «Ресторан обязуется предоставить всё для незабываемого ужина, в рамках оговоренной суммы. Но, делать какие-либо выплаты мы не вправе. Аннулировать заказ вы так же не можете, поскольку, хоть он и на Ваше имя, оформляли не его Вы. Так, что извините. Ждем вас и вашу спутницу… или спутника».

Олег откровенно кривлялся, пересказывая слова администратора, таким образом, подчеркивая свое отношение к данному вопросу. Конечно же, ему хотелось забрать деньги. Хотелось гораздо больше, чем сделать любимой женщине подарок, который она запомнит, наверное, до конца жизни! Ведь, спустить зарплату за полтора года за один вечер, она не позволит себе никогда. Просто потому, что таких денег у неё никогда не будет, как, впрочем, и у него. Олег ещё раз задумался о том, как было бы славно, всё-таки, забрать пачку в сотню купюр с видами Хабаровска.

Ведь Тоцкий был человеком откровенно жадным. Даже в те времена, когда у него водились деньги – он был не менее скуп, чем теперь, когда в карманах гулял ветер. Он всегда покупал себе всё самое лучшее, что мог позволить. Однако, не жалел он денег только в одном случае – если они шли только на его индивидуальные благо. Итальянские пиджаки, испанское вино, позолоченные запонки, швейцарские часы – вот он, молодой художник Олег Тоцкий. За женщинами он умел красиво ухаживать. Но, как только ноги избранницы раздвигались, вся романтика нивелировалась. Отношение становилось таким же, как и ко всем остальным людям – «жлобским».

Олег любил себя и не любил, когда его любовь к себе приносила пользу кому-то ещё. Даже, когда творческое сообщество организовывало коллективные поездки или вечера, он скидывался скрепя сердце. Ему очень хотелось участвовать. Выпивать, шутить, показывать себя в свете. Но мысль о том, что кто-то, возможно, будет есть и пить на его деньги, просто коробила! Вдруг кто не скинется? Вдруг кто нагуляет на большую сумму, чем вложил в общее мероприятие? Жадность не давала Олегу в полной мере наслаждаться компаниями. Потому, со временем он стал одиночкой. Общался, скорее, вынужденно и, лишь иногда, по зову сердца. Всё-таки человек не может быть совсем один.

Так в жизни художника появилась Женя. Нужна ли была ему именно она или любой другой человек – Олег до конца не знал. Знал лишь одно – нужен был тот, кто даст частичку тепла, когда ему этого сильно не хватало. О тепле в ответ он как-то не задумывался. Да и не хотел задумываться. Просто знал – иногда нужно сделать вид, что тебе не все равно. И тогда человек ещё какое-то время не отвернется, будет рядом, когда это будет нужно. Сейчас был как раз такой случай. Дорогой ужин – то, что доктор, специализирующийся по сердечным, в метафорическом смысле, делам, прописал. Тем более, аккумулировать нежданную удачу в выгоду, исключительно для своей персоны, не представлялось возможным.

– Мне надо позвонить. У тебя домашний работает? На мобильном денег… Ну, ты знаешь.

Майор уже несколько месяцев не пользовался стационарным аппаратом и доподлинно не представлял, работает ли он. Но причин не дать товарищу это проверить не видел. Потому, молча, кивнул в сторону прикроватного столика, на котором, в окружении фантиков от леденцов, подаренных доброму дворнику соседской семилетней девчушкой периодически подкармливающей экс-вояку чем-нибудь вкусненьким, стоял пыльный, некогда белый, а ныне скорее желтый старый дисковый аппарат.

Набрать номер у Олега получилось с трудом. Трясущиеся пальцы никак не хотели с первого раза попадать в нужные отверстия. Лишь через пару минут попытка увенчалась успехом и в трубке завучами длинные гудки. Первый, второй, третий, четвертый…

– Алле…

– Привет, это Олег.

– Да, слушаю. Ты где?

– Не важно…

– Важно. Я волновалась. Три дня прошло.

– Все нормально, – Олег решил, по обыкновению, оставить вопрос без ответа и перейти к тому, что в данный момент интересовало исключительно его. – Какие планы?

– Еще не знаю. Дома буду. Хочешь прийти?

– Хочу пригласить в ресторан. Пойдёшь? – несколько секунд на другом конце провода была тишина.

– Пойду. Картину купили?

– Ну, да… – ни секунды не мешкая, соврал художник. – Давай, без пятнадцати семь на Бутырском, у Белорусской.

– Ну… давай.

Глава 3

Люблю такие пятачки. Вокруг суета, люди спешат по делам. Можно сидеть, наблюдать за ними и пить ароматный кофе, вприкуску с яблочным штруделем. А ещё люблю, что на таких пятачках почти всегда больше одно места, где можно поставить жизнь большого города на паузу. Можно находясь в одном заведении знакомиться с посетителями другого. Это как телевизор в доме напротив. Между тобой и героями фильма, который показывают по кабельному, коего у тебя никогда не было, пыльное стекло окна твоей крохотной квартиры, пару десятков метров загазованного городского воздуха, и немецкий стеклопакет состоятельной парочки из дома напротив. Но расстояние и препоны обстоятельств не важны. Звук тоже. Если по-настоящему интересно, чем все закончится, тебе достаточно небольшого мерцающего прямоугольника. Ты знаешь о чём, примерно, идет речь. Знаешь кто главные герои. Даже по общим очертаниям можно понять ход основных событий и суть финала картины. Тем более, в конце обязательно будет крупный план центрального персонажа. Если актер хорош – по лицу можно прочитать всё, что нужно.

Так и сегодня. Ресторан, в котором должна начаться интересующая меня мыльная опера, всего в пятнадцати метрах. Стоик главных героев у большого, не зашторенного окна. Я всё пойму. Пойму, есть ли у нас шанс, оставаться людьми или все мы уже бесповоротно стали лишь шестернями, которые крутятся благодаря едва ощутимому импульсу, с той скоростью и в ту сторону, в которою запланировано изначально. А может, мы ещё способны делать сюрпризы?

***

Дубовый уютный столик в углу. Белые тарелки со слегка заметной ребристостью ободка. Виктор любил, доев содержимое, кладя вилку и нож поперек посуды, слегка проехаться прибором по этому ребристому краю. Звенящий переливающийся звук, словно перебор бутафорской фарфоровой арфы, его успокаивал. Он напоминал о том, что сегодня был хороший ужин, в хорошем месте и на это были деньги, и завтра будут тоже. Он как награда за все усилия, за все лишения и старания, за целеустремленность и знание своего дела и, одновременно, как напоминание о том, что в детстве и юности он мог об этом только мечтать. Как и о семье, которая у него сейчас есть.

Своей первой – Виктор лишился в семь лет. Теперь его собственная семья сидит с ним за этим уютным столиком, в этом уютном уголке, уютного ресторана. Жена, дочь и этот звон металла о фарфор – всё чего он хотел и, по большому счету, всё, что ему нужно было для счастья.

Виктор помнил последний семейный ужин с отцом и матерью. Эти воспоминания были трогательными и, в то же время, страшными. А самое главное, что о родителях он ярко помнил только это – вечер, кухня, домашние пельмени. Отец смеялся и декларировал рыбацкие байки, рассказанные непутевым соседом Колькой. Мать, в перемазанном мукой фартуке, улыбалась и слушала. Она присела, лишь на краешек стула, как бы на секундочку. Подперла подбородок кулачком. Просто сидела, улыбалась и смотрела на мужа. Её совершенно не интересовал рассказ. Уставшая от перемалывания мяса в фарш, замешивания теста, лепки, варки, но в кругу своих самых близких людей, она была счастлива. Просто счастлива. Без условий, оговорок, потаенных обид. Обычная советская женщина, в обычной советской семье, с обычными заботами. Мама была просто рада тому, что есть Валера и Витюша. Двое самых родных людей земле – муж и сын.

Такими Виктор и запомнил своих родителей – уставшую, но счастливую маму и задорного и не менее счастливого отца. А ещё он запомнил, что в этот же день набегавшись во дворе и, перемазанный глиной с близлежащей стройки, он вернулся домой, но так за порог и не попал. Дядя в фуражке и погонах сказал что-то невнятное. Потом такие же дяди отвезли на окраину города к бабушке. На расспросы о родителях бабушка не отвечала, только каждый раз уходила в другую комнату и тихо плакала. Только через пять лет у старушки хватило духу рассказать внуку о том, что его отец напился с соседом, поругался с матерью, ударил её…

Ударил несильно, но этого было достаточно, чтобы женщина потеряла равновесие. Достаточно… Равно как и крепости угла кухонного стола, помноженной на вес и скорость падающего тела, чтобы пробить висок. Осознание содеянного пришло через несколько минут. А ещё через полчаса соседка набрала 02, сообщив о двух трупах. Одном, в луже собственной крови. И втором, висящем на затёртом но крепком брючном ремне, повязанном на крючёк для люстры.

Потому, сейчас Виктор был счастлив и в тоже время очень боялся. Ведь он на собственном опыте знал, каким это счастье может быть хрупким. И ещё знал, что его дочь никогда, ни при каких обстоятельствах, никакой дядя в погонах, никуда не увезет! И никто и никогда ей не скажет, что родителей больше нет рядом, и так отныне будет всегда.

В этот раз он снова пришел к такой мысли. Рука сама собой потянулись к дочери. Он хотел провести ладонью по её щеке, но, как обычно, остался сдержан и просто, как бы невзначай, поправил бордовую салфетку, небрежно брошенную ребенком на детские коленки. Девочка не любила все эти правила застолий, но подчинилась им, потому что этого хотели папа с мамой.

Взгляд Виктора плавно переплыл на супругу. Их глаза встретились. Она понимала его состояние. Это выдавала скромная улыбка, едва заметная только мужу, для остальных она была просто неуловима.

– Можно ли подавать десерт? – подтянутый официант нарушил тишину семейного застолья, заранее извиняющимся тоном.

– Да, конечно, – скорее в пустоту, нежели адресно, ответил Виктор. – Да… – повторил он секунды через две, пытаясь взглядом найти лицо адресата. Однако, официант уже успел отойти на несколько метров, отчетливо поняв ответ и в первый раз.

И тут Виктор увидел пару, так похожую на его покойных родителей. Он – сидел и что-то увлеченно рассказывал. Она – была напротив, сидела на краешке стула по другую сторону стола, подпирая кулачками подбородок, слушала и улыбалась. Она была так похожа на неё… Не внешне. Нет. Чем-то до конца непонятным. Может, слегка тоскливым взглядом? Может, тем необъяснимым теплом, которое от неё исходило? А может, он просто искал то, чего нет? На эти вопросы мужчина ответов не знал, да и знать не хотел. Ему было просто приятно осознавать, что у других людей всё сложилось не так, а по-другому, лучше.

А вот парень на отца был внешне, действительно, похож. Только слегка худощавее, волосы длиннее, чеховская бородка, а не трехдневная небритость, которая, почему-то, всегда оставалась трехдневной. А ещё, может быть чуть меньше мужественности и больше утонченности. Хотя, если вспомнить, то отношением к своему внешнему виду отец давал этому незнакомцу приличную фору. Было видно, что за собой мужчина следит плохо. Заметно, что пиджак старый, туфли тоже. Брюки – не лучшего качества. Зато часы были неплохи. «Радо», причём, весьма дорогой серии. «Скорее всего, увлеченная личность – вся шелуха на втором плане».

Такой вывод показался Виктору вполне разумным. Мысли о том, что у клиента такого заведения могут быть проблемы финансового плана, попросту не пришло. Кто может позволить себе стейк за 180 евро? Только очень обеспеченный человек! А то, что одежда не соответствует статусу – не так уж и удивительно. В Европе и США далеко не каждого миллионера можно отличить от обычного студента. Простая одежда, простые увлечения. Там так принято. Это у нас тебя просто перестают понимать, если ты не тратишь деньги, коли они у тебя есть. Если у тебя имеется состояние, но нет нескольких домов за границей, «Роллс Ройса», безмозглой, но смазливой двадцатидвухлетней любовницы – тебя просто не поймут. Нужно жить как арабский принц, иначе сочтут слабым. Но его, судя по всему, это не волнует. Его волнует она, а он волнует её.

«Как жаль», – подумал Виктор, – «сейчас, вот так же, возможно за этим же самым столиком, могли бы сидеть и его родители. Если бы тогда отец не махнул лишнего. Если бы…»

***

Какой хороший кофе! Наверное, я бы предпочел его «Альфреду Мортону». На месте Олега – точно бы предпочел. А может, я ошибаюсь? Из-за растения, что стоит у окна ресторанчика напротив, мне не было видно насколько опустела бутылка. Но, если судить по тому, сколько раз он прикладывайся к пузатому бокалу – точно, больше чем наполовину. Интересно было, насколько его хватит? Насколько прочна скорлупа приличия и такта? Как долго она сможет выдерживать внутреннее давление эгоизма и неколебимой уверенности в собственной исключительности? Скорлупа прочна. Но когда в ядро попадает реагент, то начинаются реакции. Бурление эмоций и мыслей создает внутреннее давление и закипает борьба. Либо панцирь продержится то время, пока не угомонится море внутренних противоречий, которое, словно глубоководные черти, будоражит гнев, на почве непризнанной гениальности. Либо он даст трещину и цунами пошлости, надменности и черного цинизма накроет окружающих. В первую очередь – самых близких.

Для Олега катализатором был алкоголь. Чем его больше, тем больше вероятность эмоционального взрыва. Пока, всё у них неплохо. По крайней мере, внешне. Олег что-то рассказывает, Женя слушает, улыбается. Значит, время ещё не пришло. Или я, действительно, очень сильно заблуждаюсь? Может, я просто, больше не верю в людей и это только моя проблема? Может всё, над чем я постоянно ломаю голову, в надежде постигнуть слабые места в механизмах управления шестернями большого агрегата, который принято называть обществом homosapiens, лишь мой бред? Фантазии и галлюцинации сумасшедшего?

Вот он выпил – опустошил еще один бокал. Нет, всё спокойно. Наверное, я всё усложняю. Ну и пусть. Значит, я сделал доброе дело. Я дал им шанс разглядеть друг друга в новом ракурсе. Она увидит в нём человека, способного на внимание не только к себе. Он в ней то, что она этого внимания заслуживает! Видимо, в нём я все-таки ошибся. И к лучшему. Тогда у него еще есть шанс… У всех нас ещё есть шанс. Ведь, до этого момента я никогда не ошибался.

Пытаясь моделировать поведение людей, я всегда играл на черных клавишах – исключительно, на пороках и самых низменных желаниях. Это работало без сбоев. Но, нужно было всё это для более глобального – моделирования уже не поведения, а сознания. Для того, чтобы прийти к той или иной мысли, необходим опыт. Самый лучший – собственный. Чуть хуже – чужой пример. Пример негативный – самый запоминающийся. Увидев шедевр можно возжелать и даже помечтать сделать так же, а может и ещё учше! Но, как правило, это остается на уровне «вот бы»… Зато столкнувшись с убожеством, вы сами себе скажите, а не исключено, что и дадите установку – «никогда». И, как минимум, в восьми из десяти случаев, это сработает.

В тот день Олег и его спутница были примером. Симпатичный мужчина, милая женщина, ужин, свечи. У неё в мыслях надежда на будущее. У него… Подождем и посмотрим. Я всё уже сделал. Выбор за ним. Станет он моим инструментом или останется одним из немногих способных удивлять психов, вроде меня?

– Еще что-нибудь будете? … Ау?

Официантка. Симпатичная, молоденькая. По морщинкам у глаз и уголков рта видно, что весёлая. Блондинка. Бред, что они всё тупые! Просто тупые чаще красятся. Зачем она подошла? Ах, да! Кофе закончился, круассан давно съеден. Сижу и смотрю через улицу уже двадцать минут. И ничего не делаю. Не ем, не пью. Здесь так не принято. Чёрт! Опять правила! Но не такие уж и суровые. Тем более, кофе здесь вкусный.

– Можно еще кофе? И… – я слегка замялся, но уже через секунду добавил. – У вас есть «Альфред Мортон»?

Девушка дважды хлопнула ресницами и, разведя руки в стороны, попыталась жестом объяснить: то ли, что такого коньяка нет в наличии, то ли, что она вообще не понимает о чём речь.

– Забудьте! – махнул я рукой и приветливо, как я умею, улыбнулся. – Кофе. Черный. Такой же, как вы приносили ранее.